С молоком матери впитали эти люди три ценности, без которых нет шанса: семья, свобода и труд. Могучие были люди. Не было над ними никакой власти. Раз в год, и то не всегда, приедет царский чиновник собрать подати да рекрутам лбы забрить – и все. Сами себе начальники, сами себе подчиненные. Чужие люди забредали в эти края редко. Можно сказать – вообще не забредали. А что здесь делать? Земля бедная, жизнь тяжелая, зима длинная, лето короткое. И кругом на тысячи верст – болота, озера, леса и гранит.

Теперь представьте самое главное. Эти люди решили построить церковь. Не напоказ: а кому показывать-то? Только для себя. Вот сколько их тут было, две деревни всего? Ну пускай двести человек, ну четыреста. Не больше. Здесь мое воображение кончается. Я этого себе не представляю.

В свободное от работы время (которого нет), пригласив за отдельную плату мастера (как будто у них были лишние деньги), они построили себе церковь. Причем такую, чтобы самим себе и нравилась. Не напоказ – золоченые купола, а деревянную. Сосновый сруб, осиновые луковки.

Вот представьте себе современную русскую деревню. Сидят трактористы, доярки, скотники и разные прочие пастухи, овощеводы и так далее. И говорят: надо бы нам церковь построить. Чтобы молиться. Давайте, значит, деньгами сбросимся, наймем архитектора, а сами по воскресеньям, под его руководством, будем ее строить всем миром. Иначе как? Без церкви – непорядок. Мы ж не звери какие типа саамов, лопарей да самоедов диких. Мы ж не поганые язычники. Мы – крещеные христиане. Значит, надо в храм ходить. Вы верите, что такое возможно? Я – нет.

Вы, наверное, замашете на меня руками. Закричите, что я опять клевещу на русский народ. Что сейчас в деревнях православный ренессанс и повсюду восстанавливаются церкви и храмы. Да-да, вы правы… Но только не думаю я, что нынешние русские крестьяне готовы свои собственные деньги в восстановление церквей вкладывать да еще по воскресеньям работать на их стройке…

Вот тут еще не к месту вспомнилось, что отцы и деды вышеупомянутых аграриев эти самые храмы разрушили и загадили. Причем зачастую загадили в буквальном смысле этого слова. И я, знакомый с менталитетом русского крестьянства на этих современных мне примерах, не могу напрячь свое воображение настолько, чтобы представить предков этих обормотов, которые триста лет назад спокойно и делово обсуждают необходимость строительства церкви у себя в деревне. Не из-под палки, а по собственной инициативе, своими руками и за свой счет…

Ну ладно, не будем о грустном. Наверное, надоел я уже своими завываниями… Итак, храм построили в 1714 году, в самый разгар Северной войны, которая тут, недалеко, и происходила. Срубили его на месте сгоревшей от удара молнии церкви. Какая она была – неведомо. Наверное, тоже красивая.

Описывать Спасо-Преображенский храм в Кижах дело неблагодарное. Так или иначе, ты будешь повторяться и говорить банальности. Замечу только, что крытые осиновым «лемехом» маковки действительно выглядят как металлические. Под полуденным солнцем – серебряные, а на рассвете и закате – золотые.

Было начало июля. Тепло, на небе ни облачка. Целый день ходил я вокруг храма, рассматривал большие крестьянские избы с асимметричными крышами, часовни, мельницы, баньки, срубленные на берегу озера. Ушедший образ жизни свободных русских людей. Суровый, тяжелый быт, как у первых американских поселенцев. Но такой же свободный и независимый.

Русский Север. Целая цивилизация. Страна, не знавшая крепостного права. Красивые, свободные, трудолюбивые люди. Странное дело, с юга Московии была огромная, нескончаемая степь, ровная как стол прерия, где обитали воинственные казаки, дорожившие своей свободой. На севере жили поморы, тоже свободные и крепкие мужики. Почему же не их жизнь и нрав легли в основу русской ментальности? Почему возобладало лживое и сучье московитское коварство, тяжелая ленивость, завистливость и алчное, рабское доносительство, любовь к плетке и царю-батюшке? Нет ответа. Только одна тоска на сердце…

Перед сном я вспомнил, что, кажется, Маркс определил коммунизм как «свободный труд свободно собравшихся людей». Здесь, на севере России, на острове Кижи я увидел, что такое коммунизм. Это когда люди свободно собрались и без всякого принуждения построили себе церковь. Не стремясь кого-то поразить и не в угоду чьим-либо вкусам. А для себя. Чтобы молиться. И чтобы было красиво. Как это они сами себе представляли.

Это меня и умилило. В самом что ни на есть хорошем смысле этого слова. Умилило до слез. А это со мной редко бывает.

СОЛОВЕЦКИЙ МОНАСТЫРЬ

Утро в Кижах было прекрасное. Солнце стояло высоко в небе, несмотря на восемь утра. Его свет заливал изумрудную зелень острова. Собор сиял. Серо-голубая онежская вода искрилась и плескалась у борта яхты. Искупавшись, мы сели завтракать. В это время издалека послышался стрекот летевшего за нами вертолета. Он сел недалеко, метрах в трехстах от берега. Мы поднялись на борт и полетели.

Летчики сказали нам, что пока погода хорошая и мы, Бог даст, меньше чем за два часа долетим до Соловков. Вертолет дал круг над Кижами, мы взглянули на собор с неожиданного ракурса и полетели на северо-восток, к Белому морю. Перед нами открылась нескончаемая равнина, покрытая непроходимыми лесами, вся в частых пятнах озер и болот. Если говорить о соотношении воды и суши на всем пространстве, насколько хватает взгляда, то примерно пятьдесят на пятьдесят. То, что с земли воспринимается вполне нормально, как суша с вкраплениями воды, с высоты птичьего полета выглядит как нескончаемое озеро с огромным количеством островов, соединенных в длинные цепочки.

В голове крутится старая песня Майи Кристалинской:

…Белая ночь

Опустилась безмолвно на скалы.

Светится белая, белая, белая ночь напролет…

И не понять,

То ли в озеро небо упало,

И не понять,

То ли озеро в небе плывет.

Долго будет Карелия сниться,

Будут сниться с этих пор

Остроконечных елей ресницы

Над голубыми глазами озер.

Мы летим над Беломорканалом. Он представляет собой короткие рукотворные желоба, пробитые в гранитных перемычках между длинными озерами. В тех случаях, когда уровень соединяемых озер разный, у края желоба стоит шлюз. Казалось бы, все так просто. Сколько их там, этих перемычек нужно, чтобы дойти до Белого моря? Десять? Двадцать? Тридцать? Больше разговоров.

Наверное, так думали удалые опричники Усатого Джо, летая над этими краями на аэропланах и делая пометки в своих блокнотиках. Очаровательное соединение абсолютного непрофессионализма с девственной аморальностью. Типа: а мы сейчас сюда нагоним всех этих поэтов, профессоров, эсеров там разных с кадетами – контру, одним словом. Вот пусть и копают. Это им не в кабинетах чаи гонять да в бумагах копаться. Небось на свежем воздухе поработают – не подохнут, дармоеды. А подохнут, туда им и дорога, эксплуататорам трудового народа.

Пригнали сюда несколько сотен тысяч людей – прежде всего, конечно, никаких не дармоедов, а раскулаченных обычных крестьян со всей России. Поселили их в палатках и заставили копать канал в сплошном монолите гранита. Шесть месяцев – лютая зима. Все остальное время – дожди, а когда их нет, то жуткая свирепая мошка, съедающая привязанного к дереву человека за ночь. Ни экскаваторов, ни бульдозеров, только кирка и тачка. Даже взрывчатки и то в обрез. Это такой был энкавэдэшный шик – чтобы все орудия труда зэки изготовили сами из подручных материалов.

Четыре тысячи лет человеческого прогресса были выброшены на помойку. В XX веке люди, гомо сапиенс, ни в чем не повинные земледельцы, соль земли русской, опора и гордость нации трудились как при строительстве египетских пирамид. Ну и смертность на этой стройке тоже, конечно, была как в те, хеопсовские, времена. Что уж тут говорить, тысячи людей сгинули здесь, как и не бывало. От болезней, от холода, от голода, от непосильной работы. Да и от вертухайской пули, конечно. Как без этого.

Сталину канал не понравился: он получился узкий и неглубокий. И стоит он заброшенный с тех пор, фактически – никому не нужный. Ну-ка, Геннадий Андреевич! Оправдайте-ка эти жертвы. У вас это так лихо получается. Я прямо заслушиваюсь. Тут у нас что: оборонный щит или металлургическая база? Или в этот раз ошибочка вышла? Тогда мы их запишем по графе: «При решении грандиозных задач ошибки неизбежны». Есть у коммуняк и такая графа, по которой они тоже списывают убитых ими людей.