«Записка» не выставляла конкретных требований, но резко характеризовала положение школ в России и особенно высшей школы.

«Народное просвещение России находится в самом жалком положении», – говорилось в ней, а что касается высшего образования, то «оно в состоянии разложения вследствие отсутствия свободы преподавания и академической автономии, смешения науки с политикой и студенческих волнений. Преподаватели даже высшей школы сведены к положению подначальных чиновников. Между тем наука развивается только там, где она свободна и может беспрепятственно освещать самые темные уголки человеческой жизни…»

Ольденбург сказал, что ручается за подписи Павлова, Тимирязева, Бекетова, Веселовского и других ученых и не представляет себе «Записки» без подписи Вернадского.

– Идеалы демократии идут в унисон со стихийными биологическими процессами, законами природы, наукой! – вдруг заметил Вернадский.

– Как это так? При чем тут биологические процессы?

– Когда-нибудь напишу об этом. Очень хочется сказать, как я все это понимаю. Ну, скажем, биологическое единство и равенство всех людей – разве не закон природы? А раз это закон природы, значит, осуществление этого идеала неизбежно и идти безнаказанно против выводов науки нельзя.

Разговор на темы, которых Вернадский касался только с друзьями, оживил его ум и сердце. Но воспоминание о казненном не оставляло его весь вечер. Оно таилось в глубине ума или сердца безмолвно и бездейственно, но исчезнуть не могло.

Да оно стояло за спиной и у Ольденбурга, когда через час он провожал друга с Васильевского острова на Николаевский вокзал. Было темно, но глухой остов Петропавловской крепости выступал из мрака, и тонкий шпиль ее колебался черной тенью па светлой невской воде.

Извозчик чмокал губами, подбадривая лошадь, и толковал своим седокам, что народ измучился неправдой и бедностью и ничего не остается, кроме как дойти до самого царя и все ему сказать.

Формула царского отношения к нуждам подданных тут вспомнилась сама собой, и Вернадский сказал с безнадежностью:

– Бессмысленные мечтания!

Разговор этот вспомнился ему в Москве, когда туда пришли первые известия о событиях в Петербурге 9 января 1905 года. Народ, направлявшийся со своими делегатами к Зимнему дворцу, подымая вверх хоругви, иконы и портреты царя, был встречен ружейным огнем войск, преградивших путь.

На решетке Александровского сада был застрелен ученик Вернадского А. Б. Лури. Владимир Иванович напечатал в «Русских ведомостях» гневную статью, посвященную памяти невинной жертвы.

Так живая действительность беспрестанно отрывала его от пауки сегодняшнего дня во имя науки будущего, свободной и честной науки. В марте он участвует на съезде профессоров и преподавателей в Петербурге. Возвратясь в Москву, делает доклад товарищам о решениях съезда и организации Академического союза. Через неделю участвует на совещании земских деятелей, а затем мчится в Вернадовку, требуя созыва Тамбовского губернского земского собрания. Летом созывается второй делегатский съезд Академического союза, а несколько ранее Вернадского избирают в Комиссию по созыву съезда земских и городских деятелей.

– Если разгонят, уедем в Финляндию… – решает он.

В Москве окончивший гимназию Гуля советуется: на какой факультет ему поступать?

– Историко-филологический, – отвечает отец и, проговорив вечер о наслаждении творческих обобщений, к которым ведет историческая наука, ночью уезжает в Петербург по вызову Ольденбурга.

Ольденбург, только что выбранный непременным секретарем Академии наук, спрашивает друга, согласен ли он баллотироваться в адъюнкты академии?

Вернадский удивился.

– Это ты все придумал?

– Ни в коем случае. Вопрос поднял Чернышев. Карпинский его поддержал. Мне осталось только подписаться! Ну?

Владимир Иванович дал согласие.

Из Москвы, вдогонку Вернадскому, пришла телеграмма: специально прибывший в Москву сенатор Постовский приглашал Вернадского для объяснений. Владимир Иванович ожидал обыкновенного полицейского допроса, но ошибся. Сенатор по личному поручению царя опрашивал видных общественных деятелей о том, чего, собственно, они хотят.

Было совершенно ясно, что пораженное позором русско-японской войны, напуганное крестьянским движением, забастовками рабочих, восстаниями в войсках и флоте, выступлениями интеллигенции, русское самодержавие уже не может держаться только военно-полевыми судами и казнями. Правительство искало новых средств, чтобы предотвратить надвигавшуюся революцию, и в последнюю минуту выступило с манифестом 17 октября 1905 года. Манифест провозглашал неприкосновенность личности, свободу совести, слова, собраний и союзов и созыв законодательной Государственной думы.

Бессмысленные мечтания вновь овладевали доверчивыми людьми, несмотря на продолжавшиеся погромы, казни и аресты. Вернадский согласился выставить свою кандидатуру от университета в Государственный совет.

Но, вернувшись из Петербурга, после встречи с Витте по делам высшей школы он писал Самойлову:

«Горизонт темен, но реакция бессильна – они губят себя и делают лишь ход свободы более страшным!»

Государственная дума и Государственный совет открылись 27 апреля 1906 года. При обсуждении ответа на так называемую «тронную речь» Вернадский предложил включить в адрес царю:

«Да ознаменуется великий день 27 апреля перехода России на путь права и свободы актом полной амнистии по политическим, аграрным и религиозным делам ввиду необычайной серьезности нынешнего исторического момента».

Требование это правительство не приняло.

На июньской сессии Государственного совета обсуждался вопрос об отмене смертной казни. Это был самый больной вопрос современности. В память русского общества, как гвозди, были вбиты знаменитые статьи В. Г. Короленко «Бытовое явление» и Л. Н. Толстого «Не могу молчать» с гневным протестом против смертных казней, обратившихся в «бытовое явление».

Вернадский вместе с Ильей Григорьевичем Чавчавадзе, известным грузинским поэтом и общественным деятелем, занимал в Государственном совете крайние левые скамьи. При обсуждении вопроса об отмене смертной казни Вернадский выступил с резким и решительным осуждением правительственной политики и практики в этом вопросе.

Когда законопроект об отмене смертной казни был большинством Государственного совета отвергнут, Вернадский подал свое отдельное мнение.

Этого своего выступления Владимир Иванович не мог никогда забыть.

В июле строптивая Государственная дума была распущена.

Вернадский в знак протеста вышел из состава членов Государственного совета, уехал вместе с левой группой членов думы в Выборг и подписал знаменитое Выборгское воззвание.

Подписанное 180 членами думы и совета, оно призывало население не давать рекрутов в армию, не платить налогов, не выполнять законов, принятых без одобрения думой. Но шло оно не от думы, а лишь от некоторой части ее членов и тем самым не имело государственной важности и значения.

Вернадский взялся ознакомить через Ольденбурга с воззванием научную общественность и возвратился в Петербург.

Ольденбург поздравил друга с избранием адъюнктом Академии наук и предложил ему в качестве причисленного к академии обязанности заведующего Минералогическим музеем.

Владимир Иванович уже знал о смерти организатора этого дела Виктора Ивановича Воробьева, погибшего на одном из ледников Кавказа. То был веселый молодой человек, проявивший уже необычайные способности ученого, исследователя и организатора.

Они долго сидели молча. Владимир Иванович не считал себя ни с кем и нигде обязанным что-нибудь говорить, когда говорить не хотелось. Дома, с гостем он мог так, молча просиживать часы, пока Наталья Егоровна не являлась, смеясь над хозяином и гостем.

Ольденбург возвратился к делу.

– Если ты останешься пока в Москве, тебе следует взять теперь же кого-нибудь из твоей молодежи заведовать лабораторией.

Вернадский вспомнил о Ненадкевиче. Окончив университет, Ненадкевич осуществил свое намерение и поступил на первый курс горного института, как ни уговаривали его остаться в Москве. Владимир Иванович не только не обиделся на упрямого ученика, но оценил его твердость и время от времени переписывался с ним. Из писем он знал, что Ненадкевичу грозит судьба вечного студента, и решил, не лишая его возможности оставаться в институте, предложить работу в лаборатории минералогического отделения.