И тут случился пожар.
Коннор полагал, что ничего хуже произойти уже не может. Но началось расследование, выдвинули версию поджога, и подозрение пало на них с компаньоном. Дескать, владельцы фирмы испугались, что их капиталовложения все-таки не окупятся, и подожгли дом, рассчитывая на страховку.
Все до последнего пенни Коннор потратил на лучших адвокатов, пытаясь убедить суд, что никоим образом к преступлению не причастен. В невиновность своего компаньона он верил столь же свято, как и в собственную. И тут обнаружилось, что парень погряз в карточных долгах, о которых Кон даже не подозревал, и тот в самом деле поджег здание, надеясь получить огромную компенсацию.
Узнав о подлом предательстве партнера, Коннор света невзвидел: горечь поражения, что испытал он, глядя на пепелище, не шла ни в какое сравнение с бессильным бешенством, что обуяло его. А поскольку речь шла об умышленном поджоге, страховая компания не выплатила ни пенни, и Коннору осталась лишь гора счетов за адвокатские услуги да репутация из тех, что впору спустить в унитаз. И что с того, что суд его оправдал? Газеты в самых черных красках расписали его предполагаемую вину на первой странице, и смешали его имя с грязью на шестнадцатой. Так что все двери, что распахнулись перед Коннором благодаря отчаянным десятилетним стараниям, разом захлопнулись перед его носом.
Тут-то он и вспомнил про дедово завещание. Последнее средство выкарабкаться из финансовой ямы и вновь пробиться наверх… И средством этим он воспользуется, даже если придется задержаться в Баллинранниге на целых шесть месяцев!
– А женушка твоя где? – не без ехидства осведомилась Кэтлин. – Что-то не слыхала я о твоей свадьбе-то!
– Жена приедет в воскресенье.
Коннор затаил дыхание, опасаясь подробных расспросов насчет «женушки». Вместо этого несносная старуха стряхнула с сигареты пепел и одарила собеседника предостерегающим взглядом.
– Одно из условий заключается в том, что ты должен работать на ферме.
– Мне впервой, что ли? – отмахнулся Кон.
– Да ты же хозяйство ненавидишь!
Здесь Коннору возразить было нечего. Тем не менее при всей своей нелюбви к земле и скотине подростком он вкалывал на ферме как проклятый. Между прочим, как раз назло мисс Кэти. Еще не хватало, чтобы дед пожаловался настырной сестрице: дескать, внук даром его хлеб ест!
«Эмайн Махой» ферму назвал дед в честь столицы Ульстера, северной области древней Ирландии. Что за горькая ирония! В древней саге о делении Ирландии говорилось: «Мудрость на Западе, битва на Севере, процветание на Востоке, музыка на Юге и власть в Центре». Дед как в воду глядел: с появлением Коннора его ненаглядная ферма и впрямь стала ареной битв. Не проходило недели, чтобы неуправляемый подросток не сцепился с гостившей здесь мисс Кэти. За то время, что мальчишка пробыл на ферме, эти двое так и не поладили…
Миртл, зазывно улыбаясь, поставила перед Коннором чашку кофе. Он с удовольствием отхлебнул обжигающе горячий напиток.
– В завещании говорится, что мне причитается месячная зарплата, а жить я могу в коттедже управляющего.
– Именно.
– Просто хотел удостовериться, что мы друг друга понимаем.
– Отлично понимаем. И не забудь, что решать, выполнил ли ты условия, предстоит мне. Один-единственный раз не выйдешь на работу – и считай, что проиграл. Так что даже не надейся, что я позволю тебе валять дурака!
Коннор знал: неожиданному появлению наследника мисс Кэти отнюдь не рада. Это означало, что судьба «Эмайн Махи» решится еще через полгода, а не прямо сейчас. По счастью, он знал: Кэтлин Рахилли дедова собственность не нужна. Ей принадлежало процветающее скотоводческое хозяйство, на котором с легкостью разместились бы две «Эмайн Махи». Там, на бескрайних лугах, паслись стада элитных коров – предмет и черной, и белой зависти соседей-скотоводов. Мисс Кэти – как почтительно называли ее скотники и наемные рабочие – сама объезжала верхом свои владения, и от бдительного глаза старухи не укрывалась ни малейшая неполадка. И горе работнику, уличенному хозяйкой в небрежении и в лености! Здоровенные парни, на спор вступающие в рукопашную схватку с разъяренным быком, боялись Кэтлин Рахилли до дрожи в коленках.
Так что теперь, когда Патрик Рахилли умер, сестрице его до фермы дела нет: ей со своими стадами дай Боже управиться. Однако ж проследить за тем, чтобы условия братнего завещания были выполнены дословно, для мисс Кэти было вопросом чести. Надо отдать ей должное, Патрика она обожала. Неважно, согласна она с решением брата или нет, волю его она исполнит.
– Вы, мисс Кэти, мошенничать не станете, – нехотя признал Коннор. – Так и Патрик всегда говорил. Вы все сделаете честно, по совести.
Старуха раздраженно поджала губы. И Коннор понял, что попал в самое что ни на есть больное место.
– Патрик жил сердцем, не головой, – угрюмо проворчала Кэтлин. – Он знал, что зять его никчемный бездельник, да и дочка – дрянь гулящая, а вот на внука надеялся. Говаривал, бывало, что внуку его только и нужно, что жену хорошую, работу, достойную мужчины, и чтобы было ради чего трудиться – тогда выйдет из него достойный человек. А ты вместе этого чуть за решетку не угодил. По стопам папаши решил пойти, не иначе.
Коннор постарался ничем не выдать своих чувств. Однако внутри у него все кипело. Он отлично помнил тот день, двенадцать лет назад, когда отца его упекли в тюрьму. Шестнадцатилетний Кон предпочел бы жить самостоятельно, но суд постановил иначе. Дед согласился принять внука, и, спустя несколько месяцев подросток с удивлением осознал, что есть в мире по крайней мере один человек, который в него верит!
Маленький О'Салливан понимал: дед взял его к себе из чувства долга, и поначалу отношения их складывались непросто. Когда он впервые появился на ферме, то держался так вызывающе, что теперь, оглядываясь назад, Кон удивлялся, как это дед не выставил его за дверь. Вместо этого Патрик Рахилли накормил его обедом, отвел ему отдельную чистую спаленку и, желая доброй ночи, сказал:
– Чего бы уж там ни натворил твой отец, ты не он, так что тебе вовсе незачем идти по его стопам.
Со временем отношения между дедом и внуком наладились. И держать себя в узде оказалось значительно легче, чем Кон предполагал. Под кровом Патрика Рахилли ожесточенный подросток впервые в жизни узнал любовь и заботу… А умирая, дед оставил ему все, что имел… но с небольшими оговорками. Правда, оговорки эти изрядно Коннора озадачили.
– Сдается мне, – покачала головой мисс Кэти, – что мой братец на старости лет увлекся строительством воздушных замков. Думаю, ты избрал ту же дорожку, что и твой папаша. Да, ты привык орудовать с размахом, по-пижонски, да только кончишь так же, как он. Сейчас ты решил передышку себе устроить, но как только получишь желаемое, так сразу и вернешься к прежнему.
Кэтлин Рахилли выпрямилась во весь свой внушительный рост, швырнула на стол смятую банкноту и заявила, чуть понизив голос:
– И заруби себе на носу: никто кроме нас с тобой и семейного адвоката, составлявшего завещание, об условиях не знает. Уж я о том позаботилась. Если поползут слухи, каким образом Патрик Рахилли пытался превратить никчемного бездельника-внучка в честного труженика и отца семейства, люди скажут, что мой брат на старости лет умом тронулся… и черт меня подери, если я такое допущу! Если только дознаюсь, что ты языком треплешь о том, чего окружающим знать не положено, я разорву договор быстрее, чем ты до десяти досчитать успеешь, клянусь святым Колумкилле! Ну что, мы друг друга поняли?
Коннор молча кивнул.
– Тогда до воскресенья. Дождаться не могу, когда ты меня с женой познакомишь.
Молодой человек проводил вредную старуху взглядом и с тяжелым вздохом вновь поднес чашку к губам. Надо отдать Кэтлин должное: старая ведьма его насквозь видит. Еще год назад он бы без зазрения совести продал ферму, положил деньги на счет – и старина Патрик, поглядев на землю с Небес, остался бы крайне недоволен внуком. Невзирая на все его добрые намерения, Патрик Рахилли так и не понял: внука можно заставить сыграть роль трудяги и семьянина, но заставить остепениться – это вряд ли!
