Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Трудно было мне петь в такую минуту, а он еще просил «что-нибудь веселенькое».

– На душе тяжело, – сказал я, но все же взял гитару и запел какую-то грустную песню.

Он сел и сначала внимательно слушал. Потом голова его склонилась над столом, я увидел, что глаза его закрыты, и мне показалось, что он задремал.

Когда я кончил петь, он открыл глаза и посмотрел на меня грустным и спокойным взглядом:

– Спой еще. Больно люблю я эту музыку: много души в тебе.

Я снова запел.

Странным и жутким казался мне мой собственный голос.

А время шло – часы показывали уже половину третьего утра... Больше двух часов длился этот кошмар.

– А что будет, если мои нервы не выдержат больше? – подумал я.

Наверху тоже, по-видимому, иссякло терпение. Шум, доносившийся оттуда, становился все сильнее. Я боялся, что мои друзья, не выдержав, спустятся вниз.

– Что так шумят? – подняв голову, спросил Распутин.

– Вероятно, гости разъезжаются, – ответил я, – пойду посмотреть.

Наверху, в моем кабинете, Великий Князь Димитрий Павлович, Пуришкевич и поручик Сухотин с револьверами в руках бросились ко мне навстречу. Они были спокойны, но очень бледны с напряженными, лихорадочными лицами.

Посыпались вопросы:

– Ну что, как? Готово? Кончено?

– Яд не подействовал, – сказал я.

Все, пораженные этим известием, в первый момент молча замерли на месте.

– He может быть, – воскликнул Великий Князь.

– Ведь доза была огромная!

– А он все принял? – спрашивали другие.

– Все! – ответил я.

Мы начали обсуждать, что делать дальше.

После недолгого совещания решено было всем сойти вниз, наброситься на Распутина и задушить его. Мы уже стали осторожно спускаться по лестнице, как вдруг мне пришла мысль, что таким путем мы погубим все дело: внезапное появление посторонних людей сразу бы раскрыло глаза Распутину и неизвестно, чем бы тогда все кончилось. Надо было помнить, что мы имели дело с необыкновенным человеком.

Я позвал моих друзей обратно в кабинет и высказал им мои соображения. С большим трудом удалось мне уговорить их предоставить мне одному покончить с Распутиным. Они долго не соглашались, опасаясь за меня.

Взяв у Великого Князя револьвер, я спустился в столовую.

Распутин сидел за чайным столом, на том самом месте, где я его оставил. Голова его была низко опущена, он дышал тяжело.

Я тихо подошел к нему и сел рядом. Он не обратил на мой приход никакого внимания.

После нескольких минут напряженного молчания, он медленно поднял голову и взглянул на меня. В глазах его ничего нельзя было прочесть – они были потухшие, с тупым, бессмысленным выражением.

– Что, вам нездоровится? – спросил я.

– Да, голова что-то отяжелела и в животе жжет. Дайка еще рюмочку – легче станет.

Я налил ему мадеры; он выпил ее залпом и сразу подбодрился и повеселел.

Обменявшись с ним несколькими словами, я убедился, что сознание его было ясно, мысль работала совершенно нормально. И вдруг неожиданно он предложил мне поехать с ним к цыганам. Я отказался, ссылаясь на поздний час.

– Ничего, они привыкли. Иной раз всю ночку меня поджидают. Бывает, вот в Царском-то задержат меня делами какими важными, али просто беседой о Боге... Ну, а я оттудова на машине к ним и еду. Телу-то, поди, тоже отдохнуть требуется.... Верно я говорю? Мыслями с Богом, а телом-то с людьми. Вот оно что! – многозначительно подмигнув, сказал Распутин.

В эту минуту я мог от него ожидать всего, но ни в коем случае не такого разговора....

Просидев столько времени около этого человека, проглотившего громадную дозу самого убийственного яда, следя за каждым его движением в ожидании роковой развязки, мог ли я предположить, что он позовет меня ехать к цыганам? И особенно поражало меня то, что Распутин, который все чуял и угадывал, теперь был так далек от сознания своей близкой смерти.

Как не заметил он своими прозорливыми глазами, что за спиной у меня в руке зажат револьвер, который через мгновение будет направлен против него.

Думая об этом, я почему-то обернулся назад и взгляд мой упал на хрустальное Распятие; я встал и приблизился к Нему.

– Чего ты там так долго стоишь? – спросил Распутин.

– Крест этот люблю; очень он красив, – ответил я.

– Да, хорошая вещь, должно быть, дорогая... А много ли ты за него заплатил?

Он подошел ко мне и, не дожидаясь ответа, продолжал:

– A по мне, так ящик-то занятнее будет... – и он снова раскрыл шкаф с лабиринтом и стал его рассматривать.

– Григорий Ефимович, вы бы лучше на Распятие посмотрели, да помолились бы перед Ним.

Распутин удивленно, почти испуганно посмотрел на меня. Я прочел в его взоре новое, незнакомое мне выражение: что-то кроткое и покорное светилось в нем. Он близко подошел ко мне, не отводя своих глаз от моих, и, казалось, будто он увидел в них то, чего не ожидал. Я понял, что наступил последний момент.

– Господи, дай мне сил покончить с ним! – подумал я и медленным движением вынул револьвер из-за спины. Распутин по-прежнему стоял передо мною, не шелохнувшись, со склонившейся направо головой и глазами, устремленными на Распятие.

– Куда выстрелить, – мелькнуло у меня в голове, – в висок или в сердце.

Точно молния пробежала по всему моему телу. Я выстрелил.

Распутин заревел диким, звериным голосом и грузно повалился навзничь, на медвежью шкуру.

В это время раздался шум на лестнице – это были мои друзья, спешившие мне на помощь. Они, второпях, зацепили за электрический выключатель, который находился на лестнице у входа в столовую, и потому я вдруг очутился в темноте...

Кто-то наткнулся на меня и испуганно вскрикнул.

Я не двигался с места, боясь впотьмах наступить на тело.

Наконец, зажгли свет.

Все бросились к Распутину.

Он лежал на спине; лицо его от времени до времени подергивалось, руки были конвульсивно сжаты, глаза закрыты. На светлой шелковой рубашке виднелось небольшое красное пятно; рана была маленькая и крови почти не было заметно.

Мы все, наклонившись, смотрели на него.

Некоторые из присутствующих хотели еще раз выстрелить в него, но боязнь лишних следов крови их остановила.

Через несколько минут, не открывая глаз, Распутин совсем затих.

Мы осмотрели рану: пуля прошла навылет в области сердца. Сомнений не было: он был убит.

Великий Князь и Пуришкевич перенесли тело с медвежьей шкуры на каменный пол. Затем, мы погасили электричество и, закрыв на ключ дверь столовой, поднялись все в мой кабинет.

Настроение у всех было повышенное. Мы верили, что событие этой ночи спасет Россию от гибели и позора.

XIV

Согласно нашему плану, Великому Князю Димитрию Павловичу, поручику Сухотину и доктору Лазоверту теперь предстояло исполнить следующее:

Во-первых, устроить фиктивный отъезд Распутина из нашего дома на тот случай, если тайная полиция проследила его, когда он к нам приехал. Для этого Сухотин должен был изобразить Распутина, надев его шубу и шапку, и в открытом автомобиле Пуришкевича, вместе с Великим Князем и доктором, выехать по направлению к Гороховой.

Во-вторых, нужно было, захватив одежду Распутина, завезти ее на Варшавский вокзал, чтобы сжечь в санитарном поезде Пуришкевича и там же, на вокзале, оставить его автомобиль. С вокзала надо было добраться на извозчике до дворца Великого Князя, взять там его закрытый автомобиль и возвратиться на Мойку.

В автомобиле Великого Князя Димитрия Павловича предстояло увезти труп Распутина из нашего дома на Петровский остров.

Доктора, заменявшего шофера, мы просили, при отъезде из нашего дома, ехать возможно скорее и постараться запутать следы.

Остались на Мойке только Пуришкевич и я. Мы прошли с ним в мой кабинет и там, ожидая возвращения уехавших, беседовали и мечтали о будущем Родины, теперь избавленной навсегда от ее злого гения.

Мы верили, что Россия спасена и что с исчезновением Распутина для нее открывается новая эра, верили, что мы всюду найдем поддержку и что люди, близко стоящие к власти, освободившись от этого проходимца, дружно объединятся и будут энергично работать.

21
{"b":"113825","o":1}