– Варшава.

– Руанда.

– Кигали.

– Камерун.

– Яунде.

– Бутан.

– Тхимпху.

– Соломоновы острова.

– Хониара.

Девушка отвечала быстро. Без запинки, без раздумий, без колебаний. Меер не удержался и восхищенно присвистнул. При этом он заметил, что и Вентайл удовлетворенно качает головой.

– Блестяще, Айсана, – одобрил ее ответы Гринберг и снова склонился над клавиатурой. – Сейчас будет задание посложнее. Сосредоточьтесь. Я буду показывать вам фотографии известных людей различных эпох, а вы будете мне их называть. Готовы?

– Готова, – снова ответила Айсана тем же бесцветным голосом.

Меер подошел еще ближе. На синем экране монитора возникло графическое изображение Помпея. Для ответа девушке потребовалось не более секунды.

– Это римский полководец Помпей, – сказала она.

На экране появилось новое изображение. Лицо этого человека Мееру было совершенно незнакомо. Но оно нисколько не смутило девушку. Она вновь без запинки ответила:

– Это Бьюкенен. Пятнадцатый президент США.

Гринберг кивнул, щелкнул правой кнопкой мыши, и на экране возникло еще одно незнакомое Мееру лицо.

– Мадеро, – ответила девушка. – Мексиканский дипломат конца девятнадцатого века.

Новое изображение.

– Караваджо. Итальянский художник шестнадцатого-семнадцатого веков.

Гринберг выдержал паузу и поднял вверх указательный палец, как бы предлагая Вентайлу и Мееру повысить внимание. Затем он вновь щелкнул мышкой, и на экране появилась фотография лидера одной из самых фанатичных группировок арабских экстремистов Нафеза Анбааса. Айсана молчала. Гринберг улыбался. Пауза затягивалась.

– Ну? – поторопил он девушку в микрофон.

– Я… Я не знаю, – будто через силу выдавила она из себя и уже через пару секунд уверенно добавила: – Я не знаю этого человека.

– Хорошо, – сказал Гринберг. – А этого?

На экране монитора появилась фотография самой девушки, находящейся в капсуле по ту сторону стекла. Только теперь помимо нижней части ее лица можно было видеть и верхнюю. Тонкая, как струна, переносица, черные выразительные глаза с большими пушистыми ресницами, высокий лоб, обрамленный с двух сторон прямыми темными волосами.

Но Айсана снова хранила молчание. Гринберг не стал торопить ее. Через минуту она разомкнула губы и призналась:

– Не знаю.

Чувствовалось, что она слегка разнервничалась. Даже синусоида на основном мониторе изменила свое движение.

– Ладно, – сказал Гринберг. – На сегодня достаточно, Айсана. Спасибо.

– Вы можете выключить связь с ней, профессор. – Вентайл уже стоял рядом с ним.

– Да, конечно.

В очередной раз защелкали тумблеры, а заветная черная ручка вернулась к отметке «пятьдесят». Тело девушки расслабилось.

– Она нас не слышит? – на всякий случай поинтересовался Вентайл.

– Нет. Я полностью контролирую ее сознание, Гордон, – не без апломба похвалился профессор. – Вы же видели все собственными глазами. Впечатляет? А?

– Вне всяких сомнений вы добились потрясающих результатов, профессор, – как всегда, Вентайл был скуп по части эмоций, отдавая предпочтение практической стороне дела. Он повернул голову к Мееру. – Как у тебя обстоят дела с объектом, Рифе?

– Мы держим его под бдительным наблюдением.

– Надеюсь, нас не постигнет с ним та же участь, как и с теми двумя? – Вентайл нахмурился. – Вы их, кстати, так и не обнаружили?

Меер невольно опустил взгляд. Всегда неприятно, когда тебе напоминают о былых ошибках в присутствии посторонних лиц, а Меер и подавно относился к этому щепетильному вопросу особенно болезненно. Но вопрос был поставлен и требовал ответа.

– Увы, – вынужденно признался он. – Они бесследно исчезли, и я боюсь, Гордон, что…

– Об этом потом, – осадил его Вентайл. – Не здесь и не сейчас. Я хочу, чтобы ты передал профессору все данные по объекту, а вы профессор, – Вентайл опустил на плечо Гринберга свою тяжелую ладонь и коротко кивнул в сторону девушки, – загрузите эти данные в ее голову. Всю необходимую информацию, а также указания к действиям. Вашего контроля над ней окажется достаточно для этого?

– Обижаете, Гордон, – профессор надул губы.

– Отлично. Тогда приступайте. У нас не так много времени. – С этими словами Вентайл развернулся и быстро зашагал к выходу из лаборатории. Уже только у самого порога, взявшись за ручку двери, он обернулся и добавил более мягко: – Отличная работа, Гринберг. Поздравляю. Я вами доволен.

Профессор криво улыбнулся.

Будильника Фери не слышал, хотя он прекрасно помнил, что поставил его вчера вечером на семь часов утра. Скорее всего, последний подавал в указанное время настойчивые сигналы, но погруженный в объятия Морфея Фери их просто не слышал.

Его разбудил в районе девяти часов утра телефонный звонок. Настойчивая непрерывная трель врывалась в затуманенное сном сознание, заставляя его вернуться в реальность. Фери разлепил тяжелые уставшие веки, быстро провел двумя руками по лицу и усилием воли заставил себя принять сидячее положение. Изможденный организм еще не проснулся полностью, а рука Фери уже машинально потянулась к телефонному аппарату. Он снял трубку.

– Анри Фери слушает, – с типичной по утрам хрипотцой в голосе отозвался он.

На вид ему было лет сорок пять или пятьдесят. Седеющие волосы он весьма своеобразно зачесывал вперед, желая скрыть свою лысину, присутствие и постоянное увеличение которой являлось для Фери большой неприятностью. Он откровенно комплексовал по этому поводу. У Фери было румяное, пышущее здоровьем лицо и печальные карие глаза, как у собаки-ищейки.

– Доброе утро, месье Фери, – раздался в трубке звенящий металлический голос директора французского научно-исследовательского института в Париже Жюльена Деламара, спутать который Фери не смог бы ни с одним другим голосом в мире. – Хотя вернее будет сказать, добрый день. От вас давно уже не поступало никаких сведений… И теперь я понимаю, почему. Надеюсь, вам там вольготно отдыхается, месье Фери? Извините, что побеспокоил вас, но налогоплательщики очень уж желают знать, на что идут их драгоценные денежки.

Фери отбросил в сторону одеяло, поднялся с кровати, прошел к стулу, на котором была аккуратно сложена его одежда. Перебивать Деламара, пока тот вдоволь не насладится виртуозностью своей извечно ироничной речи, было делом бесполезным и бесперспективным. За двенадцать лет работы в парижском НИИ Фери знал об этом, может быть, лучше всех. Потому и не пытался вставить в монолог шефа хоть слово. Придерживая плечом трубку, он спокойно натянул брюки, затем накинул рубашку и, не застегивая ее, прошел в ванну. Пустил воду, всмотрелся в свое отражение в зеркале. Свободной рукой пригладил волосы в нужном направлении. Остатки сонливости полностью испарились.

– Что вы молчите, Фери? – голос Деламара стал громче и требовательнее. – Вы снова уснули?

– Нет, месье Деламар, – ответил ученый. – Я внимательно слушаю вас…

– Слушаете меня?! Черт возьми, Фери, это мне хотелось бы выслушать вас. Чем объясняется ваше упорное молчание?

– Я работаю, месье Деламар.

– Это прекрасно. Просто прекрасно! – Было слышно, как Деламар щелкнул зажигалкой, прикуривая сигарету, а это означало, что он начинает успокаиваться, постепенно гася эмоции. – Только нам хотелось бы знать о результатах вашей работы.

Фери одной рукой плеснул на лицо воды, снял с вешалки полотенце и вытерся. Закрыл воду и вышел из ванной комнаты. Гостиничный номер в Иерусалиме, который он мог позволить себе на выделенные НИИ деньги, был далек от роскошного, но куда большим препятствием в работе было то, что место проживания Фери располагалось слишком далеко от интересующего институт объекта. Даже на машине приходилось добираться более полутора часов.

– Похвастаться пока нечем, месье Деламар. – Фери опустился в кресло и поставил на колени ноутбук. Откинул серебристую крышку с экраном. – Круг Рефаимов действительно представляет собой загадочное и интересное для науки место. Сходство местных дольменов с теми, что были обнаружены и на территории Франции, почти полное.