Натаниэль сидел в тишине, наблюдая, как пыль играет в лучах солнечного света, падающего через окно. Завтра ему предстоит ехать в Плимут. Он чувствовал подавленность и беспокойство. Мать задремала, и, вспомнив о своих обязанностях, он продолжил письмо Нэду. Оно было написано коряво, но в его строках читалась недавно усвоенная молодым человеком властность.

– Что ты делаешь? – голос матери вывел его из задумчивости.

– Ах, мама! Ты проснулась… Я только пишу Нэду, чтобы он лучше заботился о тебе.

– Милый Натаниэль, – с улыбкой промолвила она. – Разве ты не можешь остаться подольше?

– Мама, я должен вернуться на службу, я уже…

– Ну конечно, дорогой… Ты ведь теперь королевский офицер. Я понимаю…

Она протянула руку, и Натаниэль опустился на колени перед ее креслом. Он чувствовал, как скованная подагрой рука коснулась его волос. Он не мог найти слов, подходящих случаю, да и говорить их было незачем.

– Не будь жесток к Эдварду, – тихо сказала она. – У него своя жизнь, и он так похож на своего отца…

Натаниэль встал, склонился над матерью, поцеловал ее в лоб и отвернулся, чтобы скрыть слезы.

Когда утром он вышел из дому, было еще темно. Ему было невдомек, что мать слышала, как он уходит. И только когда за ним закрылась дверь, она заплакала.

Дринкуотер снова взошел на борт «Циклопа» в последний день октября 1780 года. Корабль стоял на рейде Плимута уже несколько дней, принимая пресную воду и собирая призовую команду, так что история с «Алгонкином» опередила мичмана, рассказанная устами Хэгена и прочих. Так что Дринкуотер ощутил себя чет-то вроде героя для нижней палубы, где его репутация и так была высока после истории с Моррисом. Последний, впрочем, частично восстановил свое прежнее положение в кокпите. В этом ему помогло отсутствие Дринкуотера, а также прибытие на фрегат пополнения в лице нескольких юных мичманов, сделавшихся новыми жертвами Морриса. Однако в одном из новичков Дринкуотер быстро разглядел возможного союзника. Мичман Крэнстон, молчаливый парень лет тридцати, был не из тех кому пришлись по душе зазнайство и задиристость Морриса. В прошлом простой матрос, Крэнстон проложил себе путь наверх только благодаря своим способностям. Его отличали ум, жесткость и прямолинейность. Дринкуотер сразу почувствовал к нему расположение. Ему понравился еще один из новичков, но более юных. Мистер Уайт был бледным, щуплым парнишкой лет тринадцати, и сразу же сделался мишенью для нападок Морриса. В ближайшие недели переполненный кокпит, обитатели которого столь разнились по возрасту и привычкам, обещал стать ареной ссор и раздоров.

К концу ноября капитан Хоуп счел подготовку к новому походу законченной, и фрегат покинул Плимут, направляясь на юго-запад, к месту прежней дислокации. Погода все время стояла отвратительная. Уныние становилось день ото дня все сильней: внизу было неютно и тоскливо, наверху ждала беспросветная работа. Неизбежными последствиями стали мелкое воровство, драки, нарушения субординации и пьянство. Когда пороли человека, попавшегося на краже, Дринкуотер подумал, не тот ли это парень, который так помог им тогда на «Алгонкине»? Он уже привык к подобному зрелищу, и оно не слишком волновало его, хотя ему было известно о существовании иных способов заставить людей выполнять рутинную работу. Но здесь, на переполненных палубах «Циклопа», они были неприменимы, и мичман не держал зла на капитана Хоупа за его стремление железной рукой наводить тот порядок, который поддерживает королевский флот в состоянии постоянной боеготовности.

Все на «Циклопе» устали от тусклой рутины повседневных дел. И офицеры и матросы ждали сражения с врагом как праздника.

Капитан Хоуп, удрученный тем, что до сих пор не получил причитающихся ему за «Санта-Тересу» призовых денег, редко появлялся на палубе. Та же причина наложила отпечаток на поведение лейтенанта Дево: его обычные благодушные манеры уступили место жестким издевкам над младшими лейтенантами, особенно на Скелтоном – неопытным еще юношей, пришедшим на смену погибшему Прайсу.

Старый штурман Блэкмор все видел, но молчал. Он презирал этих капризных королевских офицеров, способных из-за пары недоданных им жалких пенсов вести себя как старые девы. Прошедший старую школу штурман не ждал от моря подачек, и потому никогда не испытывал разочарований. Хирург Эпплби, тоже из породы философов, печально качал головой, прихлебывая свой блэкстреп12. Любому, кто согласен был слушать, он с удовольствием излагал свое видение происходящего на корабле.

– Мы наблюдаем, джентльмены, естественные плоды того, что можно обозначить исключительно метким термином «разложение», – это слово он произносил с особой, присущей докторам интонацией, словно нюхал ампутированную конечность в поисках признаков гангрены. – Разложение – это процесс, идущий следом за периодом роста и созревания. С медицинской точки зрения оно начинается после смерти: так бывает с яблоком, упавшим с ветки, и не получающим более живительных соков дерева; или с телом человека, которое неизбежно начинает разлагаться, как только сердце перестает функционировать. В обоих случаях мы ясно видим, что для завершения цикла необходим существенный промежуток времени.

Однако в случае с моральным разложением этот процесс, смею вас уверить, протекает быстрее и не зависит от сердца. Возьмем нашу доблестную команду. Истые львы в сражении… – тут Эпплби сделал паузу, чтобы хлебнуть блэкстрепа, – они разлагаются под воздействием болезнетворной атмосферы фрегата.

– Сидите, мистер Дринкуотер, и попомните мои слова, когда станете адмиралом. Следствием этого является все зло: пьянство, драки, неподчинение, содомия, воровство, и самое страшное преступление как перед Богом, так и перед людьми – отчаяние. И от чего же возникает это отчаяние? От призовых денег!

– Да при чем тут призовые деньги, Скелет? – вмешался лейтенант Кин.

– И вправду друг мой, причем? Вы их заработали. Честно заслужили, но где же они? Как же, полеживают себе в карманах у милорда Сэндвича и его подхалимов-тори. Кто-то наживается ни на чем. Кровь Христова, они смердят так же, как этот проклятый корабль. Но я говорю вам, джентльмены, наступит день расплаты. Придет день, когда не только чертовы янки прижмут их сиятельств к стенке, но и Том Булинь и Джек Ратлинь.

– Ага, и еще Гарри Эпплби! – раздался голос.

По сумрачной кают-компании прокатился невеселый смех. «Циклоп» зарылся в волну, и, заполняя возникшую паузу, раздалось сразу несколько раздраженных восклицаний:

– И кто там, черт побери, на руле?

Дринкуотер перенес эти недели легче, чем остальные. Да, он грезил об Элизабет, но любовь не угнетала его, скорее даже поддерживала. Блэкмор был доволен, что юноша получил сертификат от Кэлверта, и принялся посвящать его в иные сокровенные тайны навигации. Укрепилась и дружба Натаниэля с лейтенантом морской пехоты Вилером. Как только позволяла погода, они упражнялись в фехтовании. Для Морриса эти занятия служили явным напоминанием о перенесенном унижении; и чем слабее становились шансы справиться с Дринкуотером, тем злее отыгрывался Моррис на молодежи. Он начал восстанавливать былые связи с себе подобными из отребья экипажа «Циклопа». Но теперь это объединение больше походило на секту. Моррис превратился в настоящего психопата, для которого черты реальности расплылись, а ненависть сжигала его изнутри как иных сжигает любовь. Рождество и Новый год прошли почти незамеченными за время пребывания в море. И только сумрачным днем в середине января случилось нечто, что нарушило монотонную жизнь на борту фрегата.

– Вижу парус!

– Где?

– С подветренного борта, сэр!

Лейтенант Скелтон запрыгнул на бизань-ванты и прижал к глазу окуляр подзорной трубы. Спустившись назад, он повернулся к Дринкуотеру.