Это еще что за новости? Дежурства какие-то выдумала.

– Ну да, дежурство. Сейчас твоя очередь мыть полы в коридоре, чистить раковину и ванну, плиту вон газовую в порядок привести. А то залитая вся третий день стоит, а ты только хвостом тут крутишь. За этим тебя, что ли, брали?

Вот ведь заладила – брали да брали. Что я, собака приблудная, чтобы меня брать? Но тут на мою защиту снова встал дворник Равшан. Он приоткрыл дверь своей комнаты, высунул голову в образовавшуюся щелку и сердито прикрикнул:

– Люба-джан! Уймешься ты наконец? Отстань от нее, я плиту вымою. Буду завтра большой плов готовить и вымою. Приходи пораньше с работы – плов кушать будем.

Молдаванка сразу же подобрела и игривым голосом произнесла:

– А что у тебя, Равшанчик, праздник, что ли, какой?

– Праздник, Люба-джан, – хмуро ответил сосед и захлопнул дверь.

А я отправилась к дяде Вене, чтобы выпустить в отсадник двух новых тараканов, словленных мной во время беседы с молдаванкой Любой для завтрашнего забега. Вениамин Палыч подготавливал площадку для проведения бегов, раскладывая на полу гофрированную трубу.

– Помогай, чего стоишь? – окликнул он меня, вступая в единоборство с упрямой пластмассой, то и дело сворачивающейся клубком. – Придерживай за тот конец, а я с этой стороны закреплю.

Я нагнулась к прозрачной мыльнице и только протянула руку, чтобы сунуть туда мою новую добычу, как из маленького кармашка на штанах со звоном вывалилось на паркет серебристое банджо. Я коршуном кинулась поднимать свою вещь, пока кто не надо не заметил, но дядя Веня все-таки углядел блеснувший на полу брелочек и тут же проявил к нему небывалый интерес. Что это такое у меня, да откуда взялось, и не могу ли я дать ему эту вещичку в руки, чтобы получше рассмотреть. Кое-как отвертевшись, я убежала к себе и сунула банджо в переметную суму, радуясь, что Вениамин Палыч ограничен в движениях и не может за мной подглядеть. Ясное дело, такие хорошенькие вещички всем нравятся. Я, конечно, не хочу сказать ничего плохого, но когда серебряная фигурка при мне, как-то все-таки спокойнее.

Утро следующего дня ознаменовалось событием, которое надолго запомнилось сотрудникам местного РОВД. Вызов дежурной бригады ППС на рынок у метро «Смоленская» прозвучал в семь часов утра, когда сотрудники расслабились и думали, что ночь прошла без происшествий. Ан нет, не тут-то было.

Подъехав к месту происшествия, стражи правопорядка застали привычную картину – посреди рынка стояла грузовая «Газель», доверху набитая ящиками с виноградом. Один ящик валялся на асфальте, а спелые кисти ягод, потоптанные и помятые, раскатились по всему рынку. В непосредственной близости от останков ящика Джек Дизель не на жизнь, а на смерть бился с двумя азербайджанскими торговцами овощами и фруктами. Русофил и борец за этническую чистоту столицы размахивал ногами в кованых ботинках и крушил всех направо и налево, но при этом кричал что-то совершенно дикое, никак не вяжущееся с его агрессивными действиями.

– Придурки, – орал Дизель, – я же к вам по-хорошему! Я же вам помочь хотел!

– Ага, помочь! – ревели два рослых азербайджанца, нанося удары калькулятором и табуреткой по бритой голове противника. – Ящик с машины хватал, украсть хотел?

– Да разгружать я помогал, а не украсть хотел! – плакал непонятый Дизель, отражая атаку противников.

Подоспевший наряд не стал разбираться, кто прав, кто виноват, а прекратил безобразие в самом его зародыше, не дав разгореться грандиозному побоищу. Так их, всех трех, и повязали. Впереди вели размазывающего слезы обиды по небритым мордасам скинхеда, а за ним подталкивали в спины резиновыми дубинками горячих сынов солнечного Азербайджана. В отделении милиции, куда доставили всю драчливую троицу, дежурный сержант привычно окинул Дизеля недобрым взглядом и скучным голосом произнес:

– Все озоруешь?

– Да я помочь этим придуркам хотел! – горячо возразил задержанный. И проникновенно добавил: – Я теперь вообще всех нерусских люблю. Я, может, в «Антифа» шел записываться, да притормозил малька, чтобы этим вот камрадам, – ткнул он пальцем в сторону бакинских парней, – помочь машину разгрузить... А они сразу в морду.

– Да ладно заливать! – не поверил дежурный. – Чтобы ты – да кавказцам помочь хотел?

– Зуб даю! – выпалил Дизель.

И рассказал удивительную историю. Вчера, когда троицу приятелей-скинов местного разлива выпустили из отделения, Макс Ротор, Джек Дизель и Алекс Рекс, перегородив собой улицу и пугая дикими выкриками прохожих, шли по Денежному переулку вниз. Там, на Плотниковом, находится понтовая пивная, где есть маза дешево придать своему организму желанную легкость. Так они шли, на ходу задирая ветеранов войны и хорошеньких девушек, как вдруг их взорам предстала потрясающая картина, о которой любой уважающий себя скинхед может только мечтать. Навстречу трем бритоголовым богатырям вприпрыжку бежала потешная мулатка с рюкзачком за плечами и пакетом с банками и бутылками в руках. Бутылки – это как раз то, что было нужно нашим героям. Поэтому Дизель, Ротор и Рекс молча переглянулись и, поняв друг друга без слов, окружили девчонку плотным треугольником и предложили познакомиться.

Она, конечно, стала ломаться, говорить, что не признает уличных знакомств, но кавалеры были настойчивы, и вскоре Машка – а именно так звали смуглую девчонку – оказалась оттерта к подворотне, а там уже было рукой подать до подъезда Дизеля.

– Блин, такая прикольная девка оказалась, командир! – расчувствовался от воспоминаний Джек Дизель. – Историю своей жизни нам рассказала. Я, блин, как послушал, так сразу подумал – что же я за сволочь такая, как я на свете-то живу? Ведь есть же люди, не чета мне, волку позорному. Всю ночь Машка нам песни Гребенщикова пела, да так, что Гребень удавился бы на гитарной струне, если бы услышал, как эта девочка поет.

– Ну и где ваша Машка теперь? – в один голос спросили участковый Свиридов и следователь Козелок, нетерпеливо переминавшиеся с ноги на ногу рядом с задержанным.

Было раннее утро, и сотрудники отделения как раз подтягивались к рабочим местам. И Федор Антонович вместе с участковым Свиридовым тоже торопились на работу. Но странный рассказ задержанного русофила заставил их остановиться и прислушаться к его исповеди.

– А я почем знаю? – удивился Дизель. – Попила утром чайку, вскинула на плечо рюкзак, пожелала счастливо оставаться и ушла.

– И что же ты, даже телефончик не попросил? – не поверил рассказчику участковый Свиридов.

– А зачем? Все равно она сегодня к отцу уезжает, – отмахнулся парень.

– А куда уезжает? – тут же включился в беседу следователь. – А ну-ка выкладывайте все, что знаете об этом деле.

Скинхед тут же прикусил язык, да было уже поздно. Федор Антонович вцепился в притихшего парня, как черт в невинную душу. Он увел задержанного в свой кабинет и там принялся допрашивать. Но сколько ни пытал следователь хулигана, тот твердо стоял на своем – мол, ничего больше говорить не будет. Он слово Машке дал, что лишнего никому не скажет, и не нарушит его, хоть в тюрьму сажайте.

А я тем временем собиралась в родную Академию психологии, чтобы всласть покопаться в архиве и нарыть для дяди Вени нужные журналы. Завтракать не стала, да и нечем было. Наскоро оделась, съела единственный рогалик, болтавшийся в пакете на кухонном столе, взъерошила волосы в соответствии со своим представлением о стильной прическе и побежала к метро. Врать не буду, доехала без приключений. Приключения начались чуть позже, уже в академии. Когда я в половине одиннадцатого заявилась на кафедру, народ возбужденно обсуждал защиту докторской диссертации Андрюшки Пименова. Мой бывший однокурсник подходил к делу серьезно, не то что я, и на данный момент стал уже доктором наук. Больше всего народ веселила тема вчерашней защиты: «Мат как прием языковой игры. Положительные аспекты этого явления».

Меня тут же перехватила Оксанка Прянишникова и, умирая от хохота, рассказала, как Андрюха в середине пафосной речи о психологической необходимости матерных слов и выражений вдруг вышел из-за трибунки, скинул пиджак и ногами в узконосых штиблетах принялся отбивать чечетку, самозабвенно горланя матерные частушки, имеющие распространение в Смоленской области. Некоторые особо удачные пассажи Прянишникова даже цитировала наизусть, за что на нее то и дело шикала строгая завкафедрой профессор Семенова.