— Да разве понять тебе своей агитаторской душой, что такое сцена? И все ты виноват! Ты, со своим активизмом.

Она зло закусила губу и пошла быстрее. Маленькая ее фигурка легко скользила в потоке встречных. Поспевая за ней, Алексей иногда наскакивал на прохожих, не всегда успевая извиниться.

— Но при чем тут мой активизм? Да если ты хочешь знать…

— И не хочу знать. Все вы… — Она не окончила фразы, мешали говорить слезы.

Алексей взял ее за руку, она не отстранилась.

— Слушай, Лора, — сказал он взволнованно, — у меня идея! Можно помочь тебе с Будапештом.

Лариса остановилась. Рассеянный взгляд ее был обращен куда-то поверх домов, в черноту ночного неба.

— Леша, если б ты знал, как мне тяжело, — проговорила она после некоторого молчания. Проговорила беспомощно, горько, безутешно. — Если меня не восстановят в коллективе самодеятельности, я что-нибудь с собою сделаю. Я уйду с факультета. Я…

— Чудачка ты… — сказал Алексей, хотя в эту минуту ему хотелось сказать «милая»! — Все будет хорошо. Завтра мы пойдем с тобой в вузком комсомола и все расскажем. Я знаю первого секретаря. Он поймет и поможет. — Алексей был готов успокаивать ее хоть до утра. После жестокой пытки, которую она устраивала ему в течение двух лет, он первый раз слышит из ее уст «Леша».

— Леша, не бросай меня… Одной мне тяжело. — В голосе ее звучала покорность.

Алексей даже не заметил, как они очутились в скверике напротив Моссовета. «Присядем?» — спросил он глазами. — «Я согласна», — отвечал ее покорный взгляд.

Присели на скамейке перед фонтаном.

— Леша, почему на меня все накинулись? Все сразу стали чужие, злые. Только ты один меня понимаешь. У тебя наверное, добрая душа.

Минутное молчание. Алексей чувствовал, что его сердце стало таким непомерно большим, что ему тесно в груди.

А Лариса продолжала:

— И глаза у тебя добрые. Раньше мне казалось, что ты не такой, хуже…

В этот вечер Лариса и Алексей долго бродили по улицам Москвы. О чем они только не говорили: об экзаменах, о том, что через год их направят на практику, о разных пустяках. Но то главное, о чем Лариса столько лет не хотела слушать, Алексею никак не удавалось сказать и в этот вечер. Только когда остановились у подъезда ее дома, он осмелился и начал:

— Лора, неужели ты не видишь…

Не обращая внимания на его слова, Лариса всплеснула руками и высоко подняла свою маленькую головку с пушистыми русыми прядками на висках. В бездонном небе, усыпанном золотыми звездами, падала большая голубоватая звезда, оставляя за собой тоненький светящийся след.

— Я успела загадать! — воскликнула она и прижала руки к груди.

— Скажи, что ты загадала?

— Ох, если б ты знал, что я загадала! — Лариса вздохнула, ее лицо стало внезапно грустным.

— Скажи, Лариса?

Любуясь ее лицом, которое под лимонно-бледной луной казалось голубоватым, Алексей боялся произнести слово, точно оно может расколоть эту хрупкую тишину глухого переулка.

— Ты хочешь знать, о чем я загадала? Поедем завтра в деревню к моему дедушке в гости, там ты все узнаешь. — При мысли о дедушке она сразу оживилась. — Ты ни капельки не пожалеешь, он такой чудесный старик! У него свои сети, лодка, ружье. Он нам расскажет такие сказки, какие ты никогда не слышал! Поедем?

Если б его язык в это время был способен произнести «нет», Алексей вырвал бы его.

В общежитие он вернулся поздно. Как олень, вбежал по лестнице на четвертый этаж и готов был пробежать еще двадцать этажей. Товарищи по комнате не понимали, что с ним случилось. Таким взвинченным и возбужденным они его не видели.

Искурив за ночь пачку сигарет, Алексей насилу дождался утра. Вспоминая обстоятельства, при которых он познакомился с Ларисой, Алексей благодарил судьбу даже за то, что его когда-то ограбили в роще. Иначе не было бы шефства Ларисы. А если бы не шефство, не было сегодняшней встречи и завтрашней поездки к дедушке.

Встретились они, как условились, в десять часов утра, у метро Маяковская. Лариса была в белой кофточке с короткими рукавами, в синей плиссированной юбке и таких же синих босоножках. В руках она держала маленький спортивный чемоданчик, в котором мать посылала деду гостинцев.

Алексей чувствовал себя настолько скованно, что даже не догадался взять у Ларисы чемоданчик, с которым она так и шла до самого поезда. В вагонной сутолоке и духоте разговор не клеился. Когда же они, сойдя с поезда, вышли на тропинку, которая огибала опушку леса и вела к деревне, где жил дед Ларисы, эта скованность и неловкость исчезли. Ступая по зеленой траве, он словно ощущал, что с каждым шагом земля отдавала ему часть своих неистощимых сил. А когда Лариса неожиданно стукнула его по плечу и с криком «Догони» пустилась бежать, он почувствовал, что обгонит орловского рысака.

Дед Ларисы оказался действительно интересным человеком. Маленький и шустрый, он двигался, как пружина. Чтоб показать свое охотничье искусство, он просил Алексея повыше подбрасывать бутылку с водой, куда для светового эффекта было подбавлено немного фиолетовых чернил. Три раза Алексей подбрасывал бутылки и все три раза они падали на землю осколками стекла и фиолетовыми брызгами.

— Эх, птица в наших краях перевелась, а ехать на Смоленщину — годы не те, — сожалел дед, вешая ружье на стену.

После обеда Лариса и Алексей собрались кататься на лодке. Дед не пускал их, доказывая, что будет дождь, но Лариса не послушалась. Схватив весла, она побежала к реке, где на берегу, кверху днищем, примкнутая железной цепью к столбу, лежала лодка. О ключе Лариса побеспокоилась заранее: она знала, где он хранится.

— Ну давай, давай, коза, помочи свою гармошечную, юбку-то. Ишь, вырядилась, — приговаривал дед, глядя из-под ладони вслед убегающей внучке.

Когда Алексей подошел к реке, Лариса уже успела отомкнуть большой амбарный замок и пыталась перевернуть лодку, но силенок у нее не хватало. Алексей сделал это одним рывком и легко столкнул лодку на воду.

Он сел за весла, поплевал на ладони и, найдя для ног поудобнее опору, медленно занес весла. Уж где-где, а здесь-то он не подкачает: восьмилетнему ему доверяли лодку, и не на какой-нибудь подмосковной речушке, а на Оби.

Плыли по середине реки. Деревня оставалась все дальше и дальше. С запада, который еще час назад был совершенно чистым, теперь надвигалась туча. С каждой минутой она темнела и разрасталась. Серые волны сильнее и сильнее ударяли в правый борт. А Алексей все нажимал и нажимал.

— Леша, бежим от тучи! — шутила Лариса и время от времени поворачивалась назад, тревожно посматривая то на небо, откуда вот-вот должен хлынуть дождь, то на деревню, которая теперь была уже далеко.

Алексей мысленно взмолился, чтобы дождь пошел скорее и не маленький, а ливень! Зачем — он не раздумывал. На его лбу и на висках выступили мелкие капельки пота. Сливаясь в крупные капли, они струйками стекали по щекам, попадали в глаза.

Темп гребли нарастал. Опуская в воду руку, Лариса восторженно взвизгивала, наблюдая, как за ее ладонью кипел белый бурун. На некоторое время Алексей впал в полузабытье, какое обычно наступает при длительных однообразных и ритмичных движениях. Он видел только лицо Ларисы и ее маленькие загорелые руки, которыми она теперь судорожно вцепилась в борта лодки. Каждый рывок веслами точно эхом отдавался на ее лице. Глядя на равномерную игру мускулов Алексея и на летающие весла, она мысленно как бы вливала в них свою силу и в такт каждого его движения втягивала голову в плечи. С закушенной нижней губой она казалась такой напряженной и сосредоточенной, что можно было подумать: она, а не Алексей сидит за веслами. В своей беленькой кофточке с розой на груди Лариса выглядела, как маленькая девочка, которая хочет, но не может скрыть своей радости оттого, что ее, вместе с взрослыми, взяли покататься на лодке. И несмотря на надвигающиеся тучи и сильные волны, она ничего не боится.

— Как хорошо, Леша!..