– С чего? – спросил я.
– Я потерял по дороге свой народ, – потупился Киджана. – Забыл номер поезда… Это большая история!
– Расскажешь, – я махнул рукой. – Я вот тоже, можно сказать, потерял свой народ…
Ну да, ну да. Вечно меня кто-нибудь спасает и телохранит. Пропал Панин – появился из сердца чёрной Африки Киджана. Свято место пусто не бывает. Не успела доярка сойти с трибуны, как на неё залез председатель колхоза…
– Идём, идём, – торопила бабушка. – Чтобы Достигшего по дороге соседи не перехватили…
Жило семейство моей благодетельницы в обычной трёхкомнатной хрущёвке на пятом этаже. Видимо, в этом доме держала шишку именно Арина Геннадьевна, коли без колебаний притащила двух здоровых чужих мужиков туда, где и без них-то было не повернуться. И никаким конфликтом поколений здесь не пахло…
– Это доча моя, Пана, – стала бабушка перечислять домочадцев, – это зять мой, Трегубов Борюшка, у него условно-досрочное, а вот и внучата, как-то: Викторушка, Эдик, Анжела, Кристина и младшенький Володенька… Дед! – внезапно взвизгнула она. – Дед Арефа! Выползай – я живого Достигая привела! Может, его хоть послушаешься!
Пана была крупная блондинка, не в мамашу, Борюшка тщедушен и очкаст, дети с привычными мне уже причёсками размещались в диапазоне от пятнадцати до трёх лет. Все Звонарёвы-Трегубовы почему-то были одеты в одинаковые, некогда чёрные футболки с рисунком, на котором Человек-Звезда в противогазе боролся с Человеком-Скунсом из голливудского фильма.
До нашего прихода семейство, видимо, смотрело телевизор – модель новая, мне незнакомая и не по обстановке дорогая: плоский экран занимал чуть не половину стены. На экране явно шли новости, и мне очень хотелось их послушать, но звук был приглушённый. Другую стену украшал древний плюшевый ковёр, сине-бежевый, с оленями у озера. Я таких ковров уже сто лет не видел… На третьей стене свисали с гвоздиков чвели, напоминая жетоны на заводской проходной. Над чвелями печальный взор бросал на нас Бодаэрмон-Тирза, под ним горела крошечная неоновая лампадка…
Звонарёвы-Трегубовы вскочили, словно к ним с ордером нагрянули, и дружно воскликнули: «Алала!»
– Что же вы, мама, не позвонили? – укоризненно сказал зять Борюшка. – Мы бы хоть убрались…
– Ага, чтобы на узле связи подслушали и Достигаюшку перехватили? – спросила старуха.
– Да кому мы нужны – подслушивать? – сказала дочь Пана и стала как-то очень уж пристально рассматривать кожаный передничек Киджаны.
– Кому надо – тому и нужны, – зловеще сказала бабушка. – На узле связи сегодня Лялька Фамусова дежурит из пятьдесят восьмой…
При упоминании Ляльки возмущённо загалдели даже молчавшие дотоле дети. Чаще всего звучало слово «сука». Но чем именно грозило это сучье дежурство, я так и не узнал.
Видимо, Достигшими здесь «угощали» общество – словно в салоне Анны Павловны Шерер: «Э бьен, мон принс…»
– Достигшего Лёня зовут, – объявила бабушка. – А чёренький у его этот… охранник…
Тут детей прорвало. Они бросились ко мне, словно к любимому дядюшке с подарками, чуть не задавили в объятиях, засыпали кучей вопросов на тему таинственного Химэя – как там да что там… Только малолетний Володенька вёл себя как нормальный пацан: принялся отбирать у Киджаны «взаправдашнее копьё».
– Правительство Израиля объявило, что в будущем году снова намерено делегировать свою квоту возврата палестинцам, – неожиданно объявил о себе телевизор. У кого из семейства был в руках пульт, я так и не разглядел. – Премьер-министр Израиля Шломо Поляков заявил, что неоплатный долг…
– Во придурки, – сказал старший мальчик. – А ещё говорят – евреи умные… Они типа Бриарея дожидаются!
– Выключи сейчас же! – воскликнула Арина Геннадьевна. – Тут живой Достигший, а ты со своим теликом…
Мальчик подчинился, но заканючил:
– Ага, сейчас «Дубуны клана Толо» будут…
– Вот тебе дядя Достигай и расскажет про клан Толо, – кивнула на меня бабушка. – Свидетельство – не адаптики московские…
Старшенький принял какую-то странную позу и выкрикнул:
– Толо никому не причиняют зла, но смерть и горе тем, кто помешает нам творить добро!
– Набегаешься ещё по тем дубунам… – печально сказал зять Борюшка. – Мама, вы бы усадили гостей! Я сейчас на стол накрою!
Кажется, день кончался. А ведь это ещё был не самый длинный день в году!
2
И в области райской я буду печально
О прежнем погибшем блаженстве мечтать.
Василий Жуковский
…Дожди кончились только вместе с летом.
Таня и Мерлин стали меньше разговаривать – часами слушали музыку или смотрели старые сентиментальные фильмы вроде «Касабланки» или «Моста Ватерлоо».
Таня всё чаще вспоминала своих подопечных. Вот уж о них она могла рассказывать часами, но Мерлин старался не слушать. Чем больше она говорила, тем более раздражали его несчастные дети.
Таня постоянно норовила показать ему свои итальянские съёмки, но Роман всё время находил отговорки – то ему надо было схему протестировать, то за хлебом в умной машинке присмотреть…
А тут ещё на сменной картине вылез некстати Босх со своими чудовищами…
– Я понимаю, что сначала это неприятно, – говорила Таня. – Но ведь кто-то должен!
«Никому я ничего не должен», – хотелось сказать Мерлину, но он сдерживался.
Не то чтобы он был бесчувственный – просто счастливое детство имеет свои крупные недостатки. Не хочется знать чужой беды. Вот если бы всё как-то само собой рассосалось… Наложением рук…
Панин прилетел за Таней один и страшно торопился.
– Какие пять минут? – орал он. – Вы что, за всё лето не успели друг другу осточертеть? Колдун, я не могу! У меня производство! День год кормит!
А Таня сказала:
– Вот и всё, чародей, вот и всё, отцвели мои губы…
– Это ещё что? – удивился Мерлин. – Почему не знаю?
– Это Аполлинер, – сказала она. – Есть у него такая вещь вроде пьесы. Про Мерлина…
– А кто говорит эти слова? – сказал Роман.
– Змея с человеческим лицом, – печально ответила Таня.
Потом Панин отвёл своего сторожа в сторону и тихо сказал:
– Умер у нас парнишка, тёзка мой, Серёжа Ершов. Их в самолёте шесть часов продержали, бомбу в Шереметьево искали, мать их Софья! Знал бы, идиот, свой бы самолёт послал! Сэкономил, скотина! Как я ей теперь скажу?
– Сама узнает, – вздохнул Мерлин. – Теперь казнить себя будет, что бросила детей…
– Да с неё спроса нет! – отмахнулся Лось. – Она же их только петь учит… Колдун, я и не верил, что такие люди бывают!
– Я тоже, – сказал Мерлин.
Глава 12
1
…Пробуждение вышло неожиданно радостным и здоровым, хоть и выпить пришлось, и тяжёлой еды наглотаться, и непонятных вопросов наслушаться, и абсурдных ответов надавать. Детям, к счастью, не наливали…
Но хотя бы свидетельствовать не заставили! Всё по-русски: «Ты сперва добра молодца накорми, напои да спать уложи, а уж потом расспрашивай…»
Как я привык к тишине в Доме Лося! Музыка, ясно, не в счёт. Если это музыка. Она тоже одна из форм тишины.
Ночью за окном раздавались то пьяные песни, то даже далёкие выстрелы, то визг потревоженной автомобильной сигнализации. Всё было как раньше. Павлодары оставались островком относительной стабильности в изменившемся мире.
Семья Звонарёвых-Трегубовых тоже была стабильной, хоть и не слишком традиционной – если иметь в виду царящий в ней матриархат. Ибо пресловутый Арефа, всё-таки выползший из кладовки, оказался вовсе не мужем, но дедом Арины Геннадьевны, и было ему лет двести…
Условно-досрочный Борюшка словно бы не видел знаков внимания, которые оказывала Киджане супруга. Он как-то незаметно напился и отвалился. Сёстры Анжела и Кристина (для полного комплекта не хватало ещё Снежаны) интересовались: правда ли, что на Биг Тьюб возвращается утраченная было девственность, и после моего великодушно утвердительного ответа огорчились: это что же получается, по новой целку ломать? Бабушка обозвала их похабницами и кобылищами, которым давно пора спать. Пацанов занимали главным образом тактико-технические данные химэйского оружия, но и ассегай они уважили…
