В это промозглое сентябрьское утро Андрей проснулся раньше обычного и долго неподвижно лежал в темноте, прислушиваясь к рассвету, который был еще где-то далеко от Белуг, и потому увидеть его было невозможно, а можно было только услышать знакомые шорохи и звуки, всегда предшествовавшие приходу нового дня. Что-то его позвало во сне, настойчиво стараясь пробиться сквозь пелену дремы к сознанию подростка. Он совершенно определенно знал, как важно понять этот сон. Зов шел из Дикого бора. Места глухого и опасного.

Во время сезонного сбора грибов ему приходилось бывать в Диком бору, находившемся от таежного поселка староверов, в котором жил Андрей, в нескольких часах ходьбы. Тогда он ходил туда не один, а с шумной ватагой грибников. Но до появления первых грибов было еще далеко, не начались даже затяжные дожди, однако Андрей знал, что все равно пойдет сегодня в Дикий бор и никому об этом не скажет.

Никогда еще так остро не чувствовал он необходимость своего присутствия в определенном месте, и хотя выглядело все это довольно глупо, у него было такое чувство, что если сегодня он не окажется в Диком бору — то упустит что-то очень важное в своей жизни, возможно, самое важное…

Он осторожно встал, стараясь не разбудить мать, чтобы избежать длинных объяснений, нашел в кладовке котомку и торопливо засунул в нее ломоть хлеба, старый нож, фляжку для ключевой воды, которую собирался набрать у сопки за поселком. Натянул широкополую шляпу, с сеткой от надоедливой мошкары, доставшуюся ему в подарок от заезжих геологов. Оставалось взять посох…

Посох был их единственной семейной реликвией. Вырезанная кем-то из прадедов ореховая трость, отполированная временем, хранила внутри себя тепло многих человеческих рук.

В тайге посох становился для Андрея настоящим другом. Помимо того, что он, как стрелка компаса, мог наметить верное направление, в умелых руках он указывал, где хоронятся от постороннего глаза богатые грибные места.

Посох висел в горнице, на почетном месте, и, чтобы брать его незаметно, Андрею приходилось идти на подлог. Он давно уже вырезал из ореховой ветви внешне почти не отличимую палку, покрасил ее в темный цвет и время от времени, когда собирался в особенно дальние лесные походы, подменял настоящий посох фальшивым.

Как и всякая привычная вещь, посох не привлекал к себе внимания, и проделки Андрея сходили ему с рук до поры до времени.

Мать еще не проснулась. Благополучно подменив посох, Андрей выскользнул из избы смутной предрассветной тенью. Даже дверь не скрипнула.

Поселок был совсем маленький. Три десятка дворов, разбросанных вдоль единственной кривой улочки, затерялись среди сопок, поросших худосочной сосной и багульником.

Сколько себя помнил Андрей — здесь ничего никогда не менялось. Где-то далеко, за границами известного ему мира, космические корабли бороздили звездные просторы, отважные поселенцы осваивали новые, не доступные воображению, миры. Сюда же, в Белуги, даже почта приходила нерегулярно. Глава сельского схода, Трофим Серегин, объяснял отсутствие всякого интереса к Белугам у внешнего мира вполне доступными для селян словами: «Дефицит энергии».

Современные производства потребляли слишком много энергии, и транспорту доставались лишь ее остатки.

Когда же летом, на шесть месяцев, Болотная падь проглатывала дорогу, ведущую в Белуги, — всякое сообщение с внешним миром прерывалось и вовсе. Потому что единственная имевшаяся в Трофимовой избе армейская рация год как не работала.

Возможно, она молчала из-за своего почтенного возраста, а возможно, все из-за того же проклятого дефицита энергии. Но скорее всего это происходило оттого, что жители Белуг платили внешнему миру той же монетой и совершенно не интересовались его делами. Оно и понятно, своих дел здесь всегда было невпроворот. Особенно в течение короткого лета, которое, не успев начаться, грозило тут же и закончиться, не позволив селянам запастись на зиму кормами для скотины, топливом и теми небогатыми лесными дарами, которыми снабжала тайга.

Выйдя за околицу, Андрей на секунду остановился, решая, какой дорогой лучше всего пробираться к Дикому бору. Он погладил рукоятку посоха, словно спрашивая у того совета.

Было в посохе что-то особенное, какая-то скрытая сила и непонятное тепло, согревавшее мальчика в его долгих странствиях по лесу.

Отправившись однажды в лес без посоха, он едва не заблудился, не нашел ни одного гриба и чувствовал себя так, словно лишился надежного проводника. Именно в тот день он и вырезал поддельную замену дедовскому посоху.

Когда у Бокарнова ручья кончилась знакомая тропинка, рассвет уже полностью вступил в свои права, и можно было не опасаться потерять направление. Сюда редко захаживали белужане, уж больно трудная дорога вела в Дикий бор через болотистые пади, да и слава у этого леса была недобрая. Считалось, что именно здесь семь лет назад затерялась и навсегда сгинула наумовская дочка. Старики говорили, что в Диком бору объявился в прошлом году какой-то невиданный зверь, не дающийся ни одному охотнику.

Мать строго-настрого запретила Андрею даже близко подходить к Дикому бору, но кто же в четырнадцать лет всерьез прислушивается к материнским запретам, не подкрепленным отцовским авторитетом? А отца у Андрея не было. Во всяком случае, он ничего о нем не знал с самого рождения, и мать наотрез отказывалась говорить на эту тему, пообещав, правда, открыть ему семейную тайну в тот день, когда Андрею исполнится шестнадцать лет.

К обеду, используя звериные тропы и сокращая путь, где только можно, Андрей вышел на окраину Дикого бора. Он спешил так, словно боялся опоздать на уходивший поезд.

Хотя по виду окружавшего соснового леса, заросшего густым подлеском, нельзя было заметить, что мальчик пересек невидимую границу, Андрей знал, что находится недалеко от цели.

Многие приметы безошибочно указывали на это. Исчезли все знакомые лесные тропинки, замолкли птичьи голоса. Из глубины зарослей потянуло холодным ветром, но листва деревьев, словно не замечая этого движения воздуха, оставалась неподвижной. А вот посох становился все теплее, намекая, что хозяин на верном пути. Теперь нужно было сосредоточиться, выбросить из головы мельтешение посторонних мыслей и полностью расслабить руку, державшую посох, чтобы дать ему возможность указать точное направление. Еще лучше закрыть глаза и представить, что находишься в темной комнате, но в Диком бору Андрей не рисковал прибегать к этому приему.

И в этот момент снова, как в утреннем сне, Андрей ощутил зов. Это было похоже на ветер, настойчиво дующий ему в спину, но никакого ветра не было. Однако по поляне, на которой он стоял, бежали ветровые стрелы, клонившие траву к земле, и все они указывали в ту часть поляны, где стояла одинокая ель, возвышавшаяся над остальным лесом.

Посох указывал то же самое направление, и потому Андрей не стал противиться зову. В конце концов, он проделал весь этот нелегкий путь для того, чтобы разузнать, что за странные события происходят в Диком бору.

Первый гриб он обнаружил метрах в сорока от сосны. Надо быть опытным грибником, очень любить это занятие, чтобы понять, что именно испытал Андрей, увидев в траве широкую шляпу большого белого гриба.

Сомнение пришло позже, когда он срезал гриб и стал внимательно его рассматривать со всех сторон. Слишком уж необычным было время для белых грибов. Да и место — заросшая травой поляна — тоже показалось ему неподходящим.

Но гриб выглядел вполне привычно — белая упругая мякоть на срезе, бугристая, губчатая снизу, шляпа. Вот только цвет вызывал некоторое сомнение. Если смотреть на ножку гриба под определенным углом, она начинала отдавать легкой голубизной, совершенно не свойственной белым грибам.

Андрей не раз слышал из инетовских передач об участившихся за последнее время грибных мутациях. Обычные с виду грибы становились смертельно опасными для человека.