Единственное, что огорчило Ватсон - запущенность храма Покрова Богородицы на Комеле, такое он имеет название. Правда, руководитель газокомпрессорной станции Константин Павлович Симаков с большим желанием взялся за восстановление его, а Татьяна Александровна предложила помощь. Теперь храм обрел подобающий вид.

- Мы на семейном совете решили, что в церкви надо иметь большую икону Святителя Игнатия, - рассказывала она. - И я хотела икону в старом стиле. Я больше люблю ту икону, которая была первой, думаю, на ней Святитель Игнатий наиболее соответствует своему образу. И я попросила, чтобы ее исполнил тот человек, который делал иконостас.

Иконописец согласился, заверил, что постарается выполнить просьбу до отъезда Татьяны Александровны.

В тот день, когда была наша встреча, икону с изображением Святителя доставили в Покровское.

- А отец Георгий, он служит в храме Александра Невского в Вологде, а сюда приезжает - продолжала собеседница, - заказал икону Святой Троицы. Мой сын Михаил сказал, что подарит эту икону храму.

Вскоре Татьяна Александровна передала в храм большую икону Святителя, ее разместили на правой стороне возле иконостаса. Это не единственный дар храму от русской австралийки. Ею был подарен иконостас, она же подарила и купель для крещения.

К слову, в храме есть и дар от Патриарха Алексия II, когда он в июне прошлого года посетил Покровское - икона "Собор Святителей Московских".

Я спросил ее, когда она впервые узнала о Святителе Игнатии.

- О нём я услышала от дедушки, Владимира Николаевича, который много рассказывал о Дмитрии Александровиче. И мы всегда надеялись, что его причтут к лику святых, что и случилось в 1988 году. Мой дедушка, он же и мой крестный отец, был племянником Дмитрия Александровича и последним владельцем усадьбы Покровское.

- А как вы оказались в Австралии?

- О, длинная история. В 1918 году крестьяне принесли дедушке чемодан и сказали, что завтра придут большевики, что они не смогут его защитить, чтобы он уезжал. И он уехал, чем спас жизнь себе и родным. Наша семья жила в Праге, где я и родилась. А когда атеизм дошел и туда, то семья решила уехать в другое место. Выбрали край света - Австралию, правда, дедушка не поехал с нами, он остался в Париже. Когда мы приехали в Австралию, мне было 16 лет, я должна была учить третий по счету язык - английский. Первый язык был чешский, потом в Вене мне пришлось сдавать экзамен на немецком языке.

- А русский язык?

- Бабушка учила меня русскому языку. Когда я начала говорить, бабушка поступила очень мудро: она брала меня на выходные и говорила со мной только по-русски. Читала мне стихи русских классиков, русские народные сказки. И бабушка, и дедушка дали мне русскую душа, я душой - русская, потому и хожу в православную церковь.

- А ваши дети как относятся к России?

- У меня сыновья Петр, Иван, Михаил и дочь Сюзанна. Они тоже тянутся в Покровское. Дочь уже не раз приезжала, нынешним летом она тоже здесь. Она любит Покровское, особенно парк. Ей нравится, как делают ремонт в усадебном доме.

Обычно где-то в августе Татьяна Александровна самолетом через Дубаи улетает в Австралию, в страну, где зимой тепло так же, как у нас летом (14-17 градусов). Но ее русская душа остается в Покровском.

Размышляя о судьбе удивительной женщины, сохранившей горячую любовь к исконной Родине, прихожу к выводу, что в том и есть главный урок. Любовь к Родине давала силы, помогала преодолевать невзгоды и расстояния, дарила радость душе и сердцу.

Как часто недооцениваем мы такую любовь!..

Вологодская область

Сенокос начинался с того, что утром бригадир Павлик, один из двух мужиков деревни, заглядывал в открытое окно.

- Сашка-то, сегодня пускай повозит, Марья Арсеньевна. Пускай Воронуху запрягает.

Бабушка не соглашалась: мол, и десяти лет еще не исполнилось работнику, обойдетесь как-нибудь. Но я уже выскакивал из-под накомарника: в школе справку из колхоза потребуют, на второй год оставят тех, у кого такой справки не будет, - говорила учительница.

О своем горячем желании запрячь Воронуху, чтобы после работы, вечером, оставив дровни на покосе, проскакать на кобыле до деревни, я умалчивал.

Получал бутылку молока, пару ломтей от каравая домашней выпечки и убегал.

Первым делом - к соседу Вовке Лыскову, ровеснику.

В избе у них - нищета. Спят на полу вповалку. В этот утренний час лёжка уже пуста, закидана домоткаными половиками. По стенам лавки. В углу стол. Лизавета, Санко и четверо детей (Вовка старший из детей семейства Санка, израненного фронтовика), завтракают. В большой алюминиевой миске подсоленная вода с постным маслом. Густо накрошено зеленого лука и хлеба. Тюря витаминизированная.

Все дети в обносках. Младшие без порток. Вовка в моей прошлогодней рубашке, синей в полосочку. Все как один босы. Только отец в сапогах…

Вспоминаю, подсчитываю. Это был 1961 год. Только что Гагарин в космос слетал. Да то ли еще будет, говорили по радио. А циничный, злой, как нам, детям, казалось, деревенский старик Максим по прозвищу Мостовой, так как изба его стояла возле перелаза, усмехался насчёт космических восторгов. "Пульнули бочку с порохом в небо - и рады!" За это мы, дети, ненавидели его и при каждом удобном случае мелко пакостили…

После завтрака отец семейства, Санко, устроился спать в углу, на половиках. Он всю ночь валил траву за рекой. Стрекот его конной косилки, его матерное погоняло наполняло ночь ужасом. Проснешься и слышишь сквозь марлю его бесконечный злобный ор.

Весь больной, израненный Санко не ходил, а таскался. Голова всегда низко наклонена. Руки чуть не землю гребут. В следующую зиму помер "от рака желудка".

Вовке мать вообще ничего не дала на обед. Сама придет "грабить", принесёт.

Вот высшая радость бытия! Дорога через деревню поднимается вверх. Прицел в самое солнце. Белое. Серебряное. Новорожденное.

На перегибе - конюшня. В усадьбе раскулаченного. Какая-то тайна окружала это строение. Детская душу чувствовала что-то недоброе в ауре дома. С приближением к нему охватывала безотчетная настороженность.

Тогда - просто колхозная конюшня. А теперь скажу об этом строении: комплекс. Составьте пять домино углами в виде латинской "S"- такая архитектура. Площадью более тысячи квадратных метров. В два этажа. То есть - умножьте еще на два.

Но тогда даже не задумывался о бывших хозяевах. Тогда меня Воронуха интересовала больше всего. Хомут ее, именной "на спице" - деревянном штыре в стене. Седёлко. Оброть. Волоку все это сладко пахнущее лошадью, к дровням. А с уздечкой в руках - во двор. Там - по щиколотку навоз с конской мочой. Пол давно изгнил. Лошади стояли в яме, полной их собственных испражнений.

Мне сейчас говорят - вы счастливый. В такой жидкости побродить - на всю жизнь защита от ревматизма. Грязевые ванны первый класс! И вправду, до сих пор не знаю, что такое ломота в ногах. Спасибо, кони, за профилактику. Здоровья мне прибавили, сами зимой вмерзая в эту жижу, задыхаясь в собственных нечистотах, захлебывались…

В то время, когда Титов готовился к полету в космос, я как раз и пытался охомутать несчастную Воронуху. Она морду вскидывает, а у меня росту - метр с кепкой. Не достать. На то есть хитрость. Отламываю от своей "пайки" кусок - кобыла за ним хоть в петлю. Голодуха! За кусок хлеба и морду в хомут сунет, и взнуздать позволит, и попятится в оглобли. Останется только дугу в гужи заложить, супонь стянуть через колено да чересседельником всю упряжь вверх подбить, чтобы холку хомутом не намять.

Всё, как во времена Рюрика.

Вицу на березе сломить. Забраться на кобылу. И - "давай, космонавт, потихонечку трогай!" Проехать рысью мимо двадцати заброшенных домов. Мимо их пустых глазниц, заколоченных окон. Провалившихся крыш. Земляных воронок вместо колодцев, словно туда бомбы попали.