Эгберт Тат каждую субботу покупал у Пэйшоу полгаллона ирландской водки. В этот день добрее Эгберта никого в Гринсборо не было. Подойди к нему на улице, поздоровайся за руку — и готово, Эгберт уже зовет тебя в гости. Чего хочешь попроси у Эгберта — все даст, кроме денег. Денег у него в субботу только и бывало что на полгаллона ирландской водки. А в будни даже на водку не хватало.

Водку Эгберт со своими друзьями выпивал на выгоне — пускали бутыль по кругу, причем Эгберт делал каждый раз два больших глотка, тогда как остальные по одному. Потом он долго шел домой по короткой Маркет-стрит. Во дворе дома вещи в этот вечер всегда оказывались не на своих местах, и он начинал наводить порядок. Тележное колесо попадалось под руку — он ломал его о столбик ворот. Лопата стояла у стены — он лопатой бил стекла в окнах, а потом засыпал на ступеньках заднего крыльца.

А вот отец Билла, Элжернон Портер, накопил целую коллекцию патентов. Он изобрел летательный аппарат, который пока еще не мог оторваться от земли. Стиральную машину, которую почему-то никому не удавалось продать: женщины, с присущим их породе консерватизмом, продолжали стирать на обычных рубчатых досках. Стоял на полке в комнате Элжернона самозаводящийся будильник. Он шел и останавливался по своему особому, непостижимому внутреннему желанию.

Отец вел бесконечную переписку с различными фирмами, но ни одна из уважающих себя фирм не бралась воплотить его проекты в металл. Отказы приходили в длинных твердых конвертах, очень вежливые, написанные каллиграфическим почерком на отличной бумаге.

— Они просто не доросли до этой идеи, — бормотал Элжернон, просматривая очередной ответ технического совета фирмы. — Они поймут в конце концов. Да, поймут! Но поздно будет. Я продам свою идею другой, более солидной фирме.

Он швырял конверт в угол, надвигал на брови старый цилиндр с промятым боком и шел в драгстор Кларка. Приходил домой заполночь, долго искал дверь, грохотал стульями в темноте коридора и засыпал не раздеваясь или за столом или посреди своей комнаты на разбросанных по полу чертежах.

В 1872 году президент Грант объявил, что конгресс начал разработку плана грандиозного празднества по случаю столетнего юбилея независимости. Юбилей должен быть отмечен не только праздником, но и «выставкой достижений американской нации». Президент Грант призывал принять участие в выставке не только фирмы и тресты, но и отдельных граждан, «ибо, — говорил президент, — в нашей свободной стране инициатива отдельного человека так же ценна, как и инициатива многих людей, объединяющих совместные усилия для труда на благо нации».

— Эвелина, — сказал Элжернон Портер сестре, прочитав в «Патриоте» заявление президента. — Я решил покончить с медициной. К черту! Навсегда! Ты же видишь, она не приносит нам ни цента прибыли. А выставка — это верный шанс. Я представлю им самодвижущийся паровой экипаж. Я иду на все, Лина. Или теперь, или никогда!

Эвелина вздохнула и опустила голову. Это значило, что отныне вся забота о доме, о пропитании, об учебе Билла ложится на нее.

… Теперь Элжернон почти не выходил из сарая.

Билл наблюдал, как отец из деревянных брусьев собирает сложный остов, пристраивает к нему укосины, усиливает места соединений железными скрепами. К осени отец поставил все сооружение на массивные деревянные колеса с толстыми ступицами. Потом пошли дожди. Крыша сарая протекла и в нескольких местах провалилась. Но отец и не подумал ее чинить. Он сорвал с крыши остатки теса и жести, укрыл ими машину, а все инструменты перетащил в свою комнату и сложил под кроватью. Туда же он засунул шестерни, шкивы и другие детали будущего двигателя. Он торопился. В комнатах стоял запах каленого железа. Под ногами путалась проволока. Скрежетала дрель. Дом стал похож на кузницу. Тетя Лина едва успевала по вечерам выбрасывать во двор то, что отец приносил со двора днем.

И в один из таких дней в дом Портеров пришел негритенок из драгстора Кларка.

Но прежде всего о драгсторах.

Драгстор — самая удивительная аптека в мире. В драгсторе всегда полно народу. Здесь можно назначить встречу с приятелем, поговорить о ценах на подсолнечник, сыграть партию в шахматы или в бридж, или просто посидеть и послушать, о чем толкуют люди. В драгсторе можно также распить бутылочку пива или виски, что, в основном, все и делают.

В больших городах бывает несколько драгсторов. В Нью-Йорке их несколько сотен.

В передней комнате обычно находится несколько столиков с досками из искусственного мрамора. Против входной двери — стойка с медными закраинами и витрина, в которой разложены курительные трубки, плитки жевательного табака и разной ходовой мелочи. А на стойке — краса и гордость каждого драгстора — блестящий шейкер для сбивания коктейлей.

В Гринсборо был только один драгстор. Он помещался в доме на Элм-стрит, рядом со старым отелем Бенбоу, и принадлежал Кларку Портеру, дяде Билла.

Но, как и в самом большом нью-йоркском драгсторе, клиент мог получить здесь все, начиная от игральных карт и виски и кончая швейными иголками.

Лекарства хранились в самом незаметном углу, в застекленном ящичке. Ящичек Кларку Портеру приходилось открывать редко. Гораздо чаще он откупоривал бутылки.

В задней комнате, которая называлась солидным словом «провизорская», уголок стола занимали аптечные весы и футляр с медными гирьками. Рядом лежал переплетенный в кожу справочник фармацевта «United States Dispensatory». Последний раз Кларк Портер перелистывал его лет двадцать назад перед выпускными экзаменами в медицинской школе. В настоящее время справочник служил подставкой большой бутылке темного стекла с надписью на этикетке «Уайт Хоурз».[2] Никакой белой лошади в бутылке не было, но жидкость, которая в ней содержалась, по уверениям Кларка Портера, заставляла ржать любого здорового мужчину.

И еще в этой комнате стояло уютное кресло-качалка, в котором Кларк Портер любил дремать в жаркие часы дня.

Билл пришел к дяде в понедельник после обеда. Дядя сидел за столом в провизорской и читал газету. Увидев Билла, он бросил газету на пол.

— Хэлло, племянник! — сказал он весело. — Ну-ка, подойди ближе.

Билл подошел.

Дядя, не вставая со стула, начал ощупывать его грудь, руки, шею.

— Повернись! — командовал он. — Так. Позвоночник в порядке. Ключицы… э… немного выпирают, но это нормально для твоих четырнадцати лет. Открой рот! М-м… зубы как у индейца. Завидую. Сними рубашку. Так. Живот. Не надувайся. Кожа дрябловатая. А ноги… Хм, тебе не фармацевтом, а прямо в кавалерию. Отличные ноги. Цепкие. Одевайся.

Он откинулся на спинку кресла и прищурил глаза.

— Если бы у меня был сын… Впрочем, это не имеет значения. Ты видел в салоне на столе стаканы?

— Да, сэр, — ответил Билл.

— Пустые бутылки на стойке?

— Да, сэр.

— Веник в углу?

— Да, сэр.

— Стаканы и бутылки должны быть вымыты, пол под метен, стойка чистая.

— Да, сэр.

— Дядя Кларк налил из темной бутылки в небольшой стаканчик. Выпил, прислушиваясь.

— Ты всерьез хочешь стать фармацевтом?

— Да, дядя.

— Дядя Кларк налил еще. Меньше, чем в первый раз. Протянул стаканчик Биллу:

— Это для хорошего пищеварения. Не бойся. Задержи дыханье и одним глотком.

Билл выпил.

— Ты будешь по вечерам обслуживать посетителей и следить за порядком в салоне. В конце каждой недели ты будешь получать у меня один серебряный доллар.

— Да, дядя.

— Позавчера была суббота?

— Да, — ответил Билл.

Дядя Кларк порылся в кармане и протянул Биллу монету.

— Это аванс. И, ради бога, дай мне сейчас отдохнуть. Иди вып… купи себе чего-нибудь у Пейшоу. Вечером приходи.

— Спасибо, дядя! — крикнул Билл, выходя из комнаты. На улице он разжал кулак. Доллар, матово поблескивая, уютно лежал на ладони.

Кларк Портер не дружил со своим братом — ни в детстве, ни позже. Слишком разные у них были характеры. И внешнего сходства не было между ними. Элжернон, сутулый, невысокий, с бледным хмурым лицом и неопрятной седеющей бородой, производил впечатление барышника с конской ярмарки.