Огромная белая акула, беззвучно подобравшаяся к нему, сомкнула на хвосте человека-рыбы пасть, полную острейших треугольных зубов.

Было очень больно. Боль сигнализировала об опасности, возможной смерти от нервного перенапряжения, такое случается в Мультиверсуме сплошь и рядом. Особенно когда тебя атакует японский боевой вирус S.H.A.R.K. –2040.

Хозяин базиса оставил визитерам замечательный сюрприз.

Проклиная собственную неосторожность, Кусок рванулся прочь, запуская процедуру экстренного выхода. Плевать на тошноту, головокружение и гарантированную мигрень. Виртуальная акула-людоед развивала бешеную скорость, говорящую о дополнительной оптимизации исходника (умелые руки Юзефа поработали над этим замечательным творением восточных хакеров). Она норовила догнать Романа и распробовать его уже как следует.

Курящийся бледной кровью огрызок хвоста совершал бесполезные взмахи, Перед глазами Куска вспыхивали секунды, оставшиеся до выхода. Давняя история с волком грозила повториться в надвигающейся пасти акулы.

Две секунды, полторы (он уже чувствовал, как его живот разрывают акульи зубы), одна.

Ноль.

Выход.

И маска актера японского театра Но дружелюбно улыбнулась ему со стены.

Роман изо всех сил вцепился в подлокотники своего шагающего кресла.

– Давно не виделись, Бегун, – сказала Маска, – Ведь говорили тебе, не загоняй «крысу» в угол, помнишь?

Он не поверил. Губы задрожали. Рука искала кнопку «выход» на несуществующей клавиатуре.

Но выхода больше не было. Он уже находился в реальности. Единственной и настоящей,

– На Востоке говорят, что крыса, загнанная в угол, может превратиться в волка. – Маска улыбнулась шире, и в прорези гипсового рта Кусок увидел клыки. Белые клыки пожирателя исключительно сырого мяса. – Ты прости, ничего личного теперь, правда. Твое место должен занять другой человек, Рома.

Стена под маской вздулась, пошла рябью, и от нее отделилась высокая, человеческая на вид фигура. Лицо фигуры скрывалось под маской…Нет, Маска и была ее лицом.

Тень у фигуры была четвероногая. Волчья, и на глазах потеющего от страха Романа она поднялась, отделилась от пола, наливаясь плотской чернотой, зажгла крохотные луны желтых глаз. Слова Маски-оборотня теперь вырывались из ее нетерпеливо скалящейся пасти.

– А ты… ты беги.

Он встал из кресла так легко, как будто не провел в нем несколько предыдущих лет. Сделал шаг, другой и, когда волк-тень взметнулся в замедленном прыжке, побежал.

На этот раз Роман по прозвищу Кусок, охотник и крысолов, успел. Не сбавляя скорости, он головой вперед, как в спасительную лазейку, нырнул в закрытое окно.

До земли было девять этажей.

Растопырив паучьи лапы, посреди комнаты застыло опустевшее кресло. Перед ним топтался игрушечный пес-робот Бонни, лохматая помесь черного пуделя и длинной таксы. И еще у стены валялась сувенирная маска, расколовшаяся точно пополам, вдоль линии носа.

А Романа не было.

Иван, придерживая намотанное на бедро одеяло, с перекинутым через грудь ремнем «штальфауста» и пистолетом в свободной руке, подошел к выбитому окну. Выглянул наружу.

Ксана, не смущаясь своей наготы, стояла за его спиной, поигрывая хлыстом. В сочетании с вызывающей холодные мурашки в паху остротой ее каблуков и совсем не нежным выражением лица это напоминало обложку журнала для рискованных садомазохистов. «Твоя Черная Повелительница» или что-нибудь в этом роде.

– Там уже сел патрульный орнитоптер, – сказал Иван, отворачиваясь от окна. Скулы его каменели, как высеченные из черного гранита. – Надо убираться отсюда. Быстро.

Ксана подошла к нему вплотную, положила ладонь на грудь. Отбросив дурацкое одеяло, прижалась бедрами, горячим животом.

– Может, пошлем их ко всем чертям? –тихо спросила она. – Дернем сколько можно с этой кредитной линии, уедем подальше, завяжем. Ты и я. Мы.

Охотник отстранил ее, покачал головой.

– Поздно, – сказал он, – Бежать поздно. Да и некуда.

С той стороны в разбитое окно зло ударяет резкий холодный ветер. И, не находя привычной преграды, врывается в комнату и гонит, гонит их прочь из опустевшей квартиры.

Сразу к Оракулу их не пустили. Брат Егор куда-то подевался, а остальные суровые и неразговорчивые Сыновья качали головами. «Утром», – вот и все, что удалось от них добиться.

Антон метался от стены к стене, как зверь в тесной клетке (и правда, в отведенной им комнатушке едва помещались два матраса и стол из картонного ящика), хлеща себя по бокам воображаемым хвостом. Глеб растянулся на продавленном матрасе, заложив руки за голову и уставившись в низкий потолок из гофрированного железа. Наверху ходили, и мелкие частицы ржавчины сыпались вниз с каждым гулким шагом. Как снег.

Последние часы рыцарю казалось, что он снова на войне. Бег, стрельба, нелепые смерти, и совершенно неясно, кому это все надо.

Но одно было неоспоримо: на войне следует использовать каждую спокойную минуту для отдыха. И, закрывая глаза, Глеб приказал себе отключиться. До утра.

Местом проведения своих ритуалов, а заодно проживания Сыновья Оракула избрали давно заброшенную товарную станцию железной дороги. Ныне она превратилась в дикую помесь свалки и города бездомных. Старые вагоны и фуры были переделаны в дома. Расчищенное пространство между ними – в улицы и площади.

Храм Оракула располагался на одной из таких площадей. Необычное сооружение из приваренных друг к другу транспортных контейнеров с полустершимися надписями вдоль облупленных бортов. Удивительно, но на Храме отсутствовала популярная оккультная символика: кресты, звезды, свастики и мандалы. Ничего подобного, если не считать издыхающих ламп-стержней над входом.

Случайно или нет, но вместе они образовывали триграмму[7] «кань» –погружение.

– Это не похоже на обычные места паломничества на Дне, – сказал Глеб Егору. – Маловато помпы.

– Сюда не приходят для поклонения, – серьезно ответил Сын. – Оракулу не молятся, и подношения ему не нужны. Он может дать истолкование, реже совет. Но обычно он молчит.

– Надеюсь, для нас он сделает исключение, – угрожающе пробормотал Антон, и Глеб ткнул его в бок. Они были не в том положении, чтобы потрясать кулаками. Особенно перед этими ребятами с повадками опытных и не размышляющих долго убийц.

– Входите, – сказал им брат Егор, останавливаясь перед низким и темным дверным проемом. – Оракул ждет вас.

– А ты? – спросил Глеб, пропуская Антона вперед.

– Я? – Сын невесело усмехнулся, – Моя судьба мне уже известна, рыцарь.

Пожав плечами, Глеб шагнул вслед за хакером.

(Внутри оказалось сумрачно и тесно, спертый воздух был наполнен запахом электричества, пластика и горелой изоляции. И пыли. Пыли было так много, что Антон, лишенный удовольствия иметь вживленные фильтры, чихал без остановки, утирая рукой слезящиеся глаза и сгибаясь пополам. – Будьте здоровы, – сказал голос откуда-то со стороны. – Извините за грязь, мне-то она не мешает, а убирать сюда ходят редко. Боятся навредить.

Вспыхнули лампы разной степени тусклости (частью от старости, частью от недостатка питания, частью все от той же пыли), и стало ясно, чему деликатные Сыновья боятся навредить. Храм Оракула оказался целиком заполнен старой и разваливающейся на вид техникой; немыслимо древними процессорными блоками, мониторами, сканерами. Всему этому хламу было не меньше полувека. Его полуразобранные внутренности были с примитивным бесстыдством обнажены и сплетены между собой толстыми мотками проводов, местами оголенных и покрывшихся налетом всякой дряни.

Увидев прямо перед собой монитор «Sony», который был старше его на пятнадцать лет, Антон от удивления даже перестал чихать.

– Bay! – сказал он, блуждая взглядом по помещению. – Вот это да! Интересно, хоть что-то из этого работает?