Ну, ты – художественная натура и знаток всего этого, тогда как я перед великими шедеврами практически ни разу не сумела ничего ощутить, кроме достойно заслуженной скуки. Картины действуют на меня как транквилизаторы: успокаивают нервы и слегка одурманивают. Я сонно бродила туда-сюда, убаюкиваемая всеми эти знаменитыми именами и высосанными из пальца образами, пока не потратила столько времени, что вполне заслужила глоток чего-нибудь крепкого. После десятка-другого глотков я прониклась убеждением, что приобщилась к высокой духовности, хотя, сказать правду, не думаю, что картины произвели на меня хоть малейшее впечатление. Я знаю, они очень важны, а потому стали важными и для меня. В целом, я предпочитаю исторические развалины, где вполне достаточно просто бродить. От нас не требуется созерцать развалины и черпать из них духовность. Они просто есть; еще стоящая коринфская колонна служит великолепным первым планом расстилающегося вокруг пейзажа и манит нас щелкнуть ее. Если бы они все стояли, то заслонили бы от нас пейзаж, а если бы повалились все, так в них не было бы ничего особенного, и мы просто их не заметили бы. В этом, по-моему, тайна развалин. К тому же их не опрыскивают инсектицидами, а потому их всегда оживляют цветы, ящерицы, бабочки и все такое прочее; а так как туристы непременно там закусывают, туда за крошками прилетают всякие интересные птицы. Кроме того, среди развалин можно повстречать интригующих людей, а в музее – никогда. Романтичных людей, которые подобно мне выводят погулять свои грезы. Некоторые из самых интересных разговоров в моей жизни я вела среди развалин и познакомилась там с немалым числом моих любовников. Когда я поделилась этой информацией с Эстеллой, она вообразила, будто я отдавалась тут же, не сходя с места, и сказала: «Право, моя дорогая, на обломках римской канализации это должно быть не так уж удобно?»

Не знаю, для чего я сообщаю тебе все это: возможно, просто из-за телячьего восторга, что снова принадлежу к роду человеческому. Кроме того, хочу удивить тебя новостью, что я не совсем уж такая филистерка, какой кажусь. В Прадо я отправилась на поиски женщины, с какой могла идентифицировать себя в моем новом образе суперневозмутимого Стрельца. Я подумала, что Тициан может предложить чего-нибудь стоящее. Так и оказалось. Ты, конечно, хорошо знаешь эту картину. «Вакханалия». Происходит практически все при содействии большого количества вина, прыжков с обнажением бедер и вскидывания рук над головой – несколько в духе тех отчаянных вечерушек в Лос-Анджелесе, которые Пирс якобы терпеть не мог.

НО! На первом плане среди этих плясок и прочего на солнце полулежит невозмутимая от всего отрешенная фигура – довольно похожая на меня формами, хотя блондинка, с грудями поменьше и без волос на лобке. Если отбросить лукавого мальчишку поблизости, который словно собирается вот-вот посикать на нее, я увидела идеальный образец женщины-Стрельца, именно той женщины, которой мне необходимо было стать в нынешних обстоятельствах: прекрасное исполненное достоинства воплощение невозмутимости среди разгула плоти и пьяной похоти.

И еще я сделала важное открытие, которой может удивить ученых мужей. Великое искусство должно быть ОБО МНЕ! Если я не идентифицируюсь с ним, ну его на!

Я долгое время продолжала созерцать картину. Да, вон Ангель развратно выставляет напоказ свои бедра, а Пирс пожирает глазами ее декольте и поблескивает плешью. Замени его красное одеяние на дипломатический костюм, а ее юбчонку на узкие джинсики – и вот они, как на фотографии. А она, мое альтер эго, остается отстраненной, холодно-равнодушной; она – та, что видела все это прежде, все эти детские игры; ее ум занят более возвышенными вещами. Да, это я.

За стенами Прадо сияло солнце. Я прихлебывала лимонад со льдом в кафе на тротуаре. Лето окончательно вступало в свои права, и жизнь казалась прекрасной. Я поблагодарила мистера Линдо за его «планирование с планетами», и поблагодарила Тициана за то, что он показал мне меня. То, что затевают Пирс и сдобная булочка, утратило всякое значение – всего лишь одна из этих глупостей. Мы, Стрельцы, припомнилось мне, «достаточно жизнелюбивы и энергичны, чтобы преодолевать любые препятствия», выражаясь словами Линдо.

Вернувшись домой, я обнаружила, что Пирс уже там. В этом ничего необычного нет: он старается покинуть посольство пораньше, считая, что если его там нет, то не появится и работа. Но на этот раз он выглядел беспокойным, будто дожидался меня: когда Пирса что-то гнетет, это бросается в глаза, как луч маяка. Поскольку в настоящее время то, что гнетет Пирса, обычно мне слышать неприятно, я ничего не сказала, а развернула репродукцию Тициана, которую купила в киоске музея. Он даже не взглянул на обнаженную натуру.

Я просто ждала, что он скажет.

«Кстати, я подумываю взять отпуск на какой-нибудь уик-энд», – объявил он небрежно после нескольких минут блужданий туда-сюда.

Ну, Пирс, как и все в посольстве, обычно не появляется там ни в субботу, ни в воскресенье, так зачем ему брать отпуск?

«Ах так, – сказала я с полнейшей невозмутимостью. – Какие-нибудь планы?»

«Да нет, – ответил он чересчур поспешно. – Просто я подумал, что мне хотелось бы ненадолго выбраться из Мадрида».

Я сохранила стрелецкое спокойствие.

«Такая прекрасная мысль, милый. Куда-нибудь конкретно?»

Малюсенькая пауза.

«Мне вдруг пришло в голову, что до Толедо совсем близко».

«Ах так! Прелестный город, – сказала я. – Помнится, как-то раз я там с тобой любовалась полотнами Эль Греко. – Господи, как отлично у меня получалось! Пирс явно ободрился. – И, как ты говоришь, до него совсем близко, – продолжала я. – Ты сможешь вернуться за какой-то час».

Тут он слегка скукожился. Пауза, покашливание. Он начал разглядывать свои пальцы.

«Ну-у, там так много можно увидеть, что я, пожалуй, переночую там».

Ага! Ощущение было такое, будто я наблюдаю, как кролик вылезает из норы.

«Да, конечно, – сказала я ободряюще. – Тогда ты сможешь посетить чудесный собор пораньше, до появления туристов, верно? – Пирс старательно всем своим видом выражал, что не может быть ничего восхитительнее обозрения чудесного собора рано поутру. – А раз ты вернулся сегодня так рано, – продолжала я с улыбкой, – ты ведь можешь уехать прямо сегодня, верно? – Его лицо осторожненько просияло. – Тогда ты, если захочешь, сможешь провести в Толедо две ночи», – заметила я.

Его голова сосредоточенно кивнула. Столько нежданных подарков судьбы! Ему, наверное, почудилось, что настало Рождество.

«Да, пожалуй… Конечно».

«И в этом случае ты сможешь провести массу времени перед полотнами Эль Греко и полюбоваться собором во все магические моменты».

Не знаю точно, решил ли он, что я все так вот и проглотила, или же нет. И не знаю, ждал он или нет, что я скажу: «Послушай, завравшийся сукин сын, почему ты прямо не скажешь, что тебе хочется трахать свою шлюшку утром, днем и вечером?» Уверена, он был к этому готов и прочел бы мне одну из своих проповедей о духовной любви. Ну а так, он без этого обошелся. Рут-Стрелец вела себя с полной безупречностью и непорочностью.

Я продержалась, пока он упаковывал чемодан, а затем выскользнул за дверь с неловким самодовольством. Некоторое время я простояла у окна, глядя на унылую улицу; потом перевела взгляд на наши жуткие картины по стенам, на прозагарную девицу с резиновыми сосками и, наконец, на наши нелюбимые книжные полки, где «Планируйте с Планетами» Линдо теперь прислонялось к чему-то нечитанному из Букеровского списка прошлых лет.

Я взяла черную книжонку мистера Линдо. «Благодарю вас, любезный сэр, – сказала я вслух. – Вы с таким совершенством открыли мне мою истинную натуру, как Стрельца, что я только что отправила моего мужа трахаться с его секс-бомбочкой две ночи, и сделала это со всей любовью и благословениями, которыми одарил меня мой звездный знак».

И я швырнула книжонку через всю комнату, распахнула окно и завопила вслед моему давно скрывшемуся из виду мужу: «Жопа ты фуэвая!»