На окне сидел мой любимый плюшевый медведь с загнутым ухом. Не удержавшись, я потянулась к нему, посадила к себе на колени.

– Анечкин любимый, – сквозь слезы произнесла мать. – Она с ним выросла.

– Красивый.

– Старенький, уже потрепанный.

– Все равно красивый.

Поднеся медведя к лицу, я почувствовала, как мои глаза наполняются слезами, и поцеловала его в потрепанное ухо.

– Топтыжкин.

– Аня тоже называла его Топтыжкиным.

– А Анечкин муж как это все пережил? Страдает, наверно, до сих пор?

– Да как мужики все переносят… Женился он, когда еще и года не было, как Анечка погибла.

– Женился???

– Ну а что? Молодой, красивый, видный. Такие в холостяках не ходят. Конечно, мне, как матери, было очень обидно, оттого что Матвей женился, да еще так быстро, но это дело молодое, никуда не денешься.

– А на ком женился?

– Да на своей соседке. Видно, она после смерти жены поспешила его утешить.

– На Люське, что ли? – вырвалось у меня.

– На Люсе. А откуда вы про нее знаете? – Взгляд матери стал настолько проницательным, что я съежилась. Стало еще больше не по себе.

– А мне Аня про нее рассказывала, когда еще только с Матвеем познакомилась, – тут же выкрутилась я. – Говорила, что соседка к нему неровно дышит и на шею вешается. Люська до его знакомства с Аней очень часто захаживала…

– Вот она своего и добилась. Ребенку уже полтора года.

Известие о ребенке добило меня окончательно, и я уронила медведя на пол.

– Как, и ребенок есть?

– Сын. Ванечка, полтора года. Матвей мне звонил, когда ему год исполнился. Радостный такой, хвастался. А теперь мальчишке уже полтора. Мы не общаемся. Матвей в последний раз на Анечкину годовщину приезжал. Я уже знала, что он женат. Хорошо хоть свою новую жену не привел, а то бы как-то совсем не по-человечески было. Мы здесь с родней столы накрыли, а Матвей час посидел и уехал. И то этот час он в основном говорил по телефону. Видно, новая жена названивала. Он постоянно оправдывался, говорил, что скоро будет. Я так поняла, что она его ревновала, но ведь какая это дикость – постоянно дергать человека на годовщине смерти жены! Больше я его и не видела. Он только один-единственный раз позвонил. Сказал, что сыну год исполнился. Ровно полгода назад. Вот, собственно, и все.

– Козел. – Я подняла с пола медведя и посадила его на подоконник. – Он по жизни малодушный козел. Обещал любить всю жизнь.

– Да что вы такое говорите? Кто сейчас любит всю жизнь? Таких мужчин сейчас нет. Кстати, я даже не спросила, как вас зовут.

– Яна.

– Яночка, таких мужчин, которые могут любить всю жизнь, можно пересчитать по пальцам. Да и любят ли? Возможно, любовь у них уже трансформировалась в совсем другое чувство. Сейчас что молодых вдовцов, что пожилых сразу в оборот берут.

Допив чай, я чуть слышно произнесла:

– Я пойду. Спасибо за теплый прием.

– Вы же из Омска приехали! Вам есть где остановиться?

– У меня здесь родственники. Скажите, а где похоронена Анна?

– А вы хотите съездить к ней на могилу?

– Хочу.

– А Москву вы хорошо знаете?

– Знаю немного. Но вы не переживайте: я, если что, справочник куплю и найду.

– На Троекуровском кладбище.

– А где ж мне там ее могилу найти?

– А я вам схему нарисую.

Сложив протянутый мне листок бумаги вчетверо, я не удержалась и перед тем, как выйти из квартиры, обняла и поцеловала свою маму.

– Яна, вы так похожи на мою дочь, – сказала мне мать в тот момент, когда я подходила к лифту.

– Мне кажется, что внешне мы совершенно разные…

– Я имела в виду не внешнее сходство, – донесся до меня голос матери.

Когда я садилась в свою машину, то заметила, как мама подошла к окну и, отодвинув занавеску, наблюдает за каждым моим движением. Вот теперь она вряд ли поверит, что я скромная провинциалка и что мне требуется справочник, чтобы передвигаться по Москве. Ведь я сажусь за руль такой дорогой машины. Надев темные очки, для того чтобы мать не видела моих слез, я мысленно поцеловала ее силуэт, стоящий в окне, и прибавила газу.

Нетрудно было догадаться, что мой путь лежал на Троекуровское кладбище. На кладбище чувствовалась особая энергетика: здесь похоронено много писателей и артистов. Территория кладбища была благоустроена, повсюду идеальная чистота. Кругом зеленые насаждения, газоны, цветники и альпийские горки. К моему удивлению, нигде не было даже опавшей листвы.

Я шла по дорожке и думала о том, что я иду к своей могиле для того, чтобы окончательно проститься с прошлым. Я даже повторила свое новое имя вслух несколько раз. Уж если судьба оставила жить меня вместо Яны, значит, я и должна ею быть. Присев на скамейку на одной из центральных дорожек, я набрала номер Аскольда и с чувством произнесла:

– Аскольд, я так благодарна тебе за все, что ты для меня делаешь! Ты самый лучший мужчина на земле. Спасибо тебе за все.

– Яна, какие могут быть благодарности? Ты же моя жена, и я очень сильно тебя люблю. Мы же с тобой сразу договорились, что мы вместе и в горе, и в радости. Ты где, дорогая?

– На Троекуровском кладбище. – Я и сама не смогла понять, зачем сказала правду.

– А что ты там делаешь? – заметно растерялся Аскольд.

– Просто мимо проезжала, решила заглянуть.

– Не понимаю.

Почувствовав в голосе мужа достаточно сильное волнение, я разозлилась на себя за то, что говорю лишнее, и тут же постаралась исправить ситуацию:

– Знаешь, тут много людей с нашего злосчастного рейса похоронено. Я решила навестить их могилы.

– Ян, ну ты что, совсем с ума сошла? Хватит заниматься ерундой. Они умерли, а мы должны жить. Понимаешь?! Их уже нет. И вообще, у тебя же сего–дня день рождения.

– Милый, не ругайся. Я должна была сюда за–ехать. Я скоро еду домой.

– Я не ругаюсь. Я очень сильно беспокоюсь за твое душевное состояние. Я хочу, чтобы сегодняшний день рождения мы встретили вдвоем в хорошем настроении. Хватит уже вспоминать то, что произошло. Главное, что мы оба остались живы.

– Дорогой, все будет, как ты захочешь.

Вспомнив о том, как я всегда обожествляла Матвея, твердила, что он самый-самый, жила им до по–следнего, восхищалась его манерами, привычками, вкусами, я подумала о том, что Аскольд заслужил те слова, которые он скорее всего уже давно хотел от меня услышать.

– Аскольд, я тебя люблю, – вырвалось у меня.

– Что ты сказала?

– Я тебя люблю.

– Как же мне не хватало этих слов! Ты сделала меня самым счастливым мужчиной на свете. Спасибо тебе за эти слова. Яна, хватит шататься по кладбищу. Возвращайся домой, к той жизни, которую мы с тобой вели все эти годы.

Я стояла у могилы, рассматривала свою фотографию и корила себя за то, что не купила цветов. Говорят, к покойникам лучше всего приходить с цветами…

Мир Анны был разрушен крушением самолета, и в этом мире больше не было места тем чувствам, которые вызывал Матвей. И от этой мысли мне хотелось упасть на собственную могилу, свернуться по детски калачиком и бессильно заплакать.

Я пристально смотрела на свою фотографию и думала о том, что если бы после крушения самолета не привела бы Матвея в чувство, не била бы его по щекам и не трясла за плечи, он бы так и не пришел в себя. Его могила была бы рядом.

Закурив сигарету, я почувствовала, как затряслись мои руки, и вспомнила весь тот ужас, который мне довелось пережить. Как в кино, кадр за кадром…

…Хаос и жуткая давка. Оставшиеся в живых люди бросаются к аварийному выходу. Толкаются, глотают дым, пытаются выбраться из самолета. Из-за дыма ничего не видно. Матвей теряет сознание от страшного удара по голове, я пытаюсь освободиться от ремня, но замок, как назло, заело. Тогда я расстегиваю ремень Матвея, трясу его за плечи, хлещу по щекам. Когда Матвей открывает глаза, я плачу от страха и говорю, что мы родились в рубашках. Из носа течет кровь, и я понимаю, что он сломан. Да и рот представлял собой сплошную рану. Матвей встает, хватает меня за руку. Я признаюсь, что у меня заело ремень. В этот момент недалеко от нас возникает стена огня. Проход к аварийному выходу завален телами погибших и багажными сумками. Оставшиеся в живых пассажиры пробираются к выходу, перелезая через кресла. Из-за сильнейшего задымления люди как слепые – рвутся к аварийному выходу на ощупь. Вдалеке звучат команды стюардессы. Сквозь дым мне уже не видно Матвея, но я нащупываю его руку. Прошу мне помочь. Умоляю…