Когда вещи стали, наконец, тем, что они есть на самом деле, можно заметить нескольких коллективных авторов, пользующихся самым современным издательством, то есть издательством, которое обеспечило себе наилучшее коммерческое распространение. Поскольку подлинность их псевдонимов гарантируется только газетами, они передают их друг другу, сменяют друг друга, сотрудничают с противниками и снова вербуют искусственные мозги. На них возложена обязанность выражать стиль жизни и мировоззрение эпохи, но не в силу их личностей, а в приказном порядке. Те, кто верит, что они по-настоящему являются индивидуальными и независимыми литературными антрепренерами, вполне могут дойти до того, что с ученым видом будут уверять, будто теперь Дюкасс поссорился с графом Лотреамоном, что Дюма — это вовсе не Макэ, что особенно нельзя путать Эркмана с Шатрианом и что Сансье и Добантон больше друг с другом не разговаривают. Точнее говоря, такого рода современные авторы захотели следовать Рембо, по крайней мере, в том, что «Я — это другой».

Секретные службы всей историей театрализованного общества были призваны играть в нем роль основного посредника, ибо в них в наиболее высокой степени концентрируются характерные черты и исполнительные механизмы такого общества. К тому же на них всегда возлагается еще и обязанность разрешать споры между основными интересами этого общества, хотя бы в скромном качестве «услуг». О злоупотреблениях речи не идет совсем, поскольку они верно отражают заурядные нравы века спектакля. И именно так надзиратели и поднадзорные вливаются в некий безбрежный океан. Спектакль способствует триумфу тайны, и ее должно всегда быть больше в руках специалистов по тайне, которые, разумеется, не все являются чиновниками, стремящимися к тому, чтобы в различной степени приобрести независимость от государственного контроля, — не все они чиновники.

Один из общих законов функционирования включенной театрализации, по крайней мере для осуществляющих руководство над ней, состоит в том, что в этих рамках все, что можно сделать, следует делать. Иными словами, всякое новое орудие должно использоваться, сколько бы оно ни стоило. Новый набор орудий повсюду становится целью и движущей силой системы и будет единственной причиной, которая сможет заметно видоизменять ее движение всякий раз, когда ее применение будет навязываться безо всяких мыслей. Хозяева общества на самом деле хотят прежде всего сохранить определенные «социальные отношения между личностями», но для этого им также нужно продолжать непрерывное технологическое обновление, ибо такова была одна из обязанностей, полученная ими вместе с их наследием. Следовательно, этот закон в равной степени применяется и к службам, которые защищают его господство. Наведенное на цель орудие надо использовать, и его использование усилит те самые условия, что благоприятствовали этому использованию. Именно так чрезвычайные приемы становятся повседневными процедурами.

Сплоченность общества спектакля определенным образом подтвердила правоту революционеров, поскольку стало ясно, что в нем нельзя реформировать ни малейшей детали, не разрушая всей системы. Но в то же время эта сплоченность и упразднила любые организованные революционные устремления, ликвидировав общественные сферы, где они более или менее могли выражаться: от профсоюзного движения до газет, от городов до книг. Одним и тем же движением оказалось возможным высветить те некомпетентность и недомыслие, носителем которых совершенно естественно стали подобные устремления. А в плане индивидуальном царящая сплоченность вполне способна отсеять или подкупить некоторые случайные исключения.

Ошибка, сделанная всеми проектировщиками городов, заключается в том, что они считают частный автомобиль (и все его производные, например, мотоцикл) средством передвижения. В действительности это самый значительный материальный символ такого понятия, как радость, который развитой капитализм распространяет в обществе. Автомобиль — центр этой самой пропаганды, в одинаковой степени он является высшим продуктом отчужденной жизни и неотъемлемым продуктом капиталистического рынка; в этом году нередко говорят, что процветающая американская экономика скоро будет целиком и полностью зависеть от успеха слогана «Каждой семье по два автомобиля».

Время, затрачиваемое на дорогу к месту работы и обратно, как верно заметил Ле Корбюзье, можно рассматривать как дополнительную работу, которая, соответственно, снизит количество «свободного» времени.

Нужно перестать рассматривать путешествие как часть работы. Давайте смотреть на него как на удовольствие.

Истоки действительной проблемы лежат не в плоскости пересмотра взглядов на архитектуру, с тем чтобы она соответствовала нуждам современного повсеместного и паразитического существования автомобилей. Архитектура на самом деле должна трансформироваться в соответствии с целостным развитием общества, критикуя все временные величины, возведенные в абсолютную форму общественных отношений (во главе которых стоит семья).

Даже если в течение переходного периода мы временно принимаем жесткое деление между рабочими зонами и жилыми зонами, мы должны, по меньшей мере, представлять третью зону: зону непосредственно жизни (зону свободы и отдыха — квинтэссенции жизни). Унитарная урбанизация не признает границ; ее целью является формирование единой среды, в которой, наконец, будут преодолены такие разграничения, как работа/отдых или личное/общественное. Но до того как это станет возможным, наименьшим воздействием унитарной урбанизации будет расширение области деятельности на все красивые сооружения. Сложность такого пространства будет соответствовать уровню сложности старого города.

Автомобиль — зло в себе. Дело в том, что чрезмерное скопление автомобилей в городах привело к отрицанию его функциональности. Урбанизация не должна, конечно, игнорировать существование автомобиля, но она также ни в коем случае не должна ставить его во главу угла. Нужно рассчитывать на постепенное снятие автомобиля с производства. В любом случае мы можем представить себе запрет на автомобильное движение в центральных районах некоторых новых комплексов и в некоторых старых городах.

Те, кто верит, что автомобиль вечен, не мыслят даже с чисто технической точки зрения, с точки зрения других средств передвижения. Например, некоторые модели одноместных вертолетов в наши дни проходят испытания в армии США и, возможно, получат распространение в обществе в течение ближайших 20 лет.

Разрушение логики человеческого обитания в пользу автомобилей (предполагаемые автострады в Париже повлекут за собой разрушение тысяч домов и квартир, хотя продолжается жилищный кризис) прячет свою иррациональность за псевдопрактическими оправданиями. Но на самом деле это необходимо лишь в свете специфического общественного уклада. Те, кто верит, что частности проблемы постоянны, на самом деле хотят верить в постоянство сегодняшнего общества.

Революционные урбанисты не будут ограничивать свои интересы лишь круговоротом вещей или круговоротом людей, запертых в мире вещей. Они будут стараться разорвать эти топологические цепи, прокладывая своими экспериментами путь человеческому путешествию через подлинную жизнь.