Он поднес клинок к губам и бесстрашно поцеловал реликвию, но когда протянул меч Джилре, чтобы тот принял клятву, в глазах его мелькнул страх, порожденный не двуличием, но сомнением — вдруг Джилре не поверит ему? А Джилре, с трудом скрывая свое облегчение, взял меч левой рукой под рукоять и посмотрел на озадаченного Лоркана.

— Сэр Лоркан, еще один вопрос. Среди прочих моих привилегий имею ли я право, как барон, посвящать в рыцари?

— В рыцари? Да, милорд, имеете, но...

Лоркан шагнул было вперед, удивленный и растерянный не менее всех остальных, что начали возбужденно переговариваться между собой, но тут Джилре, покачав головой, взялся за рукоять меча исцеленной правой рукой и, отсалютовав им, поднес рукоять к губам, чтобы поцеловать запечатленную в ней реликвию. Все изумленно ахнули, поскольку со дня своего падения он не владел правой рукой. Ошеломленный Капрус разинул рот, затем вскочил на ноги и схватил брата за руку, чтобы взглянуть на нее поближе.

— Джилре, твоя рука... — и в голубых глазах его засветилась искренняя радость.

Джилре ответил ему улыбкой, затем подтолкнул легонько, возвращая обратно на колени, и обвел взглядом остальных, по-прежнему держа меч поднятым в правой руке.

— Господа, когда я молился сегодня, случилось нечто неожиданное для меня, — спокойно сказал он. — Я был в отчаянии, ибо думал, что у меня отнят всякий выбор. Господь счел возможным вернуть мне его, — он снова улыбнулся брату. — Надеюсь, ты не обидишься на меня, Капрус, если я переложу на тебя часть своего бремени. Ту часть, о которой ты всегда мечтал, как бы ты меня ни любил, и теперь я знаю, что ты достоин этого.

Джилре выпрямился, поднял меч и коснулся клинком правого плеча Капруса.

— Во имя Господа нашего и святого Михаила посвящаю тебя в рыцари, Капрус д'Эйриал, — сказал он. Затем коснулся клинком левого плеча. — Прими же от меня право носить оружие и оборонять слабого и беззащитного.

Он поднял меч и, глядя на отражение клинка в блестящих от слез глазах брата, коснулся золотоволосой головы.

— Я возлагаю на тебя также попечение над землями нашего отца и отправление правосудия, высокого и низкого, — добавил он, на мгновение переведя взгляд в сторону на застывших в благоговении свидетелей. — Будь же ты отважным рыцарем и добрым господином для них, твоих подданных.

Он снял ножны с пояса и вложил в них меч, передал и то, и другое в руки изумленному Капрусу, а потом снял с головы корону. И поднял ее обеими руками высоко над головой, чтобы никто не усомнился в том, что он вполне способен владеть правами, которые сейчас передает другому, — и чтобы никто не усомнился в его намерении.

— Перед Богом и в присутствии свидетелей я отказываюсь от всех притязаний на земли и титул д'Эйриалов и отдаю их навсегда стоящему здесь Капрусу д'Эйриалу, моему брату, сыну покойного Радульфа д'Эйриала, и его законным потомкам. Это мое окончательное намерение, которое, я надеюсь, одобрено будет господином нашим королем.

Он взял Капруса за руку правой рукой, помог подняться и развернул его лицом к присутствующим. Подумал при этом, такое же ли у него самого довольное лицо, как у чуточку еще растерянного брата, и подивился, почему этот выбор казался ему прежде таким трудным.

— Господа, позвольте представить вам нового барона д'Эйриала. Повелеваю вам принести ему клятву верности, какую вы приносили нашему отцу и мне. Поспешите. Уже довольно поздно.

Лоркан поклялся. Всадники поклялись. И мастер Джилберт поклялся, и даже священник. И Лоркан, когда Капрус и все остальные, оглядываясь благоговейно и переговариваясь на ходу, пошли к лошадям, задержался ненадолго возле Джилре.

— Что же вы теперь станете делать? — спросил тихо старый рыцарь у юноши, который смотрел вслед всадникам, растворявшимся в сиянии заката. — Ведь вы все отдали, мой господин.

— Больше я не ваш господин, Лоркан... и не отдал я ничего такого, что имело бы для меня значение, — Джилре обратил к нему свой взор. — Не понимаете? Я ничего не имел до этого дня. И потому отдал все, чтобы получить то, чего хочу на самом деле, — он снял перчатку и положил исцеленную руку на разрушенный алтарь.

— Поймите же. Мое место — здесь. То есть, конечно, не у этого злосчастного разбитого алтаря. Я не меньше вас изумляюсь тому, что чудо произошло в месте, где когда-то правила магия. Вдруг это означает, что магия никогда не была злом?.. не знаю. Я знаю только, что я уже не тот человек, который приехал сюда несколькими часами ранее.

Он сжал руку, словно пряча в кулаке что-то драгоценное, и поднял глаза вверх, туда, где в видении его над алтарем горела священная лампада.

— Я думаю, то был знак, Лоркан... посланный мне, чтобы я понял наконец. Ведь я всегда хотел этого... вы знаете, чего именно. И я не собираюсь упустить эту возможность во второй раз.

Старик покачал головой.

— Вы правы. Я не понимаю, — он хмыкнул, затем протянул Джилре руку. — Но если вы нашли свое призвание, да поможет вам Бог преуспеть на этом пути, мой господин.

— Не ваш господин, Лоркан. Просто Джилре... и, может быть, когда-нибудь — отец Джилре, если то, о чем я молюсь, сбудется.

— А если нет?

— Надеюсь, что да, — сказал он с улыбкой. Краем глаза он заметил какое-то движение в северном трансепте и крепко встряхнул руку Лоркана на прощанье.

— Вам пора идти, старый друг. Ваш новый господин ждет вас, как и мой — меня. Служите же Капрусу верой-правдой, как служили бы мне. Он достоин того, не сомневаюсь.

Старый рыцарь не ответил, но когда он склонился над рукой своего бывшего господина, дабы поцеловать ее в последний раз в знак почтения, его покрытые шрамами давнишних сражений пальцы бережно погладили запястье, которое больше не было изуродовано опухолью. Затем он отвернулся, спустился с алтарных ступеней и, ссутулясь немного, зашагал прочь, споткнувшись разок, когда проходил по нефу.

Джилре долго смотрел ему вслед, хотя солнце слепило глаза, потом надел перчатку и вновь возложил руки на разрушенный алтарь, склонив голову в немой благодарности. Солнце закатилось, сгустились вечерние тени, а он все стоял, пока чья-то рука не коснулась наконец его плеча.

— Джилре?

— Adsum, — шепнул он.

Смешок старого Симона прозвучал музыкой в его ушах. Пошел снег, первые хлопья его, кружась, опустились на землю. Настал тот час, сообразил Джилре, когда первая вечерняя звезда появляется на горизонте, возвещая наступление Рождества.

— Пойдем, дружок, — услышал он голос Симона. — Но словом этим ты ответишь другому человеку, не мне. Пойдем, я отведу тебя к незапятнанному алтарю.

Лето, 1100 г.

Этот рассказ переносит нас больше чем на сто лет вперед, во времена Моргана, Келсона и других известных нам персонажей «Хроник Дерини». Причин для его написания у меня было две: краткое упоминание в «Шахматной партии Дерини» о том лете, когда Аларик Морган упал с дерева и сломал руку; и просьба прислать рассказ о колдуньях для антологии под названием «Котел Гекаты». Старуха Бетана мне никогда не казалась настоящей колдуньей, но она, безусловно, отвечала обычным представлениям о них, как о старых каргах с волшебными котлами и всем прочим. Кроме того, она всегда вызывала у меня любопытство. Ее появление в «Шахматной партии Дерини» оказалось хотя и кратким, но достаточно интригующим, и вызвало гораздо больше вопросов, чем дало на них ответов.

Кто такая Бетана? Кем был ее муж, Даррел? Что с ним случилось? И что превратило ее саму в то, чем она стала? Ведь не всегда же она была старой ведьмой и жила в холмах, влача жалкое существование за счет своих овец, лечения травами и изготовления любовных напитков для местных крестьян. Похоже, что какое-то отношение к Дерини она имела, но была ли она Дерини по крови, только необученной, или была, как Варин де Грей, кем-то совсем другим?

Потому я и вернулась к падению Аларика с дерева и встрече его с загадочной обитательницей холмов, которая уже и сейчас старая ведьма, хотя на двадцать лет моложе, чем в «Игре Дерини», — и позволила персонажам развернуться. В результате я узнала даже больше, чем хотела, о Бетане и ее муже, и еще об одном Дерини, которого я вовсе не ожидала здесь встретить; а заодно расширила свои представления о мрачных временах преследования Дерини, суровость которых к тому времени, когда Аларик Морган достиг возмужания, только-только начала смягчаться.