– Это в два раза дороже, чем обычно, Филин, – опасным голосом говорит хакер. – У меня что, на лбу написано: «Поимей меня?»

– Эй, человек, – Филин театрально взмахивает руками, – ты покупаешь настоящий «голубой бархат», лучший психоделик тысячелетия! Не жмись! Это не какой-то там дерьмовый эрзац, это билет на Небеса!

В долю секунды Антон решает, что все, на сегодня с него хватит. Сначала толстый говнюк Баграт, теперь еще этот недоделок. Сговорились они, что ли?

– Послушай, Филин, – он подступает вплотную к дилеру, буравя его глаза своими, – ты меня перепутал с кем-то, нет? Думаешь, я запавший торчок, у которого мозги спеклись? Думаешь, мне можно любую парашу притулить? А?

Филин быстро оглядывается в поисках охранников, но вокруг них толпа такая плотная, что между телами не пройдет и ладонь.

– Ты не вертись! – Антон берет Филиппа за лацканы щегольского песочного блейзера и подтягивает к себе. – Я тебе сейчас такую биографию в федеральном банке данных нарисую, что тебя без привода пристрелят. На месте. Как особо опасного преступника. Продырявят тебе башку, – он с силой тыкает указательным и средним пальцами выше переносицы Филина, – прямо здесь. И мозги наружу.

Филин нервничает.

– Ты брось, – говорит он, осторожно высвобождаясь из хватки Антона, – ладно тебе. Договоримся, свои ведь люди.

– Три штуки, Филин. Ни кредитом больше. Мы с тобой сейчас идем в тихий уголок, я перевожу деньги, ты отдаешь мне «бархат». Будешь торговаться – я для тебя уже присмотрел местечко в ассенизаторском листе. Запишу тебя как экотеррориста, взрывы на энергостанциях и очистных сооружениях, попытки нарушения Форсиза. Ну, так?

– Хорошо, человек, хорошо, – морщится Филин, – не нервничай. Три куска. Половинная скидка постоянному клиенту.

В работе уличного толкача главное – вовремя пойти навстречу пожеланиям покупателя. Тот, кто овладевает этой нехитрой наукой, как правило, преуспевает. Или хотя бы остается в живых.

Присев на белоснежную крышку унитаза, Филин расстегивает блейзер, черную с серебряными пуговицами рубашку, брюки. Обнажается костистая грудь, поросшая редкими прямыми волосами, и вялый живот, обезображенный вздутием шрама, похожего на свернувшегося кольцом червяка. Это вживленный сфинктер, расслабляя который Филин открывает небольшую круглую щель.

Через нее рука толкача проникает в брюшную полость, где за счет удаления части кишечника создано место для компактного и удобного тайника. В нем Филин хранит свой товар, рассортированный по таблеточным упаковкам, студенистым разноцветным гроздьям «пиявок» и инъекторным ампулам. Две из них, наполненные прозрачной синеватой жидкостью, он протягивает Антону.

– Приятного путешествия, – вежливо говорит Филин, в то время как его рука, вторично покинув полостной тайник, возвращается с «Жалом», игольным пистолетом системы Ветрова, маленькой смертоносной игрушкой из не обнаруживаемой детекторами керамики. – Но я хочу напомнить, что товар стоит шесть тысяч, а я пока получил только три.

Сейчас, сейчас этот усравшийся от страха беловолосый педик расплатится по счету, и тогда Филин нажмет на курок. Полипропиленовая игла, разогнанная магнитным полем, пройдет через ядо-смазывающий фильтр и, миновав одежду и верхний эпидермис Антона, погрузится в мягкие ткани. Сильнодействующий курареподобный токсин подействует мгновенно, отключив эту «крысу» не меньше чем на сорок минут…

Хлопнув дверью туалетной кабинки, Антон попал точно по изящному запястью сжимающей «жало» руки Филина. Тут же дернув дверь на себя, он пнул толкача ногой в низ живота и носком ботинка отшвырнул в сторону упавший на пол пистолет. Помедлил, раздумывая, не добавить ли еще сверху по затылку, но сдержался. В конце концов, во всем этом не было ничего личного,

– Не жадничай, – бросил он скулящему от боли Филину, уходя.

Скрючившийся на полу дилер пытался неповрежденной рукой собрать высыпавшиеся из живота ампулы и упаковки. Получалось не очень.

В зеркале головного дисплея, за которым охранник скрывался от скуки окружающего мира, отразился равнодушный профиль его напарника и желтый такси-кар, принявший Антона Зверева в свое комфортабельное чрево. «Мотель „Новый Азор“», – сказал Антон, но охранник этого не услышал. Его уши заполнял нежной фланелью вкрадчивый голос модного певца:

Если кого-то вчера не убили,

Есть еще завтра,

И это серьезно.

Надвигается ночь…

Это случится позже. Когда стемнеет и на Небесах зажгутся иллюзорные огни реклам. Когда оранжевые снегоуборочные киберы выползут из своих незаметных убежищ, будто звери в поисках пищи. Когда распахнутся двери ночных заведений, маня теплом и ласковым золотым светом.

В 23.30 Филин вывалится из клуба в ночь, окутанный седым облаком сигаретного дыма. И, шатаясь, направится в противоположную сторону от стоянки такси. В его голове, как единственный уголь, проглядывающий сквозь пепел угасшего костра, будет тлеть мысль об отложенной на завтра мести ублюдку-хакеру, вонючей крысе…

Он, Филин, найдет способ расквитаться с ним за дешевые угрозы, за болезненный и унизительный пинок в брюхо. За то, что он ползал перед ним на коленях возле параши, За наоравшего на него Баграта, которому дилер пришел жаловаться на грубое обращение.

Этой ночью он еще и злоупотребит «холодком», потому обступивший Филина город будет расползаться, как мокрая туалетная бумага. И в образовавшиеся дыры заглянет иная, опасная реальность.

Как и их вымершие предки, степные метаволки не охотятся в одиночку. Но этот самец был исключением. Девяносто килограммов узловатых мышц и жесткой, как дерево, плоти. До бесчувствия задубевшая с годами шкура, покрытая серебристо-черной зимней шерстью. Абсолютно лысая бледная голова с выпуклым лбом и мощной челюстью, обрамленная кожистым воротником, дополнительно защищающим глотку. Куцый огрызок хвоста. Сильные лапы охотника и бегуна, не оставляющие (следов на чистом покрывале свежевыпавшего снега. Нетерпеливая дрожь, пробегающая по впалым бокам. Манящий запах жертвы в свежем морозном воздухе. И ее пошатывающийся силуэт в конце улицы. Согнутый неожиданным рвотным спазмом, Филипп Сельга с трудом распрямился, отрывая взгляд от заостренных носков собственных ботинок. И увидел волка. Зверь стоял, наклонив голову набок, и смотрел на Филина. Белый оскал казался нарисованным на его жутко безволосой морде.

– Привет, – вяло сказал толкач, никогда воочию не видевший степного метаволка, – а мы тут…

Волк глухо зарычал с ясно слышимой угрозой. Филин удивленно моргнул. Зверь не спеша подошел к нему и ударил зубами в живот, взяв на пробу немного его плоти. Если бы не операция по уплотнению кишечника, через образовавшуюся в брюшине Филиппа рану вывалились бы внутренности. А так он почувствовал лишь, как обжигающе горячая струя хлынула по ногам. В неоновом свете уличных фонарей его прижатые к животу руки окрасились черным.

Через плотный заслон алкогольно-наркотических паров и мгновенного шока в его сознание пробралась Боль. Она постучалась в обитые пенопластом дверцы его центральной нервной системы и омыла разум Филина ярким отрезвляющим огнем. Он закричал и, сгибаясь, заковылял прочь, стараясь оказаться подальше от хищника. Волк опустил голову, понюхал упавшие на снег алые капли. Филипп побежал.

Спиной он чувствовал, что холодный взгляд зверя не оставляет его.

Человеку почти удалось добежать до угла, когда распластавшийся в долгом прыжке волк упал ему на спину. Успевший перекатиться лицом вверх Филин оказался придавлен к ледяной земле. Сжатый от ужаса мочевой пузырь дилера судорожно расслабился, как только слюнявая пасть коснулась его лба.

В надвинувшихся зрачках метаволка отражалась нездешняя луна. Круглая и желтая, как расширенные от ужаса глаза Филина. И ночь, бескрайняя, как степной простор, отринувший человека и все, что связано с ним. В этой Степи был холод и голодный вой снежных бурь, похожий на голос бесчисленной волчьей стаи.