Фэйн подхватил ее, когда она упала на пол.
– Истерия, – сказала леди Сомарец. – Отнеси ее в ее комнату.
Он легко поднял Тони и понес по лестнице. Она была на этаж выше.
Когда он уложил ее на кровать, он почувствовал сострадание юности к юности, чувство, которое может быть и не личным. Тони было очень скверно, но, во всяком случае, и ему было несладко, так как ее поведение так ужасно расстраивало его дела.
Тони открыла глаза.
– Фэйн! – прошептала она.
Он был только очень эгоистичен, но не бесчеловечен.
Он склонился над ней.
– Ты сама себе испортила, старуха, – сказал он неловко. – Ты, я думаю, скоро уедешь в Германию.
– На какой срок? – и она схватила его за руку.
– Бог знает, на год или около того, я полагаю. Тетя Гетти неистовствует. Ей пришлось достаточно горько, мне тоже досталось из-за этого. Дафнэ, разумеется, не знает ничего, но ее мать была очень огорчена этим. Конечно, тетя Гетти так раздражена против этого животного – Роберта.
– Ты не должен так говорить.
– О, конечно, не можешь же ты предположить, что мне нравится этот человек после всего, что случилось.
Он остановился и посмотрел на нее с любопытством.
– Слушай, Тони, я клянусь, что никому не скажу, что между вами было.
Его наглые молодые глаза хитро смотрели на нее. Яркая краска вспыхнула на ее бледном лице.
– Оставь мою комнату, пожалуйста.
Он с усмешкой повернулся.
– Держи свои секреты при себе, дорогая, но было бы лучше, если бы ты мне сказала.
– Уйди сейчас же, слышишь?
Он хлопнул дверью так сильно, что комната затряслась.
Тони лежала некоторое время тихо. Где-то часы пробили восемь.
Восемь часов – только полтора часа, как Роберт ее оставил.
Что бы он сказал, если бы знал?
Она вдруг выпрямилась. Неужели Фэйн снова пошел к нему?
Мысль, которая дремала в глубине ее мозга, стала медленно обрисовываться яснее. Она отгоняла ее, но мысль возвращалась вновь. Она закрыла лицо руками. Она силилась держаться твердо на ногах, но качалась туда и назад.
– Нет, нет… – прошептала она. Часы пробили четверть.
Она подняла лицо, когда звон кончился, и затем села, прижав к себе свисавшие руки. Она глядела напряженно, взволнованно, как будто выжидая, чтобы решиться на какой-то важный шаг.
Внезапно она изменила положение, встала, очень быстро надела пальто, шляпу и взяла мех. Она очень спокойно спустилась вниз в вестибюль и вышла на улицу.
В квартире Роберта тот же человек снова открыл ей дверь.
– Лорд очень занят, мисс, он укладывается в дорогу.
Тони вошла.
– Где он? – спокойно спросила она.
Лакей посмотрел на нее и ответил:
– Здесь, мисс, – и открыл дверь.
Она быстро вошла и закрыла за собой дверь.
Роберт стоял, нагнувшись над чемоданом, и укладывал книги. Он не поднял головы, предполагая, что это лакей.
– Роберт… – тихо окликнула Тони.
Он вскочил на ноги.
– Я думал, ты устроишь так, чтобы прийти еще на минутку, не сюда, конечно! Я предполагал, что ты будешь на вокзале. Дорогая моя, любимая, какое счастье снова тебя целовать. Как ты продрогла! Сунь руки ко мне за сюртук, и тогда ты…
– Они все узнали…
Она почувствовала, как его руки крепче сжали ее. Это сообщило ей внезапное ощущение доверия и покоя. Если бы руки ослабли, это значило бы, что он испугался.
– Ты хочешь сказать – Гетти?
Голос его был совершенно спокоен.
– И Фэйн.
– Что они сказали, дорогая?
Он вынул часы.
– У меня еще десять минут свободных. Я могу поехать в моторе и повидать Гетти. Я не намерен давать тебя в обиду.
– Тетя Гетти сказала, что все думают, что я… что я уже больше не порядочная девушка.
Ее глаза были полны слез.
– Боже мой, но она не говорила тебе этого?
Тони кивнула головой.
– Она говорила, что ты никогда не был верен даже и красивым женщинам, а что я некрасива, и что ты меня любишь так, как мужчина любит женщину, не идущую в счет.
Он вскочил, его лицо побагровело.
– Я заставлю ее дорого заплатить за эти слова! – сказал он в бешенстве.
– Не езди к ней! – сказала Тони.
Она подбежала к нему и схватила его за руки.
– Дай мне поехать! Неужели ты думаешь, я потерплю, чтобы говорили такие вещи про тебя? Я относился к тебе, как к святыне, и – видит Бог – я заставлю и других так относиться к тебе.
Он схватил пальто.
– Роберт, не езди, это вызовет только сцену, ужасную, безобразную сцену, а я, я… пришла тебя просить о чем-то.
– Просить меня о чем-то, о чем?
Он посмотрел на нее.
– Тони, в чем дело?
Она закрыла лицо руками.
– Возьми меня с собой в Италию…
Слова были сказаны очень тихо, но он услышал их.
Лицо его омрачилось.
– Тони… – сказал он шепотом.
Она подняла лицо.
– Я хочу этого, – горячо сказала она. – Люди говорят… ты сам знаешь, что они говорят. Пусть говорят, пусть верят. Я не задумывалась над тем, чем я была для тебя, пока я была с тобой, до сегодняшней ночи. Я не понимала того, что ты хотел сказать, объясняя мне, что любовь – это явление столь же физического, сколь и духовного свойства. Теперь я понимаю, Роберт. Не отворачивайся от меня. Гляди на меня. Ты должен…
Она схватила его руки и упорно смотрела ему в лицо.
– Ты, вероятно, будешь презирать меня за то, что я тебе сейчас скажу. Но ты должен это выслушать. Я хочу быть для тебя всем, чем женщина может быть для мужчины. Нет! Не вырывайся! Ты должен выслушать меня до конца. О мой возлюбленный и любимый, я хочу всецело принадлежать тебе, мы этим ни перед кем не согрешим. Никто не поплатится за наше счастье!..
Роберт быстрым движением высвободился.
– Это не так, – сказал он хриплым голосом, – это не так. Ты заплатишь, именно ты. Всегда расплачиваться будешь ты. Пока ты этого не сказала, я был настолько слаб, что чуть не уступил, но эти слова задели меня за живое. Когда живут вместе мужчина и женщина, которые не могут пожениться, позор падает на женщину: от нее отступаются, но с ним люди продолжают знаться. Я люблю тебя, я говорю это. Неделями я жаждал обладать тобой, иметь тебя. Мужчина уж так создан, что должен обладать женщиной, которую он любит, если они действительно любят друг друга. Я иногда так жаждал тебя, до такой степени, что чувствовал, что помешаюсь на этом, но я держался честно, хотя я сознавал, что стоит мне захотеть тебя взять и ты мгновенно отдашься, несмотря на твою невинность. Но я боролся за тебя, боролся, чтобы сохранить тебя такой, как ты есть: маленьким, нежным ребенком с горячим, страстным сердцем. Неужели ты думаешь, что я откажусь от этого теперь за нас обоих и совершу такую вещь? Ты меня ужасно искушаешь. Я о нас обоих думал тысячи раз. Иногда, когда мы бывали вместе одни, я бывал так сильно возбужден, что почти допускал такой поступок по отношению к тебе. Ты думаешь, это не сидело у меня в мозгу, когда ты сегодня вечером плакала? Ты думаешь, я не понимаю, что представляет собой твоя жизнь и что мне легко сознавать, что ты несчастна и нелюбима? Часто эти же самые факты служили мне аргументами для того, чтобы убедить себя поступить с тобой порядочно и честно. Тони, ты хочешь теперь поехать со мной – я не могу этого дольше переносить. Уйди теперь, ради Бога! Я теперь тебе все прямо сказал, я должен был тебе объяснить…
– Ты не откажешь мне, не откажешь! – она кинулась к нему и страстно прижалась. – Ты должен меня взять, – говорила она, задыхаясь, – после всего, что ты сказал, ты не можешь меня покинуть. Зачем ты мне сказал, что ты так же страстно желаешь меня, как я тебя? Ты сказал слишком много. Ты не только заставил меня понять, но понять слишком много. Между нами стоят люди. Ты не хочешь, чтобы они надо мной издевались. Ты думаешь, что я с ними считаюсь?
Он с силой оттолкнул ее от себя. Его лицо побагровело, а на лбу вены налились кровью. Он выглядел мрачным, загнанным, замученным.
– Я не хочу этого сделать, – ответил он, глядя на нее дикими глазами, – я не хочу, слышишь?