— Кто надоумил их обратиться ко мне?!
— Ну… Не хотелось напоминать, но ты — самое известное умертвие в городе. Возможно — в стране. В мире? — пожала плечами Кристи.
Я поморщилась, но уже лишь по привычке; ее прямолинейность может покоробить поначалу, но меня вообще трудно ранить.
— Это просто чудесно, но вовсе не означает, что я разбираюсь в стихах! — я в некотором раздражении пощелкала когтем по обложке книжки.
Кристи расхохоталась:
— Ведь ты так здорово управилась с тем занудой!
Вспомнив тот ужасный прием всех «сливок» литературного общества, и я невольно усмехнулась. Это было очень привилегированное собрание почтенных снобов, посчитавших для пущего блеска необходимым пригласить кого-нибудь из… нечеловеческой элиты. Считая нас по определению не разбирающимися в искусстве, они забыли о другом нашем свойстве: всегда говорить правду.
— Но у него действительно поганые стихи!
Кристи уже просто рыдала:
— Да, видимо, они достаточно плохи… Даже нежить это поняла!
Залпом допив свое молоко (Несмотря на хорошие со мной отношения, она не рискнула бы оказаться единственным — нетрезвым — человеком в баре для нежити! «Не дразни гулéй», — так она всегда говорит), моя собеседница подуспокоилась:
— Ты тогда оказалась просто спасением: когда такая толпа стоит и все больше и больше пыжится, лишь бы не показаться дураками — я думала, они лопнут!
— И только этот… «творец», как петух, среди зала! — припомнила я, пригубляя… ох, вам лучше не знать, что!
— Аха. А тут ты, — она снова смеялась, радостно и беззаботно, как будто ее жизнь будет длиться вечно. Может, именно из-за этого смеха я тогда прервала свою охоту, — Крис, надеюсь, никогда не узнает, какова была ее роль! — и она стала миом единственным другом-человеком. И единственным другом вообще, ибо в мире за смертью правят уже совсем другие… чувства.
— Так что со стихами? — вернулась, наконец, Кристи к первоначальной теме. Я в нерешительности снова пробежала пальцами по обложке.
— Ну, судя по тому, что я успела прочесть, они ужасны.
— Тогда так автору и скажи! — Кристи как всегда безапелляционна. Но для меня сейчас все не так просто. Крис заметила мое замешательство — каким-то образом она научилась угадывать мое состояние, порой непонятное мне самой, с полвзгляда.
— Это кто-то из Клана? Кто-то особенный?
Особенный? Видимо, для меня в этом и впрямь есть что-то особенное.
Тяжело вздохнув, я провела когтем по краю стакана. Давно мне не приходилось испытывать подобных чувств. Давно? Нет, никогда еще я не ощущала себя столь неуверенной и подавленной — никогда в моем новом… состоянии.
— Ей было шестнадцать лет. То есть, исполнилось бы через пару месяцев, если бы она не умерла парой месяцев раньше. Самоубийца, — мне не нужно было смотреть, чтобы понять настроение собеседника, но я подняла глаза на Кристи. Наверное, сейчас мне нужно было ее… понимание? Сочувствие? Поддержка? Я действительно чувствовала себя странно!
— Худющая, бледная. Остренькое маленькое лицо, круги вокруг глаз почти черные. Еще совсем свежая, даже не начала формироваться — ни когтей, ни клыков, кожа еще мертвая, немного серая и в росе… А глаза как у испуганной мышки, огромные, из-за синяков вовсе на пол-лица. И привел ее такой же… Постарше, может, месяца на три, уже почти в форме. Через пару лет войдет в силу — должен выйти неплохой вампирчик, возможно, даже войдет в Клан. Если у него будет эта пара лет…
Кристи покачала головой:
— В твоем мире трудная жизнь…
— Если бы она не была такой, вы, — я довольно резко ткнула в ее сторону пальцем, — люди, давно бы вымерли!
Она тут же отмахнулась от меня:
— Ладно, больше не буду. Так что с ней, с твоим юным умертвием? И не размахивай больше руками — посетители за ближайшими столиками уже нервничают, — да, видимо, я и впрямь не в себе из-за этой девочки.
— Может, ты видишь в ней что-то от себя? — видимо, мои мысли как-то просочились наружу… — Хочешь уберечь ее от каких-то ошибок, которые совершила когда-то сама?
— Нет. У нас, если после очередного шага ты остался жив, значит это не ошибка. Каждый идет свой дорогой или сдается и остается на месте. Становится зомби или чем похуже.
— Во Тьме нет путей, я помню, — Крис явно загрустила, и через ее грусть стала проступать тревога. Как я была удивлена когда-то, когда поняла, что это беспокойство не о себе, а… обо мне! Звучит, наверное, забавно, но мне от этого становится почему-то жутковато.
— У нас нет ничего общего. И мне не от чего ее ограждать. Она стала одной из нас не по собственной воле, а по недомыслию, — Крис с сомнением хмыкнула, но я не дала ей сбить меня опять. — И она никогда не достигнет большой силы. И больших неприятностей. Тихо оттлеет и тихо уйдет — ни великих свершений, ни ужасных грехов.
Крис смотрела на меня с сомнением и как будто с жалостью. Опять!
— Ты хочешь презирать ее. Ты знаешь, что должна ее презирать, как презираешь неразумную тварь, по глупости наносящую вред себе и другим. Но ты почему-то не можешь найти в себе силы, чтобы оттолкнуть ее и уйти безразличной, — она покачала головой так, как только она умеет — так, что я почувствовала себя почти несчастной. — Сначала тебе нужно разобраться в себе: что именно так тянет тебя к ней?
Она права, я отлично это знала. Кажется, эта смертная могла бы зарабатывать на психоанализе нежити, если бы не было очень высокого риска того, что ее съест первый же клиент.
Я честно постаралась заглянуть в себя, но когда пялишься на стену в абсолютно темной комнате, все равно ничего, кроме искр перед глазами, не углядишь. Если ты человек, по крайней мере. Мои же духовные глаза были хуже простых человеческих: у мертвых нет души.
— Ладно, — привела через какое-то время меня в чувство Крис. — У меня не было цели погружать тебя во второй летаргический сон: все равно уже ничего путного не вылупится, — именно эта ее периодическая наглость, совершенно не вяжущаяся с ее реальной уязвимостью, отрезвляет меня лучше всего каждый раз, как она своими размышлениями повергает меня в ступор. — Так что там стихи?
Я задумчиво покрутила в руках позабытую среди разговора книжицу:
— Ну, они, что называется, никакие. Набор слов, часто даже не связанных рифмой. Может, правда, это какое-то новое течение, но…
— Прочитай, — предложила Кристи. Я наугад сунула коготь между страниц и пробежала глазами первые строчки.
Что было дальше, я помню смутно. В итоге я стояла в уборной (ну да, и нам иногда нужно… «попудрить носик»!) на четвереньках и сквозь мглу перед глазами рассматривала буро-алое пятно на полу. В голове гудело, горло саднило, во рту стоял премерзкий вкус. Я никак не могла выровнять дыхание, а Крис лупила меня по спине ладонью, положив на колено как утопленника.
— Вот не подумала бы, что стихи настолько плохие! — нервно усмехнулась она, когда я наконец высвободилась из ее объятий и села у стены. — Не знала, что у тебя проблемы с желудком, — ее ехидство возвращалось быстрее, чем естественный цвет лица, но, думаю, она в итоге придет в себя быстрее, чем я.
— Вроде бы, я ничего особенного не ела…
— И никого особенного тоже, — поддакнула Крис. Я лишь отмахнулась от нее:
— Не примату с замашками падальщика читать мне лекции о правильном питании!
— Ах, скажите пажалста! — скорчила рожу Кристи. — Лучше приводи себя в порядок, чучело, и вернемся к нашему чтению, — я было начала подниматься, но тут новая мысль усадила меня обратно:
— Погоди-ка! Все это как-то странно… — Крис обернулась уже у двери. — У меня действительно нет — и не может быть! — проблем с пищеварением. Не было это и покушением — я уже не маленькая, чтобы не учуять такое заранее. Но сегодня я как никогда была близка к новой смерти, — уже вполне уверенно поднявшись на ноги, я пошла к раковине. Сейчас лучшим оказался бы душ, но с этим придется подождать до дома.
— О, значит, я могу гордиться тем, что спасла тебе… тебя?! — оживилась Кристи. Но тут же помрачнела: — Неужели появился кто-то сильнее тебя? Для людей это не слишком-то хорошая новость.
