– Итак, – сказал я, – что же это было?

Ник втянул губы и покачал головой с серьезным видом:

– Ты нарезался, папа. Не знаю, ты сам отдаешь себе отчет или нет, но у тебя язык заплетался, когда ты разговаривал с нами в баре незадолго до этого.

– Теперь я протрезвел.

– Теперь – да, но это потому, что с тобой случился шок, от встряски люди действительно приходят в себя. А вначале ты был под градусом. Да, ты говорил много умных вещей, только я-то знаю: когда ты пьян, тебя выдают голос и глаза.

– Но я потом пришел в себя – после нашего разговора. Мы беседовали с Дэвидом… Послушай, Ник, спустись-ка вниз и спроси у профессора Берджесса. Он скажет тебе, что я был в полном порядке. Давай сходи.

– Папа! Ну я же не могу спрашивать его о таких вещах.

– Спустись, найди Дэвида, и вместе с ним спросите у кого-нибудь из наших постоянных посетителей… Дэвид покажет тебе, он знает, отведите их в сторонку на пару слов, и пусть они скажут, видели они кого-нибудь у окна или нет. Я описал, как он выглядит, так что…

– Боже ты мой, папа… Оставь это. Честное слово, послушай моего совета. Все вокруг начнут трепать языками, и черт знает что начнется. Не надо никуда ходить, а то будет еще хуже. Разве тебе хочется, чтобы пошли сплетни, будто хозяину «Лесовика» мерещится всякая чертовщина? Не обижайся на меня, здесь все свои, но ведь каждому известно, что ты любишь приложиться к бутылке. И в любом случае никто, естественно, не вспомнит никакого человека в черном, даже если провести официальный допрос. Ну прошу тебя, оставь свои затеи.

– Ник, пойди и попроси Дэвида подняться сюда.

– Нет. – Лицо Ника приняло то жесткое выражение, которое было знакомо мне уже с десяток лет. – Нет смысла копаться в этом, отец. Забудем.

Наступило молчание. Джойс подобрала ноги под себя и пригладила волосы, ни на кого не глядя. Люси щелкнула зажигалкой у кончика ментоловой сигареты.

– А ты что скажешь? – спросил я у нее без особого желания.

– Никаких расследований, конечно. Мы понимаем, что об этом и речи быть не может. Я согласна с Ником в главном. То есть я считаю, что ты переутомился, у тебя в мыслях были привидения, ты знал историю этого типа Андерхилла, твое восприятие было, скажем так, затуманено алкоголем, освещение в обеденном зале приглушенное, особенно у окна. Там кто-то стоял, я готова в это поверить, но это был живой человек – официант или один из посетителей. А тебе почудилось, как уже случалось раньше, что ты видишь привидение.

– Но парик, одежда…

– Твое воображение нарисовало их.

– Но он узнал меня, он улыбнулся мне…

– Еще бы. Он твой подчиненный или один из твоих клиентов, и ты вдруг ошарашил его, назвав каким-то другим именем.

– Он исчез. Когда я…

– Он просто отошел в сторону.

Снова повисло молчание, и я расслышал шаги Магдалены: она входила на нашу половину, направляясь в столовую. Меня подмывало рассказать этим троим о том, что случилось в лесу, – хотя бы для того, чтобы опровергнуть безапелляционные выводы Люси, – но не находил правдоподобного объяснения тому, как и зачем я очутился в тех краях. Да и в целом на мне сказывались в тот момент подавленное настроение, алкоголь и прочие воздействия.

– Итак, мне все померещилось, – сказал я, допивая виски.

– Я тоже так думаю, – сказал Люси, – но это мое личное мнение. Правда, можно с легкостью доказать, что я не права.

– Действительно? Каким образом?

– Я готова признать, что ошибаюсь, если завтра или даже сегодня кто-нибудь другой увидит то же самое, что видел ты. Хотя опять же, если никто и не увидит того, что видел ты, это еще не доказательство, будто ты совсем ничего не видел. Второе: если ты получишь от привидения сведения, которые могли попасть к тебе только от него. Это тоже не является стопроцентным доказательством, но лично меня оно вполне устроит.

– Какие сведения?

– Ну, предположим, ты увидишь, как привидение проходит, скажем, сквозь стену, но в прошлом здесь была не стена, а дверь или какой-то другой проем, и потом ты находишь подтверждение, что дверь действительно существовала, но сам ты никогда бы не обнаружил этого. Что-нибудь в книге или в тайнике, тайна, разгадку которой нельзя узнать иначе, кроме как от призрака. В моих глазах такие факты будут, конечно, иметь вес.

Джойс сказала:

– Мне нужно дать кое-какое указание Магдалене, – и вышла.

Ник насвистывал потихоньку, раскачиваясь из стороны в сторону.

– Какая чушь, дорогая, – сказал он. – Пусть что-то и имеет вес для тебя, что дальше? Оставь его в покое, позволь ему позабыть все это. Прости, папа, я помню, что ты сидишь здесь. Никому не хочется видеть привидения, или не хочется думать о том, что тебе они мерещатся, или назови это как угодно. Ничего хорошего не получится, даже если все это только у тебя в голове – даже еще хуже, если в голове. Папа, я уже сказал и повторяю: оставь свои разговоры. Если здесь ничего нет, значит, ничего нет. Если здесь что-то есть, ни один нормальный человек все равно не станет тебя слушать.

Прижав ладони к коленям, Люси вздохнула с назидательным видом:

– От привидения не бывает никакого вреда. Они в ином измерении, как я уже объясняла.

– Можно сдвинуться, можно, хм… выйти из равновесия, если станешь ковыряться во всякой такой чертовщине.

– Все зависит от самого человека. Никакое привидение не может довести тебя до помешательства, точно так как на это не способно никакое живое существо. Люди сходят с ума потому, что у них самих что-то не в порядке, в их сознании.

Я догадался, даже не глядя в их сторону, что Ник состроил гримасу своей жене. Они замолчали. Я сказал, что пойду и прилягу на часок, а затем, возможно, снова появлюсь и мы выпьем перед сном пару рюмок и еще поговорим, если никто не возражает. Выйдя, я столкнулся в коридоре с Джойс.

– Ужин готов, – сказала она. – Я как раз иду сказать…

– Я совсем не хочу есть, спасибо.

– Тебе нужно что-нибудь проглотить. – В ее голосе не было уверенности.

– Я не голоден. Может, съем немного сыра. Чуть позже.

– Ладно. А сейчас ты куда?

– Вздремну немного.

– А потом ты проснешься – как раз тогда, когда я буду ложиться, и пойдешь болтать с Ником, потом просидишь в одиночку с бутылкой виски часов до двух, а завтра я увижусь с тобой за обедом, а после этого только вечером в баре, когда вокруг много других людей, и все повторится, все будет как сегодня, как вчера… Вот и вся перспектива.

Для Джойс это был очень длинный монолог, и в ее голосе звучала обида. Я решил не допытываться, к чему она клонит, и сказал вместо этого:

– Я знаю. Прости, дорогая. В такое время года всегда много работы.

– Работы много в любое время года. Это не причина, чтобы нам не видеться друг с другом.

Я подумал: какая она красивая, когда стоит в этой позе – прислонившись к стене рядом с одной из моих гравюр, где изображена охотничья сцена. Джойс даже красивее Дианы: полная, но с великолепными пропорциями, голубое шелковое платье подчеркивает пышные формы и превосходные пропорции ее фигуры; белокурые волосы, зачесанные вверх аккуратной копной, приоткрывают изящные уши.

– Я понимаю, – сказал я.

– Тогда сделай что-нибудь. Я выступаю в роли делового партнера, домохозяйки, мачехи для Эми – и не более.

– Разве? Разве я не доставляю тебе удовольствие в постели?

– Иногда. И многие другие доставляют удовольствие в постели своим домохозяйкам.

– Должен сказать, что я не замечал за тобой особой активности в роли мачехи.

– Эту роль нельзя играть в одиночку. Ты и Эми, вы оба должны принять участие, но ни ты, ни она не проявляете желания.

– Я думаю, что сегодня не время и не самый подходящий день, чтобы начинать…

– День как раз самый подходящий. Если тебе нечего мне сказать через сутки после смерти отца, тогда что же такое должно стрястись, чтобы ты разговорился? Не припомню, когда мы в последний раз… Я не об этом, – сказала она, перехватив мои руки в запястьях, когда я шагнул к ней и попытался обнять. – Это не в счет. Это не назовешь разговором.