– А может значить. Я пойду, – сказала Китаи.

– Нет, – заявил Дорога.

– Но, отец…

– Нет, – повторил он жестче.

– А что, если оно его ищет?

Ее отец помолчал немного, а потом ответил:

– Твой алеранец умный. Быстрый. И в состоянии о себе позаботиться.

– Он маленький. И глупый. И ужасно меня раздражает, – с хмурым видом возразила Китаи.

– Храбрый. Бескорыстный.

– Слабый. У него даже нет колдовства его народа.

– Он спас тебе жизнь, – напомнил ей Дорога.

Китаи нахмурилась еще сильнее:

– Да. Он меня раздражает.

– Даже лев сначала бывает детенышем, – улыбнувшись, сказал Дорога.

– Я могла бы сломать его пополам! – прорычала Китаи.

– Сейчас – возможно.

– Я его презираю.

– Сейчас – возможно.

– Он не имел права.

– Это не ему было решать, – покачав головой, сказал Дорога.

Китаи сложила руки на груди и заявила:

– Я его ненавижу.

– И поэтому хочешь предупредить его об опасности.

Китаи покраснела так сильно, что краска залила ее щеки и шею. Ее отец сделал вид, будто ничего не заметил.

– Сделанного не воротишь, – сказал он, повернулся к дочери и положил свою громадную руку на ее щеку, затем наклонил голову, разглядывая ее. – Мне нравятся его глаза, когда он на тебя смотрит. Они точно изумруды. Или молодая трава.

Китаи почувствовала, как на ее глаза наворачиваются слезы. Она закрыла их и поцеловала руку отца:

– Я хотела лошадь.

Дорога громко, раскатисто расхохотался:

– Твоя мать хотела льва, а получила лиса. Она никогда об этом не жалела.

– Я хочу, чтобы это ушло.

Дорога, продолжая обнимать Китаи, зашагал к гарганту.

– Это не уйдет. Ты должна встать на стражу и наблюдать.

– Я не хочу.

– Так принято у нашего народа, – напомнил ей Дорога.

– Я не хочу.

– Упрямое отродье. Ты останешься здесь до тех пор, пока в голове у тебя не прояснится.

– Я не отродье, отец.

– А ведешь себя именно так. Ты останешься с Сабот-га.

Они подошли к гарганту, и Дорога без видимого усилия подбросил дочь вверх по седельной веревке.

Китаи забралась на широкую спину Ходока.

– Но, отец…

– Нет, Китаи. – Он устроился позади нее и щелкнул языком. Гаргант спокойно поднялся и начал пятиться по тропе, по которой они сюда пришли. – Тебе запрещено туда идти. Это решено.

Китаи молча ехала, сидя за спиной отца, повернув голову на запад и подставив ветру встревоженное лицо.

Старая рана Майлса болезненно ныла, когда он тяжело спускался по винтовой лестнице в глубины земли под дворцом Первого консула, но он не обращал на нее внимания. Постоянная пульсирующая боль в левом колене занимала его не больше, чем уставшие ноги или натруженные за целый день тяжелых тренировок мышцы плеч и рук. Он о них не думал, и его лицо оставалось холодным и неумолимым, как видавший виды меч на поясе.

Все это беспокоило его гораздо меньше, чем предстоящий разговор с самым могущественным человеком мира.

Майлс добрался до комнатки у основания лестницы и взглянул на свое искаженное отражение в тщательно отполированном щите, висящем на стене. Он поправил свой красный с синим плащ – это были цвета Коронной гвардии – и попытался пригладить всклокоченные волосы.

Рядом с закрытой дверью на скамейке сидел юноша, почти мальчик, нескладный и долговязый, совсем недавно переставший расти, в слишком коротких брюках и куртке, из которых торчали лодыжки и запястья. Темные волосы падали на лицо, на коленях лежала раскрытая книга. И хотя палец его уткнулся в строку, он явно спал.

Майлс остановился и пробормотал:

– Студент.

Мальчик дернулся, и книга упала на пол. Он выпрямился, заморгал и, заикаясь, пробормотал:

– Да, господин… что… ах да.

Майлс положил руку ему на плечо, прежде чем тот успел вскочить.

– Полегче, приятель. Итоговые экзамены на носу, да?

Мальчик покраснел и, опустив голову, наклонился, чтобы поднять учебник.

– Да, дон Майлс. А мне в последнее время не удается выспаться.

– Я знаю, – ответил Майлс. – Он все еще там?

Мальчик снова кивнул:

– Насколько мне известно. Мне сообщить о вас?

– Пожалуйста.

Тот встал, расправил серую форму студента и поклонился. Затем тихонько постучал в дверь и открыл ее.

– Принцепс, – сказал он, – к вам пришел дон Майлс.

Наступило долгое молчание, затем мягкий голос ответил:

– Спасибо, студент. Пусть войдет.

Майлс вошел в покои для медитаций Первого консула, а мальчик закрыл за ним звуконепроницаемую дверь. Майлс опустился на одно колено и склонил голову, дожидаясь, когда Первый консул обратит на него внимание.

Гай Секстус, Первый консул Алеры, высокий мужчина с суровым лицом и усталыми глазами, стоял посреди выложенного плиткой пола. Хотя обладание водяными фуриями позволяло Гаю выглядеть так, будто ему около сорока лет, Майлс знал, что ему почти в два раза больше. Его волосы, когда-то темные и роскошные, за последний год заметно поседели.

На плитках под ногами Гая переливались разные цвета, возникали и пропадали постоянно меняющиеся картины. Майлс узнал часть южного побережья Алеры, возле Парсии, изображение замерло на мгновение, и тут же на его месте появились горные пустоши, находившиеся на дальнем севере, у Защитной стены.

Гай покачал головой и, помахав рукой в воздухе перед собой, пробормотал:

– Хватит.

Цвета погасли, и плитки превратились в самые обычные серые плитки пола. Гай повернулся и, тяжело вздохнув, опустился в кресло, стоявшее у стены.

– Что-то ты сегодня поздно не спишь, дон.

Майлс встал:

– Я был в цитадели и решил поздороваться с вами, принцепс.

– Ты спустился на пятьсот ступенек, чтобы со мной поздороваться? – удивленно спросил Гай.

– Я их не считал, правитель.

– И если я не ошибаюсь, тебе предстоит на рассвете провести инспекцию командования нового легиона. У тебя почти не осталось времени на сон.

– Да. Почти так же мало, как и у вас, принцепс.

– Ха, – только и сказал Гай, затем потянулся и взял со стола, стоявшего возле кресла, бокал вина. – Майлс, ты солдат, а не дипломат. Говори, что тебя привело сюда.

Майлс вздохнул и кивнул:

– Спасибо. Вы мало спите, правитель. На церемонии открытия Зимнего фестиваля вы будете выглядеть так, будто вас пожевал гаргант. Вам пора в постель.

Первый консул махнул рукой:

– Может, скоро я туда отправлюсь.

– Нет, Секстус, вам не удастся от меня отмахнуться. Вы проводите здесь каждую ночь вот уже три недели, и это становится заметно. Вам необходимы теплая постель, нежная женщина и отдых.

– К сожалению, я вряд ли получу что-нибудь из твоего списка.

– Проклятье, – заявил Майлс, сложив на груди руки и расставив ноги. – Вы – Первый консул Алеры и можете получить все, что пожелаете.

В глазах Гая промелькнула тень удивления, приправленного гневом.

– Моя постель вряд ли будет теплой, пока в ней находится Кария. Майлс, ты же знаешь, какие у нас отношения.

– А чего вы ожидали? Вы женились на глупом ребенке, Секстус. Она думала, будто ей предстоит эпический роман, а обнаружила, что получила вместо прекрасного принца высушенного старого паука, интересующегося только политикой.

Гай поджал губы, и теперь гнев в его глазах было уже ни с чем не спутать. Каменный пол у него под ногами заволновался, и стол рядом с креслом покачнулся.

– Как ты смеешь так со мной разговаривать?

– Так вы приказали мне, принцепс. Но прежде чем вы меня прогоните, подумайте хорошенько. Если бы я не был прав, разве мои слова вызвали бы у вас такой гнев? Если бы вы так не устали, показали бы вы мне, что мои слова вас разозлили? Вы сумели бы это скрыть.

Пол успокоился, и взгляд Гая стал еще более усталым, но менее сердитым. Майлс почувствовал, как его охватывает разочарование. В прежние времена Первый консул так легко не поддался бы усталости.

Гай сделал еще глоток вина и сказал: