Все, что написано далее, можно назвать только так, ибо это попытка художественного переложения нескольких более-менее связных снов, назвать которые «своими» язык не поворачивается. Они как будто подсмотрены из жизни кого-то, кто бодрствовал, пока мы здесь, на Земле, спали. Конечно же, браться за все подряд невозможно, иначе приходилось бы целыми днями заниматься записыванием всякого бреда. На бумагу попали лишь те, что производили впечатление наиболее связных. Или оказались настолько навязчивы, что их пришлось записать просто из чувства самосохранения.

Нет уверенности, что написанное здесь, даже после всех последующих — дневных — правок, произведет такое же впечатление на того, кто станет это читать, какое произвели на того, кто это пережил. Но если есть хоть малейший шанс, что со стороны рассказы покажутся связным текстом, а не жалкими попытками изложить свои ощущения от «оживших носков» (хотя, кажется, ожившие носки — вещь достаточно неприятная…), это уже будет более, чем от этих записей требовалось изначально.

Несмотря на великое искушение сопроводить каждый текст комментариями о его создании и идее, нет смысла навязывать читателю чужие ощущения. Так даже интереснее: кто-то что-то пишет, кто-то как-то понимает. И каждый в итоге окажется при своем.

Она порхала по кухне и напевала какой-то веселый мотивчик. И, осознав это, мимолетно удивилась: неужели сегодня она опять счастлива — впервые за много лет?

Мимоходом взглянула в зеркало — муж так любил, чтобы где бы он ни находился, он мог бы убедиться в своей неотразимости, а потом сын потребовал, чтобы все оставалось как есть.

При мысли о сыне она улыбнулась своему отражению. Как давно на не смотрела на себя вот так. Как давно она вообще не вспоминала о себе!

Закончив ежеутреннюю кухонную суету, она остановилась в дверях и еще раз оглядела все: посуда на полке, раковина вымыта, в холодильнике есть все, что нужно, а на плите только что закипел чайник. Все отлично, все по расписанию, все как обычно.

Секунду поколебавшись, она резко развернулась и направилась к комнате сына. Слегка стукнула в дверь и вошла. Ритуал нарушен! От этого на мгновение остановилось, а потом еще быстрее забилось сердце. Но она уже подошла к постели, села на краешек:

— Доброе утро, сынок, — он, конечно, еще и не думал подыматься с постели, лежал, томно откинувшись на подушки и устремив взгляд в потолок. На его лице ничего не отразилось, но она знала, что он сердится на нее. Пусть. Смотри, что будет дальше!

— Смотри, — на столике у кровати зеркальце. Она небрежно схватила его и села так, чтобы в нем отражались и она, и сын. — Смотри, как я сделала, — она улыбалась, глядя на его хмурое лицо. — Теперь мы с тобой так похожи!

Она сидела на его постели, смотрелась в его зеркало.

— Теперь у меня тоже светлые волосы! — ей, кажется, пришлось вылить на себя литр осветлителя, чтобы превратить темно-каштановые кудри в бесцветные и безжизненные патлы, свисающие жидкими сосульками. — И лежат так же!

Сын молчал.

— И щеки, видишь? И лоб, — чтобы скрыть румянец и придать коже нездоровый желтый оттенок, пришлось приложить массу усилий. И она до сих пор с ужасом вспоминала, что намазывала себе на лицо, чтобы ее здоровая ровная кожа покрылась пятнами и стала шелушиться.

— Мы теперь так похожи, — остальное — лишь несколько косметических штрихов. Форма носа, уголки глаз и губ, веки. — Правда славно? Теперь, каждый раз, когда я буду смотреться в зеркало, я буду думать о тебе. И стану любить тебя в два раза сильнее!

По прежнему безмолвно, с непроницаемым лицом, сын вырвался из ее объятий и, мгновенно выбравшись из-под одеяла, выскочил из комнаты. Она же осталась сидеть на кровати, с улыбкой укачивая в руках зеркало. Ты ведь так гордишься своей внешностью, сынок. Смотри, что я сделала для тебя!

На кухне задыхающийся от злобы сын остановился и сжал кулаки:

— Ты не станешь больше любить меня! Ты будешь смотреть теперь только на себя! — его взгляд упал на лежащий на столе нож. — Подожди, мама, не убегай! — пробормотал он, протягивая руку.

— Что ты, сынок, куда же я побегу от тебя, — с улыбкой прошептала в комнате мать.

Сегодня многие спрашивают, что подтолкнуло меня к столь глубокому изучению темы души, жизни и Смерти, ставшему причиной многих коренных изменений современного нам мира. Должна заметить, что это не такой простой вопрос, как кажется иногда задающим его, но не столь сложный, как показалось мне поначалу, когда я первый раз попыталась обстоятельно на него ответить.

Начинался этот экскурс в темы, непривычные и, признаться, неприятные для существа, подобного мне, достаточно легкомысленно, и тогда ни я, ни приглашенная мной для небольшой консультации и поддержки Кристи Сташефска, не могли предполагать, чем он для нас закончится. Некоторые необоснованно обвиняют меня в том, что я стараюсь «присвоить себе все лавры», преуменьшая ее роль в общей нашей работе. Это тем более несправедливо, что госпожа Сташефска — к великому моему огорчению, недавно почившая в почетном для человека возрасте девяноста трех лет (до конца сохранив, должна заметить, свой острый ум и необычное чувство юмора, не изменявшие ей никогда!) — все время, что мы были знакомы, оставалась моей хорошей подругой, и я никогда не пропускала случая отдать должное ее трудолюбию и, главное, художественному вкусу.

Переоценить ее вклад довольно сложно, потому как, — как замечают многие, — во многом благодаря именно ее литературным талантам, наше исследование стало столь популярно: привычная мне основательность могла быть лишь хорошим фундаментом, который никогда не стал бы тем прекрасным построением, что вы знаете под вынесенным в заголовок названием.

Итак, после многочисленных просьб и под некоторым давлением со стороны моих издателей, я решилась все-таки опубликовать данный краткий очерк, который всем, не знакомым с ситуацией в целом, может показаться лишь занимательной историйкой. Им я могу лишь предложить для начала ознакомиться с нашей работой — несмотря на пугающий объем, она, по отзывам понимающих людей, является «как минимум — приятным чтением». Для тех же, кто уже знаком с основным текстом, этот рассказ может быть чем-то вроде предисловия или заметки от автора.

Чтобы избежать новых обвинений в неблагодарности, сразу замечу, что приведенный текст — серьезно обработанный самой госпожой Сташефска отрывок изложенных мною в устной беседе воспоминаний и, несмотря на то, что речь ведется как будто от моего лица, может считаться целиком ее произведением.

Идея попросить совета у Кристи пришла мне в голову далеко не сразу. Конечно, она, как живой человек, гораздо больше моего понимает в искусстве. К тому же она — редактор и писатель. Но не думаю, что именно эти соображения заставили меня в трудную минуту поднять трубку и набрать ее номер.

В заведении, где мы всегда назначали наши встречи, мне пришлось вдумчиво изучить меню и позволить первым полутора часам пройти так, как будто мы просто пришли пообедать вместе — от нечего делать. Как ни грызли меня сомнения, лекцию Крис о поведении в человеческом обществе я помнила отлично, и вовсе не желала выслушивать все эти ехидные замечания снова! Наконец, кое-как посвятив ее в суть проблемы, я демонстративно поместила предмет своих тревог — тоненькую книжечку в шестнадцатую долю листа — на середину стола и задала мучивший меня вопрос: