— Что ты задумал? — очень тихо спросил Джерри.

— Постарайся взглянуть на ситуацию со всех сторон, — так же тихо ответил Трахнутый. — Приходится приспосабливаться к обстоятельствам, раз другого выхода все равно нет. И я думаю, что мы ничего не теряем. Больше того: наконец-то мы сделали действительно верный шаг.

Джеки и я вынесли Питера наверх и положили на палубу.

— Может, забрать кое-что из его вещей? — спросил я Трахнутого. — Не будем же мы держать его в одном халате.

Джерри пожал плечами, посмотрел на Кит, снова перевел взгляд на меня.

— Да, захватите ему штаны и что-нибудь вроде куртки, — согласился Джерри.

Не дожидаясь команды Трахнутого, я бросился в кормовую каюту, закрыл дверь и быстро нацарапал на ее обратной стороне: «ФБР — Майкл Форсайт — дача Джерри Маккагана в Мэне», схватил из шкафа джинсы и майку и выбежал на палубу.

К этому времени Питера, который все еще был без сознания, уже погрузили в пинку. Я бросил туда же его одежду и помог Джерри спуститься по трапу.

Наше положение по-прежнему оставалось довольно опасным, но до берега мы добрались без приключений. Вытащив Питера из лодки, мы одели его, связали, заткнули рот и зашвырнули в фургон.

Трахнутый пристально следил за мной, не пропуская буквально ни одного моего движения. Он снова стал очень осторожным, и я почувствовал, что серьезно подорвал кредит доверия в его глазах.

Когда все было готово, Трахнутый велел мне сесть в кузов с Питером и Джеки, а потом запер дверцы фургона снаружи.

Джерри вел машину, и Трахнутый имел полную возможность присматривать за мной.

Я не сделал больше ничего, что могло бы возбудить в нем подозрения. За время путешествия к яхте я основательно продрог и сейчас вытянулся на полу фургона. Подложив под голову свернутую в несколько раз куртку, я притворялся спящим все четыре или пять часов, которые потребовались нам, чтобы доехать до дачи Джерри в глухих мэнских лесах.

Наконец фургон остановился. Дверцы отворились.

Некоторое время мы, спотыкаясь, брели в темноте к дому, стоявшему на лесной поляне. Звезды на небе казались особенно крупными и яркими, из чего я заключил, что мы находимся в нескольких милях от ближайшего крупного города.

Обо мне Трахнутый позаботился в первую очередь. В доме он отвел меня в одну из спален и приковал наручниками к тяжелой железной кровати.

— Ночной горшок под кроватью, — сухо сказал он на прощание. — Увидимся утром.

С этими словами Трахнутый ушел.

Я лежу, прислушиваясь к тишине снаружи. Вот где-то во дворе заскрипела и захлопнулась дверь сарая или конюшни. Послышались мужские голоса.

— ...С него достаточно. — Вот и все, что мне удается разобрать.

Теперь голоса зазвучали уже в доме, возбужденные, чуть нервные. Голоса, смех, скрип деревянных стульев, передвигаемых по деревянному полу. Постепенно голоса стихают. Кто-то желает кому-то спокойной ночи, и на лестнице раздаются громкие шаги. Тонкий голосок напевает что-то по-французски. Это идет к себе Соня. Стук закрывшейся двери. Шорох, возня.

Остальные тоже начинают расходиться. Первым, бормоча что-то себе под нос, наверх поднимается Джеки. За ним почти беззвучно взлетает по лестнице Кит. Как всегда пыхтя и отдуваясь, шагает по ступенькам Джерри.

Последним поднимается наверх Трахнутый. У моей двери он останавливается, и я слегка морщусь, но он так и не заглядывает внутрь.

Еще несколько раз скрипнули под чьими-то ногами рассохшиеся половицы, но уже через час старый дом наконец затих. Наступила невообразимая тишина. Глубокое ничто затопляет все.

Только комната, только окно, кровать и я.

И звездный свет.

Темный гребень горы, закрывший нижнюю часть созвездия Пегаса. Запах леса, хвои, старых простыней, ржавого железа, плесени, сырости.

На меня снисходит покой.

Я знаю, что все закончится именно здесь. Здесь Саманта будет отомщена — или я умру.

В глухом лесу накануне осеннего равноденствия, когда одно время года сменяется другим... С помощью пистолета или ножа... Я почти вижу, как все произойдет, потому что знаю: это мне по силам.

Я могу это сделать.

Воздух под деревьями чист и неподвижен.

Птицы зигзагами чертят желтоватое небо. С елей и пихт свисают мох и лишайники. Корявые дубы стары, как Американская революция.

Трупы лежат, распростершись на холодной земле.

Так будет. Панорама смерти вокруг — не плод моего воображения.

Я не знаю еще, как я это сделаю, но я постараюсь, чтобы это случилось. И хотя сейчас я скован, безоружен и за мной следят, я бы ни за что не поменялся местами с моими тюремщиками.

Каждому свое.

Только ее я пощажу.

Вопли, кровь. Соленые слезы капают на влажную землю... Только ее...

Это будет по-настоящему страшно. Я клянусь. Сова Минервы в ужасе улетит прочь, и за мили отсюда бурый медведь поднимется на задние лапы и со страхом принюхается к запахам бойни, которые принесет в лесную глушь слабый южный ветер.

Клянусь...

Я улыбаюсь и засыпаю с сознанием того, что каждая прошедшая минута приближает желанный миг.

Легкая дымка размывает резкие очертания далекой горы. Солнечные лучи ласково скользят по кронам бесчисленных деревьев. За окном беспечно порхают яркие бабочки и голубые мотыльки. Поляна вокруг дома звенит от щебета птиц. Неподвижны перистые облака. Синее, цвета балахона палача, небо перечеркнуто белыми следами самолетов.

Я несколько раз сгибаю и разгибаю пальцы. Сажусь. Потираю ногу под наручниками.

Я городской житель. Мне неизвестны названия деревьев, но я знаю, что их здесь несколько пород. Черно-коричнево-зеленым ковром они покрывают холмы и долины, скрадывая истинную топографию местности. Лишь кое-где видны просветы — следы старых пожарищ, поляны, извилистые тропы.

Насыщенный кислородом воздух пьянит. Мы не в горах, иначе бы я это уже почувствовал. Вокруг только лес, но мне кажется, что мы недалеко от воды. Соленой воды. Это может быть побережье, бухта, залив — что угодно. Я чувствую запах Атлантики, и это утешает меня по утрам, когда я просыпаюсь: каждый раз — в другой комнате, каждый раз — другим человеком, которому грозит новая опасность.

Вот уже пять лет я ни дня не был Майклом Форсайтом — простым, веселым парнем, каким я был в старое доброе время. Впрочем, вряд ли оно было для меня добрым.

На всякий случай проверяю наручники и кровать. Но толстые железные прутья крепки, а наручники надежно заперты. И все равно близость Атлантики бодрит и вселяет надежду. Это да еще записка, которую я оставил на «Королеве Елизавете». Но главное — неведомо откуда взявшееся чувство, что все решится именно сегодня.

Сегодня.

Я просыпаюсь готовым к войне. И я намерен первым нанести удар. Питеру Блекуэллу осталось жить сорок восемь часов, потом Трахнутый его убьет. В моем распоряжении примерно столько же времени: когда из Белфаста поступят результаты проверки, станет ясно: Шон Маккена не тот, за кого он пытался себя выдать.

Вот почему мне пора действовать.

Первым делом необходимо выяснить хотя бы примерное местоположение дачи Джерри Маккагана. В окно мне видны кусок леса, холмы, участок заброшенной железнодорожной ветки, которую дикая природа вновь отвоевала у людей. Между деревьев сразу за сараем я различаю насквозь проржавевший железнодорожный вагон без крыши и колес. И только сама дача отнюдь не напоминает скромную лесную обитель, какая обычно ассоциируется у нас с портретами первых президентов на купюрах мелкого достоинства. Дом кажется просто огромным. Он построен в форме буквы «Г», имеет два этажа в высоту и окружен по меньшей мере тремя служебными постройками. Я бы даже не назвал этот сложенный из толстых тесаных бревен дом дачей. Это скорее летняя резиденция или загородное имение. Не знаю, сколько акров окружающего леса принадлежит Джерри, но не сомневаюсь: целиком поместье стоит не один миллион долларов.