Но вот трудности палеографии или эпиграфики преодолены. Исследователь смог датировать документ. Предстоит его прочесть и перевести. И тут-то начинаются новые трудности. Во-первых, чтение знаков не всегда известно. Например, в тексте Розеттского камня встречается иероглиф, обозначающий часовню, и в параллельном греческом тексте ему соответствует слово «часовня». Но как это слово читается по-египетски, мы не знаем, ибо оно передано идеограммой, а не фонетическими знаками. Точно так же и во многих других текстах мы сталкиваемся с написаниями слов с помощью только идеограммы. Естественно, мы не можем прочитать подобное слово, хотя и знаем о его значении, исходя из контекста и предмета, который изображает идеограмма.

Но это еще полбеды. Во-вторых, само значение знаков, как правило, неоднозначно. Знак может передавать сочетание согласных; но он же может быть идеограммой или детерминативом (да и фонетических чтений у ряда знаков несколько). Допустим, и эта задача решена, правильное чтение иероглифа найдено. Но — и это в-третьих — слова египетского языка многозначны, нужно выбрать то значение, которое соответствует смыслу надписи, контексту. А здесь могут быть различные трактовки. Вот, например, иероглиф обозначающий поселение. Чтение его известно. А перевести слово, им передаваемое, можно как «большое поселение», «имение», «город», «жилой дом», «храм», «место, обнесенное прямоугольной оградой», «укрепленный пункт», «крепость», «укрепление», «двор».

Ориентируясь на контекст и на время создания данного памятника, все же можно выбрать правильное значение иероглифа (в текстах Древнего царства иероглиф обозначал поселения, обнесенные оградой, в более поздних — крепости и т. д.). Однако, в-четвертых, переводчик сталкивается здесь со следующей трудностью. В древнем египетском языке имелись оттенки значений слов, которые почти невозможно передать с помощью языков современных. Например, понятие «мрак» обозначалось 10 различными словами, «наводнение» — 13-ю, а «огонь» — даже 21 словом. С нашей точки зрения, это — синонимы, но для египтянина они передавали различные оттенки смысла, различные наводнения и виды огня.

В-пятых, египетская цивилизация, отстоящая от наших дней на десятки столетий, была своеобразной и самобытной. В ней многое остается непонятным, стало быть, невозможно перевести слова, обозначающие это непонятное. В текстах есть много слов, которые звучат по-разному, но переводятся одним словом — «раб». Очевидно, для египтян было мало сказать «раб», надо еще назвать его расовую принадлежность, возраст, профессию и другие важные признаки; вероятно, «раб нубийский» обозначался одним словом-термином, а «раб палестинский» — совсем другим (подобно тому, как у эскимосов-охотников мы находим в языке десятки наименований моржа — «морж самка», «морж ныряющий» и т. п., переданных различными словами).

Вот почему ни один перевод египетского текста не может даваться без соответствующих комментариев, разъяснений реалий, стоящих за словами и терминами, — словом, без научного аппарата, ибо иначе мы не поймем или извратим смысл написанного. И работа над текстом представляется в виде своеобразной пирамиды — сначала надо датировать его, затем прочитать иероглифы (а среди них могут быть и такие, чтение которых неизвестно), понять смысл слов (а значение всех слов определено, как вы знаете, неокончательно, да и новые тексты приносят новые слова, еще не известные), выбрать нужное значение слова; правильно понять грамматическую конструкцию, так же как и смысловой контекст фразы, абзаца, периода, всего текста; затем надлежит прокомментировать реалии — и только тогда перевод можно считать оконченным. И над текстом начинают работать историки, математики и другие специалисты в области знаний, которые отражает тот или иной текст.

Однако, несмотря на свою многоступенчатость, такой процесс перевода соответствует все-таки идеальной ситуации. Ибо трудно отыскать египетский текст, в котором не было бы ошибок, описок, сокращений, пропусков или испорченных временем частей.

Диктующий мог неправильно читать текст — и писец делал соответствующие ошибки. Писец мог ошибаться и сам, делая запись, ибо не понимал или ошибочно воспринимал услышанное. Мог он и сознательно стараться исправить текст — так, как, по его мнению, он должен читаться, — в результате текст подвергался искажению. При переписке — а она была широко распространена в Египте — также возникали ошибки. «Было бы неправильно полагать, что профессионалы были приучены переписывать классические произведения слово в слово, не сводя глаз с текста. Как писцы наших дней и, по правде говоря, как писцы всех времен, они читали части фраз или целые фразы, которые затем диктовали себе уже на память, не заглядывая снова в текст. Этот способ работы неизбежно приводил к пропуску слов или замене одних слов другими, близкими по смыслу или произношению», — пишет Масперо. «Если он (писец. — А. К.) не знает орфографии, он допускает орфографические ошибки даже при списывании; если он невнимателен, он пропускает слова или пишет одни слова вместо других», — дополняют Масперо его коллеги. Наконец, писец мог записывать понравившийся ему текст по памяти, и ошибки порождали новые искажения текста.

При переписке древних текстов писец мог плохо знать архаичный, устаревший, язык, на котором они написаны. Новый источник ошибок. Оригинал к тому же мог быть в плохом состоянии, разрушен или поврежден. Добросовестный писец в этом случае оставлял пустое место или писал: «найдено нехватающим», ко зачастую писцы давали «отсебятину», тем самым искажая текст.

Но и этого мало. Писцы прибегали к сокращенным написаниям отдельных слов и выражений, аббревиатурам, как бы конспектируя запись. И разобраться в ней бывает очень трудно. Прибегали они и к так называемым «игривым» написаниям слов, ибо иерогли-фика позволяла делать нестандартные начертания при передаче слов, обыгрывать синонимы, омонимы и т. д. Делали они и многочисленные перестановки. Об одной из причин этого мы уже рассказывали: соображения эстетики, вписывание текста в воображаемый квадрат. Делалась перестановка слов и знаков ради почета: в обороте «подобный Ра» иероглиф Ра ставился на первое место; «сын царя» писалось «царя сын» и т. п.

Во всех этих описках, перестановках, ошибках писцов египтологи с трудом, но все-таки разбираются. Гораздо хуже дело с изучением тех текстов, где налицо не ошибки или описки, а стремление сознательно деформировать написание слов, придать знакам несвойственные им значения, ввести совершенно новые, изобретенные самим писцом иероглифы, сознательно переставить знаки и т. д. Такие тексты, особенно многочисленные в греко-римскую эпоху, не только не переведены, но и не прочтены. Это так называемые энигматические (загадочные) тексты и надписи, представляющие собой криптограммы, тайнопись египетских жрецов.

Дешифровка египетских иероглифов была одним из величайших достижений человеческой мысли. И все же после того, как удалось прочесть и понять большинство иероглифических текстов, наступило некоторое разочарование. Египет почитался родиной науки и искусства, философии и религии, и многие ожидали от текстов, хранивших тысячи лет молчание, откровений и решения основных вопросов бытия. «Действительность как будто обманула это ожидание: вместо великих богословских и философских откровений оказались трескучие царские надписи, монотонные гимны богам, бесконечные и бесчисленные, притом бессмысленные магические формулы, эмпирические и весьма приблизительные научные выкладки да сказки, иногда довольно легкомысленного содержания, — пишет академик Тураев. — Но египтология выдержала это испытание. Новые находки и более тщательное изучение памятников ведут к реабилитации Египта и великому народу берегов священной реки снова усвояется великая роль в создании нашей цивилизации. Действительно, какую бы сторону нашей жизни мы ни взяли, исследование ее истории нас по большей части в конце концов приводит в Египет, который был отцом европейской государственности, европейского искусства, многих явлений нашей религиозной жизни и быта».