Билл поклонился и представился.

Она протянула ему вялую, душистую от косметических кремов руку.

— Садитесь. Дэл мне все уши прожужжала о вас. Билл присел на край кожаного средневекового кресла.

Искоса оглядел комнату. В ней все было добротным и тяжелым и стояло точно на своих местах. У окон на низких подставках вазоны с цветами. Кисейные занавески схвачены в талии голубыми лентами.

«Бонбоньерка для шоколадных конфет», — подумал Билл.

— Рассказывайте… — протянула миссис Роч, погружаясь в качалку.

Атол пошла приготовить кофе.

— Я из Гринсборо… — сказал Билл.

— О? — миссис Роч придала своему лицу выражение удивления. — А я и мой муж из Нэшвилла. Я сейчас даже не могу представить себе, как он выглядит. Эта ужасная война, которая перевернула все с ног на голову… Эти негры, которые хотят участвовать в выборах вместе с нами… Смутный век… Я не знаю, к чему мы придем в конце концов…

Разговор поминутно спотыкался. Билл чувствовал на себе пристальный, оценивающий взгляд хозяйки. Он попытался сострить насчет погоды, но острота затупилась прежде, чем он ее кончил. Слишком твердым кремнем была эта миссис Роч. Билл попытался еще раз. Миссис Роч снисходительно улыбнулась.

У него внутри все расцвело, когда в комнате появилась Атол.

Чашка крепчайшего кофе поставила все на место. Он откинулся на спинку кресла и сказал миссис Роч то, ради чего пришел сюда.

Миссис Роч вздрогнула, и лицо ее постарело на глазах. Атол замерла у двери. Летела и не могла пролететь минута звенящей тишины.

— Мистер Портер, — произнесла наконец миссис Роч, тщательно вычеканивая слова. — Я думаю, что об этом вообще не следует говорить.

Через несколько минут он попрощался с хозяйкой. Атол проводила его к выходным дверям.

— Чепуха, — сказала она. — Я так и знала. Теперь я наверняка убегу. Мне надоело жить в этой шелковой коробке для французских духов.

… План был разработан до мельчайших деталей. Принималось в расчет все, даже час дня и погода.

Каждый год миссис и мистер Роч уезжали к знакомым в Льюдинг. На целую неделю. На этот раз поездка назначалась на конец июня.

— Я никогда с ними не езжу. Для нас это просто удача, — сказала Атол.

Нужны были деньги. Кое-что имелось, но мало. Билл занял пятьдесят долларов у Чарлза Андерсона. Когда Чарлз узнал — для чего, он присвистнул от удовольствия и вызвался быть свидетелем при венчании.

— Вот никогда не подумал бы, что Дэл способна выкинуть такой номер! Ну и проучим же мы старуху Роч, клянусь богом! А у кого ты хочешь венчаться? Лучше всего в церкви Святой Троицы. Сейчас же иди туда и отыщи пастора Джона Смута. Этот парень за двадцать долларов обвенчает любого смертного с кем угодно. Хоть с самой богородицей. Говорят, что в молодости он был ковбоем, а потом якобы прозрел и обратился… Во всяком случае — только к нему!

Все произошло стремительно и фантастично.

В полдень, 1 июля 1887 года, к старинному дому на Конгресс-авеню подкатил экипаж, нанятый Чарлзом. Тотчас вышла Атол с подругой — свидетельницей со стороны невесты. Через двадцать минут компания вступила под прохладные своды церкви Святой Троицы.

Молодой с лукавым лицом и крепкими жилистыми руками пастор Смут уже поджидал.

— О'кэй, — сказал он. — Где деньги?

Билл вынул из кармана две бумажки по десять долларов. Смут аккуратно сложил кредитки пополам, и они исчезли где-то в рукаве сутаны.

— Вам повезло. В храме никого, кроме вас. Идемте.

Покачиваясь на ходу, как ковбой, он подвел Атол и Билла к алтарю и, сделав строгую и постную физиономию, сказал несколько слов о святости и нерушимости брачных уз. Потом спросил:

— Как вас зовут?

— Вильям и Атол, — ответил Билл.

— Подайте же друг другу руки, Вильям и Атол!

Он приказал служке зажечь еще несколько свечей и начал бормотать тягучие латинские фразы. Один раз он сбился и хлопнул себя ладонью по лбу. Билл повернул голову и посмотрел на Атол. Только сейчас он заметил, что ее девичьи кудряшки исчезли. Под фатой, украшенной флердоранжем, высилась женская прическа. Она стояла бледная „и очень серьезная.

Смут произнес благословение и опустил руки. Атол перекрестилась. Билл перевел глаза на гипсовую Мадонну в стенной нише и тоже осенил себя широким крестом.

Венчанье кончилось.

Билл вышел из церкви оглушенный и растерянный. Рука жены, легкая как перо, лежала на его локте.

— Дэл, неужели это правда? — спросил он. Атол опустила глаза и порозовела.

Их усадили в экипаж. Щелкнул бич возницы. Ветер, солнце, деревья, дома, покачиваясь, бросились навстречу.

— А знаешь, — сказал Чарлз, — ведь вам никуда не надо уезжать. Церковный брак — это не шутка. Хотел бы я посмотреть, кто сможет его расторгнуть! Мистер и миссис Роч поставлены перед совершившимся фактом. Эй, парень! — крикнул он вознице. — Давай-ка направо, на Лавака-стрит, сорок шесть. Да побыстрее, в такую жару неприятно пить теплое вино!

Свеча почти догорела. Дженнингс тихо поднялся с места, нашел в ящике конторки новую и зажег ее.

А что было потом? — спросил Билли Рэйдлер. — Старуха Роч, наверное, спятила, когда приехала в Остин?

— Не знаю, — сказал Билл. — У Атол было сто двадцать долларов, и мы сразу же уехали в Сан-Антонио. Оттуда мы перебрались в Корперс-Кристи, это на берегу Мексиканского залива, потом в Хьюстон, а когда вернулись в Остин, давление в котле было почти нормальным. Прямо с вокзала Дэл пошла домой и через час вернулась.

— Мама отказалась со мной разговаривать, — сообщила она.

— Тем лучше, — сказал я. — Чем меньше родственников принимают участие в семейных делах, тем лучше.

Мы поселились в доме Чарли Андерсона и прожили там полгода. Потом я купил «на выплату» недостроенный коттедж на Одиннадцатой Западной — и мы начали понемногу устраиваться. У коттеджа не было крыши. У нас не было даже кровати, не говоря уже о посуде. В моем бумажнике лежала одна-единственная ассигнация. Семейная жизнь начиналась с бумажки в пять долларов. Потом все начало утрясаться. Эдмондсон раздобыл где-то кровать, на которую можно было уложить рядом четырех человек, причем безразлично как — вдоль или поперек. Андерсоны принесли на новоселье простыни, две тарелки и кастрюлю. Ли Холл, которому мы написали о своей свадьбе, прислал неожиданно сто долларов. Я нанял рабочих, и через три дня над домом появилась крыша.

— А старуха? — спросил Билли Рэйдлер.

— Миссис Роч? О, мы помирились осенью. Причем, первый шаг сделала она — прислала платья Атол и кое-какую утварь.

— Т-с-с! — вдруг прошипел Эль, подняв палец и прислушиваясь. — Билли, убери-ка все со стола. Сегодня по корпусу дежурит хромой Янгвуд. Он уже второй раз подходит к нашей двери.

26 сентября 1865 года Сэм Толлмен, хромой почтальон, разносивший жителям города Гринсборо (штат Северная Каролина) местную газету и сплетни, останавливался у каждого дома.

— Слышали? — говорил он. — У чудака Портера умерла жена. Отмучилась, бедняжка. А ведь какая была женщина! Никогда не отпускала человека без привета. Делилась последним куском пирога. Светлая душа, спаси ее бог…

На другое утро все жители Гринсборо вышли на главную улицу. Мужчины молча сворачивали сигареты из крепкого табака и кукурузной шелухи вместо бумаги. Женщины переговаривались шепотом.

Ждали недолго. Некрашеный гроб выплыл из-за угла Вестерн-Маркет. Его несли на плечах братья Портеры — Кларк и Элжернон и соседи Элжернона — плотник Эгберт Тат и поденщик Джон Гоуэлс.

Женщины притихли, мужчины забыли про свои сигареты. Все с любопытством смотрели на Элжернона. Элжернон шел с бледным, окаменевшим лицом. Длинную седую бороду косил ветерок. Черный шейный платок был завязан неряшливым узлом.