Он накрыл на стол, и они с Хоуп сели ужинать. Джек сказал, что гордится тем, как она ухаживает за Гиневрой. Когда Хоуп расплакалась, он обнял ее. Он не мог придумать ничего утешительного, просто молча держал дочь в объятиях. Когда Хоуп выплакалась, Джек сказал:

– Ну-ка, хочешь мне помочь?

– К-как? – спросила она, уткнувшись в его плечо.

– Мама писала картины. Нужно посмотреть, в каком они виде, а потом сказать Бену, что делать с выставкой.

Хоуп подняла на него глаза. Они были мокрыми от слез.

– В понедельник мама рисовала морских выдр. Хочешь взглянуть?

Он улыбнулся:

– Если ты мне покажешь.

Они пробыли в мастерской час. Рейчел так аккуратно все подобрала, что им нетрудно было разобраться. К стене был прикреплен список полотен, которые она собиралась выставить. Картины, над которыми она работала в день аварии, стояли рядом с мольбертом, остальные были сложены аккуратными рядами. Джек осмотрел каждое полотно. Рейчел писала диких зверей. Кроме морских выдр, здесь был олень, серые киты и арктические волки, белые цапли, куропатки и гагары. Койот глядел прямо в глаза Джеку с таким живым выражением страха и агрессии, что ему захотелось отступить назад.

Чем бы ни работала Рейчел – маслом, акварелью, акриловыми красками или пастелью, – ей всегда удавалось ухватить что-то живое и непосредственное: взгляд, настроение. Неудивительно, что поклонников ее творчества становилось все больше. Откликаясь на озабоченность людей состоянием окружающей среды, Рейчел сумела передать уязвимость дикой природы.

Одиннадцать картин были полностью закончены, но не вставлены в рамы. На семи оставалось дописать задний план, который был едва намечен. К обратной стороне каждого холста были прикреплены этюды и фотографии.

На то, чтобы закончить семь картин, Рейчел потребовалось бы полторы недели. Затем их нужно вставить в рамы. На полу лежали длинные куски багета. Если поторопиться, картины можно обрамить за несколько дней.

Две недели на подготовку к выставке. Если бы художница не лежала в коме, она бы все успела.

Именно это Джек и собирался сказать Бену Вулфу, заехав в воскресенье к нему в галерею. Но прежде, чем он успел открыть рот, Бен провел его в помещение, где в нише висели три картины.

– У нас их было четыре, – объяснил Бен. – Одну продали на прошлой неделе. Другая вообще не продается. Рейчел не хочет с ней расставаться. И я ее понимаю. Это моя любимая картина. – Он указал глазами на холст, и Джек мгновенно его узнал.

Картину, которую не хотела продавать Рейчел и которая нравилась Бену, Джек с Рейчел писали вместе. Пара детенышей рыси резвились на упавшем дереве, на заднем плане была окруженная лесом поляна. Рейчел написала детенышей, Джек – задний план.

– И что вам нравится в этой картине? – спросил Джек.

– Задний план хорошо оттеняет центральное изображение, но он другой, неуловимо другой. На его фоне детеныши рыси выглядят очень эффектно.

– Вы говорили это Рейчел?

– Много раз.

– А что говорила она?

– Что эта картина написана давно. Ну как, картины готовы? Мы будем устраивать выставку?

– Гм… Я думаю… Да, будем, – ответил Джек. Он не знал, как отнесется Рейчел к тому, что он возьмется за кисти и снова начнет с ней сотрудничать.

Когда Джек вернулся домой, ему позвонил Дэвид Санг. Всю неделю Дэвид посылал ему сообщения. Он хотел, чтобы Джек закончил начатую работу, но голова у Джека была занята совсем другим.

– Как дела, Дэвид?

– Джек! Наконец-то!

Джек выглянул в окно. Вечернее солнце освещало вершины секвой, пробиваясь сквозь легкую хвою к покрытым грубой корой стволам. В этой картине было что-то успокаивающее.

– Уже поздно, приятель. – Голос Джека звучал более умиротворенно, чем обычно.

– Так, значит, ничего нового?

– Ничего. А у вас?

– Мне только что позвонили. Флинн ушел к Уолкеру, Янсену и Маккри.

Уолкер, Янсен и Маккри. Конкуренты. Майкл Флинн переметнулся в лагерь противника. Уже третий за полтора месяца.

– Ты скоро кончишь разговаривать? – недовольным тоном спросила Саманта.

Жестом велев ей замолчать, Джек сказал Дэвиду:

– Хорошо. Это мы как-нибудь переживем. На самом деле он прав. Уолкер, Янсен и Маккри строят в основном в Калифорнии, а у Майкла маленькие дети, и ему не хочется постоянно находиться в разъездах.

– Здесь я с тобой согласен. Ну а ты как? Работа не ждет.

– Папа, мне нужен телефон, – заныла Саманта. Он повернулся к ней спиной.

– Я приеду завтра утром.

– Ты говорил с Боккой?

– Да, говорил. Мы должны переделать весь проект. – При одной мысли об этом у Джека засосало под ложечкой. – Послушай, Дэвид. Мне нужно кончать разговор.

– Чем ты там занимаешься? Надеюсь, работаешь над проектом? Девочки ходят в школу, а для Рейчел ты не так уж много можешь сделать.

– Как раз могу. Писать картины. Слушай, моей дочери нужен телефон. Пока. – Он повесил трубку.

– Какие картины? – спросила Саманта.

– Мамины, – ответил он. Ее лицо исказилось от ужаса.

– Не смей до них дотрагиваться. Это мамины картины. Ты их испортишь.

– Я вовсе не собирался их портить. Я собирался… Мне захотелось закончить несколько картин, чтобы Бен смог устроить мамину выставку.

– Маме бы это не понравилось.

– Знаешь картину с детенышами рыси?

– Конечно, знаю. Мамина любимая.

– Верно, – продолжал он. – А знаешь ли ты, что я помогал ее писать?

Уничижительный взгляд Саманты красноречиво говорил о том, что она не только не знает этого, но и не верит ни единому его слову.

– Тебе было тогда всего шесть лет. Мы с твоей мамой ходили в поход в горы. А когда вернулись, мы вместе написали эту картину.

– Если ты ее писал, то почему мама повесила ее в гостиной? Она с тобой развелась. Она хотела навсегда вычеркнуть тебя из жизни!

Саманта выбежала из комнаты, оставив Джека одного.

– Мой отец негодяй, – сказала Саманта Лидии. Она тяжело дышала. – Кто он такой? Явился сюда и командует.

– Мне он понравился.

– Это потому, что он хотел произвести на тебя впечатление. Просто прикидывался.

– Мне показалось, он действительно очень расстроен из-за твоей мамы.

– Да. Потому что, если ей не станет лучше, ему придется возиться с нами. И это осложнит ему жизнь. Почему ты за него заступаешься?

В трубке раздался щелчок.

– Подожди. – Саманта переключилась на другую линию.

Это был Брендан. Разговаривать с Лидией было гораздо интереснее, чем с Бренданом, но Саманта разозлилась на Лидию и поэтому ответила на звонок.

– Лидия идиотка, – сказала она Брендану.

– Значит, ты знаешь о вечеринке?

– Что знаю?

– Разве Лидия тебе не сказала? Она собиралась.

– Говори яснее.

Настала пауза, потом Брендан кротко произнес:

– Может, тебе лучше ей позвонить?

– Брендан, в чем дело?

– Ее родители никуда не уходят, – выпалил он.

– Как?!

– Лидия проболталась, что к ней придут и мальчики, поэтому ее родители передумали. Они остаются на всю ночь.

– Лидия проболталась? Каким образом?

– Кто-то из родителей позвонил ее родителям, те стали задавать вопросы, и Лидия проговорилась.

– Этого следовало ожидать. – Лидия, ее лучшая подруга еще с третьего класса, очень нервничала из-за этой вечеринки. Она боялась, что кто-нибудь из ребят выпьет лишнее и ему станет плохо, вся история выплывет наружу и ей влетит от родителей. А теперь она всех подвела. – Она и вправду идиотка. Из-за нее все сорвалось.

– Почему?

– Если там будут ее родители, можешь забыть о пиве.

– Ничего страшного. Родители будут в другой комнате.

– Тьфу. Ты такой же придурок, как Лидия. – Брендан ничего не ответил, и она презрительно хмыкнула: – Похоже, на балу будет скучища. Что-то мне расхотелось туда идти.

Почти минуту Брендан молчал.