— Прежде, чем ты вновь отправишься в Гирканию, — наконец ответила Низа, — тебе нужно будет сделать кое-что…

— Прах и пепел! Ты хочешь, чтоб я расплатился с тобой за помощь? — презрительно скривил губы варвар.

Он опять ничего не понял. Пожав плечами, старуха терпеливо пояснила:

— В твоей прошлой жизни остались незаконченные дела. Нельзя идти к Учителю с ними. Хранитель Равновесия не доверит тебе Силу…

«Откуда ты знаешь про Силу?» — собрался было спросить Конан, но вовремя удержался. Мало ли, откуда старая колдунья может о ней знать! Да хотя бы опять из его бреда!

— Я все закончил в прошлом, — вслух раздраженно буркнул он.

— Может быть…

Киммериец прав — он все закончил в прошлом. Но что же тогда так цепко держит его там? Низа ясно видела маячившую за его спиной серую тень, от коей точно не исходило для него никакой опасности. Это могло значить только одно: некто, связанный с варваром прежде и, конечно, отмеченный особой милостью богов, — иначе его тень не возникла бы здесь, — призывает Конана обратно. Куда? Сего колдунья пока не поняла. Ее подопечный должен знать о том лучше нее, но спрашивать его старуха не решалась: этот парень не двинется с места из одного лишь упрямства, раздосадованный тем, что кто-то задерживает его продвижение к Учителю. Что ж, тогда она будет действовать несколько иным способом…

— Вернись назад, северянин, — твердо сказала Низа, снова направляя на него холодный взор. — Начни с того момента, когда ты вытащил из моря кувшин с заточенным в нем духом Шеймисом.

— Тьфу… Ладно. Только я этого крысеныша долго вспоминать не хочу, — пробормотал Конан, уже опускаясь в глубины своего прошлого.

Только что виденные им картины во второй раз почему-то произвели на него более сильное впечатление. Он погрузился в самого себя весь; он ушел из каморки старухи, оставив тут только свое тело; глаза его потускнели, из ярко-синих стали голубыми, блеклыми, а чистые белки затянулись мутной пленкой. Вот в вихре унесся от него сумеречный дух Шеймис… Вот Конан уже в плену у гиперборейцев, в гладиаторских казармах гнусного городишки Халоги…

Вот на могучем коне он гонится за Кимшохадой — знаменитым туранским вором, который украл у него священный кинжал Гро Балан, в свою очередь украденный Конаном у шадизарского купца Жамбаи… Прошлое стремительно пролетало перед глазами варвара, тревожа сердце и внося разброд и смятение в душу. Не успевал он пережить вновь свою встречу с Карелой Рыжим Ястребом, как уже Лайтлбро, улыбаясь, кивал ему на ущелье Адр-Каун; только поднимал он кубок на пирушке с такими же, как он, наемниками войска Илдиза Туранского, как память переносила его в объятия прекрасной принцессы Синэллы…

— Здесь… — тяжело дыша, прохрипела вдруг старуха. — Здесь! Остановись, Конан!

Постепенно туман в его голове рассеялся, а от воспоминаний и вовсе не осталось следа — мало того, сейчас он вообще не думал о том, что с ним было когда-то. Освобожденный от прошлого, он уже начал входить в будущее, чувствуя приятное томление в груди, несколько подпорченное той самой тревогой, что с рассвета задевала его сердце шершавым своим крылом.

Дряхлый Зиго, огромной башкой привалившись к колену варвара, дремал, тоненько поскуливая и вздрагивая время от времени всем телом; жаркие лучи, смешанные с предвечерним свежим ветерком, мягко трогали волосы, лицо и руки человека, от чего ему хотелось сдать, но снов не видеть. Сны сейчас были совсем ни к чему — он достаточно насмотрелся их за семь дней и ночей… Сидя на крыльце в ожидании колдуньи, киммериец бездумно вглядывался в зеленую гущу, стеной воздвигшуюся перед ним. Скоро, очень скоро он пересечет ее вновь, но на сей раз его уже ничто и никто не остановит. Дорога в Гирканию из наваждения превращалась в реальность, и пусть Низа твердит, что сначала надо закрыть дыру в прошлое (ничего, Конан закроет — если, конечно, Митра все еще на его стороне): какое значение может иметь любое предстоящее приключение по сравнению с тем, что ждет его в конце пути?

Северянин положил руку на крутой, нагретый солнцем лоб Зиго, пальцем потеребив жесткие седые завитки, но тот даже не повел ухом — пес был слишком стар, чтобы замечать рядом с собой человека… Шемит Иава Гембех, с которым Конан путешествовал однажды к морю Запада, толковал что-то о разделении душ после смерти. Одни, говорил он, неприкаянные, бродят в печали по Серым Равнинам; другие — парят над влюбленными парами, ожидая ночи зачатия, и затем вселяются в плод любви, чтобы снова родиться человеком; третьи просто-напросто завладевают телами несчастных животных, коим способность чувствовать и понимать более мешает жить, нежели помогает.

Припомнив сие измышление, варвар пожал плечами и усмехнулся, так и не уяснив для себя, верит он в эту байку или нет. Однажды, будучи в вендийском городе Гвандиакане, Конану пришлось видеть, как слон раздавил своего хозяина за то, что тот в злобе плюнул ему на хобот. А в Аграпуре он знавал по крайней мере трех человек, поведавших о своих особых отношениях с животными. Так, его сослуживец, такой же наемник, только несколькими годами старше, часто рассказывал странную историю о каурой лошадке, которая любила его, как может любить лишь совсем юная девица, и никогда не упускала момента прижаться к его ногам грудью или к его лицу губами.

Все это, конечно, не доказывало наличия в тварях божьих человечьей души, но Конан мог допустить, что это являлось правдой — хотя бы потому, что ему было просто все равно. Однако сейчас он смотрел на умную морду старого пса, на его чуть подрагивающие короткие ресницы и думал: а что, если этот самый Зиго, положивший башку на его колено, прежде был храбрым воином, или мудрым звездочетом, или честным торговцем? Вряд ли, конечно, на свете бывали честные торговцы, но почему бы ему не быть тогда храбрым воином?

Тут философические изыски варвара были прерваны появлением Низы. Старуха наконец закончила приготовления к предстоящему путешествию своего подопечного и теперь взирала на него чуть сверху с тихой грустью и немного торжественно.

Голос ее охрип от заклинаний, а тонкие коричневые пальцы перебирали складки длинного темного платья то ли в волнении, то ли в задумчивости.

— Пойдем, — скрипнула она, развернулась и, не дожидаясь, когда киммериец поднимется с крыльца, ушла обратно в дом.

Против ожидания он не был ни разозлен, ни даже раздражен. С каждым вздохом он приближался к дороге, которая поведет его к Учителю, и что теперь могло поколебать его, когда лихорадка странствия уже взялась за дело, будоража обновленную колдуньиным лечением кровь. Посему он, осторожно убрав со своего колена голову Зиго, мягко и быстро встал и скоро последовал за старухой: семь дней и семь ночей! Прах и пепел! Зато нынче же, еще до захода солнца, он всё и всех пошлет к Нергалу и отправится в путь. Всё и всех!

Освобожденно засмеявшись, Конан захлопнул за собою дверь каморки и уселся у очага, огня в котором уже не было.

— Ты все закончил в прошлом, северянин, — так начала Низа, и, не обратив внимания на облегченный вздох варвара, продолжила. — Но осталось нечто, определяющее сейчас твою дорогу. Именно поэтому ты встретил снежных тигров; именно поэтому я нашла тебя. Слушай!

Колдунья подняла руку, ладонью направив на Конана, и он, только открыв рот, смолк, про себя решив все же выслушать то, что она ему хочет сказать, лишь бы поскорее уйти отсюда.

— Светлый бог заметил тебя. Он готов даровать тебе Силу, но сначала ты должен вернуться в прошлое.

— Что? — изумленно выдохнул киммериец, приподнимаясь.

— Нет, не в реальное прошлое. Ты должен будешь вернуться в то место, где бывал когда-то.

— В какое? — Он забыл о твердом решении молчать напрочь и сейчас намеревался вытрясти из Низы все, что она накопала в его жизни.

— В Мессантию.

— Да что мне делать в Мессантии? — взорвался Конан. — Какого еще Нергала мне делать в Мессантии, скажи! Мало, что я потерял семь дней? Кром, я лучше еще луну буду плавать по Хороту туда-сюда, чем пойду болтаться по этому вонючему городишке!