— Вы кого-нибудь подозреваете? — спросил Романо.

— Нет. А вы? — Бритт в упор смотрела на Романо, ожидая ответа, но тот только покачал головой:

— Даже не представляю.

— Вы сейчас занимаетесь исследованиями родословной Христа? — поинтересовалась Хэймар.

— Не совсем. Я недавно начал работу над книгой, где собираюсь коснуться рождения, распятия и воскрешения Иисуса. По сути, в ней я развиваю тему, начатую в моей предыдущей монографии «Бог Нового Завета», написанной несколько лет назад. Теперь я попытаюсь взглянуть на историю Христа с высоты нового тысячелетия, с использованием самых современных технологий.

— В таком случае вы вынуждены будете коснуться теории о его родословной.

— Вовсе нет, — нахмурился Романо. — Мои ассистенты-выпускники увлекаются последними публикациями в прессе, поэтому я демонстрирую им свой либерализм и не запрещаю знакомиться со всякого рода домыслами. Тем самым я тешу их фантазию.

Бритт поджала губы.

— Я вовсе не умаляю значение ваших исследований, — поспешно подхватил Романо, — и не спорю с очевидными их результатами. Но сам я не нашел никаких веских доказательств существования этой родословной. Думаю, тайну подобного масштаба сохранить сложно, и за два тысячелетия ее бы уже растрепали по всему свету.

В его тоне Бритт не уловила ни малейшего самолюбования или натянутости. Он не мигая смотрел на нее — вроде бы все по-честному. Она попыталась сдержать улыбку, но по выражению его лица поняла, что ей это не удалось.

— Полагаю, нелишним будет прислать вам готовую рукопись моей книги, — предложила она.

— С удовольствием с ней ознакомлюсь.

Романо ни на минуту не отступил от серьезного делового тона, и глаза его оставались все такими же бесстрастными.

— Могу я надеяться на пару-тройку искренних замечаний со стороны уважаемого знатока? — спросила Бритт.

— Сколько угодно.

— Но только как эксперта. Не отравляйте их вашим поповским мнением.

— Теперь видно, сколь плохо вы меня знаете. — Романо соединил кончики пальцев. — Что касается исследовательской работы, я преследую одну цель — истину. Независимо от того, какую форму она примет. — Он принялся поглаживать эспаньолку. — Бывает, что для толкования смысла требуются интуиция и изобретательность. К сожалению, церковь не может одобрить такой подход: ни интуиции, ни изобретательности нет места там, где значение имеют только факты, встречающиеся в каноническом Писании. И я принимаю во внимание любые факты, каковы бы ни были их источник и результат.

— А вы даже более либеральный иезуит, чем можно было предположить.

— Не поймите меня превратно. Я не стану оспаривать мнение церкви без веских оснований. То же самое я говорю и своим ассистентам: не спешите создать прецедент — заручитесь сначала фактическим преимуществом. Кажется, они уже научились моему главному принципу: «Ни тени сомнения». — Он вскинул брови: — Особенно если кто-то хочет оспорить каноническое Писание. Все-таки две тысячи лет христианство худо-бедно простояло на своих ногах.

— Вспоминается изречение Джорджа Айлза о том, что «сомнение есть начало, а не конец мудрости».

— Верно подмечено, — ответил священник.

Бритт увидела в его глазах мимолетный блеск, и профессор Джозеф Романо вновь поднялся в ее мнении на должную высоту. Возможно, теперь наступал подходящий момент, чтобы спросить его о двух иезуитах. Она сочла, что крест будет для этого удачным предлогом.

— Простите за отход от темы, — обратилась она к Романо, — но меня чрезвычайно заинтересовал крест, который был на вас в лечебнице. В нем скрыт какой-то особый смысл?

Казалось, подобный вопрос застал священника врасплох. Он озадаченно посмотрел на Бритт и, поколебавшись, ответил:

— Это подарок. От одного священника на принятие мной обета. — В его взгляде мелькнуло подозрение: — Почему вы интересуетесь?

— Несколько дней тому назад я видела точно такой же у священника-иезуита в Испании. Я ездила к нему на встречу. Отец Хуан Маттео — может, слышали?

По лицу Романо пробежала странная тень — смесь удивления и недоверия.

— Отец Хуан Маттео умер.

Хэймар разинула рот и в изумлении уставилась на собеседника.

— И мой друг — тот, что подарил мне крест, — тоже скончался, — продолжил Романо. — Я об отце Тэде Метьюсе.

Бритт ощутила, как по всему ее телу словно пробежал электрический разряд, а потом наступило общее онемение. Она пыталась заговорить, но не могла выдавить ни слова. Романо, заметив ее состояние, всполошился:

— Что с вами?

— Я беседовала и с отцом Метьюсом… Всего пару дней назад. Что же с ними случилось? Отчего они умерли?

— Отца Метьюса нашли мертвым вчера утром. А зачем вы с ними встречались?

— Мне их порекомендовали. Это для моей книги.

— Господи, и ФБР уже в курсе, — вырвалось у Романо. — В Бюро считают, что эти случаи как-то связаны. Но почему именно они? И кто их вам рекомендовал?

Бритт опустила голову и сжала виски. Ей стало дурно.

— Вы не дадите мне воды? Пожалуйста…

— В коридоре есть сифон. Я быстро.

Пока Романо ходил за водой, Бритт, чтобы поскорее прийти в себя, выпрямилась и сделала несколько глубоких вдохов. Следовало вести себя осторожнее — и поскорее собраться с мыслями. Развязка близка, как никогда: всего через три дня она получит последнее доказательство — узнает правду о Святом Граале. Но смерть священников и покушение на нее выходили далеко за рамки прежних договоренностей. А где-то за всем этим маячила фигура Вестника.

Набирая воду в стакан, Романо не переставал удивляться, почему известие о смерти Тэда и Маттео так ошеломило Бритт. Для чего она с ними встречалась? Он поспешил со стаканом обратно в кабинет. Его гостья выпила воду в один присест, запрокинула голову и перевела дыхание. Он дождался, пока она немного овладеет собой, и потом нетерпеливо спросил:

— Для чего вы виделись с отцом Маттео и с отцом Метьюсом?

— Я хотела проверить полученные мной сведения, что оба эти человека как-то связаны с Le Serpent Rouge.

— И как они связаны? — заинтересовался Романо.

— Они якобы что-то знали о родословной и могли предоставить мне ценную информацию.

— Ничего подобного, — возразил Романо. — Отец Метьюс был моим наставником и близким другом, почти отцом. О родословной Христа он ничего не знал и даже задумываться бы не стал над этой темой. Он был очень предан церкви — да что там говорить! — придерживался общепринятых взглядов на религию. То есть — очень консервативных.

— Имел ли он доступ к тайным архивам Ватикана, к конфиденциальным научным исследованиям внутри церкви?

Романо не улавливал, к чему она клонит, но решил удовлетворить ее любопытство. Возможно, наводящие вопросы Бритт натолкнут его на искомый ответ, позволят понять, почему тело Тэда Метьюса сейчас кромсают в морге.

— В молодости, уже приняв сан, отец Метьюс некоторое время провел в Ватикане, — пояснил Романо. — С тех пор прошло более тридцати лет. Вполне возможно, что он посещал и архивы — не могу ручаться наверняка. Но поверьте, он не располагал никакими тайными сведениями о родословной Иисуса.

— Вы не можете этого утверждать, — не согласилась Бритт. — Вы сами сказали, что отец Метьюс был очень набожным человеком. Если бы он узнал нечто такое, что повредило бы церкви, он оградил бы от этого остальных верующих.

— Послушайте, сама идея такой родословной просто смешна! Вы как уважающий себя ученый не можете придавать этому вздору никакого значения.

— Мое предположение опирается на очевидный факт, а вовсе не на вздор. — Бритт указала на репродукцию Пуссена: — А это как назвать? Вы тоже исследуете всякие вздорные догадки об этой картине? Ищете Святой Грааль?

— Я взял этот случай как пример, — парировал Романо, — чтобы показать студентам, как из обрывков и кусков информации можно слепить нелепый домысел, который потом разрастется в совершенно абсурдную гипотезу. Для меня тут загадок нет: надпись на камне «Et in Arcadia ego» может значить только одно: «Я в Аркадии», то есть в мире идиллического блаженства.