– Не обращайте на Абрикосову внимания, ладно, мальчики? Она у нас со странностями. Я вам за Сашку ручаюсь, больше она в этот скверик ни ногой. Лично проконтролирую, вот честное слово! Отпустите нас, а?

– То есть как это «отпустите»? – не понял крепкий Ищеев. – Я травму ноги получил, ходить не могу, а вы – отпустите! Доставим как миленькую в отделение, выпишут нам с Касаткиным премию, и я со спокойной совестью пойду на больничный – ушиб лечить.

Люська окинула сметливым взглядом практичного милиционера в штатском, расстегнула сумочку, извлекла из кармашка пятисотрублевую купюру и, презрительно щурясь, протянула Ищееву. Тот мрачно посмотрел на предложенную взятку, скептически хмыкнул и, кивнув на ушастого коллегу, насмешливо проговорил:

– Вообще-то нас двое. И мне, как старшему по званию, двойной тариф полагается.

Люська скроила брезгливую мину, снова пошарила в том самом кармашке, где до этого нарыла денег, и, выкупив меня у стражей порядка, потащила к машине.

По дороге она, не замолкая ни на секунду, жалобно причитала:

– Ну что ты за наказание такое? У всех подруги как подруги, одна ты, Абрикосова, как чудо в перьях какое-то... Или вы все, психологи, такие шибанутые?

– А сама-то ты кто? – не выдержала я. – Сама-то тоже, между прочим, на психолога хотела учиться!

– Да, хотела, но не стала же! – с достоинством ответила Люська. – Я, может, вовремя опомнилась и передумала.

И вовсе Люська не передумала. Врет она все. Учиться на психолога моя подруга, наплевав на нашу многолетнюю дружбу, расхотела вот почему. Второго сентября, когда мы, студенты-первокурсники еще до конца не верили в чудо зачисления нас в университет и считали всех преподавателей если не богами, то их наместниками на земле, первой парой стояла лекция по психологии. Молодой синеглазый препод Руслан Георгиевич, подлая его душа, раскрыт список студентов-новобранцев, еще не приученных к его психологическим подвывертам, вчитался в длинный столбец фамилий, окинул шалым взглядом аудиторию и, ухмыльнувшись, злорадно произнес:

– Ну-с, давайте знакомиться. Приходько!

Подпрыгнув от неожиданности, со своего места торопливо поднялась скромная Маринка Приходько. Понятное дело, все ждали, что начинать знакомиться будем по алфавиту, а не в вольном, так сказать, порядке.

– Раздобудько! – снова выкрикнул злокозненный Руслан Георгиевич.

Валя Раздобудько, кусая губы, нехотя встала из-за парты.

– Наливайко! – под отдельные смешки продолжал глумиться препод.

Максим Наливайко покраснел и чуть приподнял зад над скамейкой, обозначив вставание.

– И наконец, Пьяных! – подвел Руслан Георгиевич итог своему выступлению.

Инка Пьяных, почуяв неладное, еще на «Наливайке» вскочила со скамьи и, сметая подолом тетради с парт, кинулась прочь из аудитории. Не получив отклика на очередной свой зов, преподаватель обвел пытливым взглядом хихикающих первокурсников и прозорливо заметил:

– Сдается мне, что это именно студентка по фамилии Пьяных только что без спросу покинула аудиторию.

Те, с кем преподаватель уже познакомился, молча стояли под перекрещенными взглядами потешающихся одногруппников и ждали решения своей участи.

Выдержав театральную паузу, Руслан Георгиевич невозмутимо изрек:

– Надеюсь, вы, все четверо, подружитесь самым тесным образом...

В этот самый момент я поняла, что безумно хочу быть психологом. Потому что циничнее их, пожалуй, только врачи да гробовщики. А я всегда полагала, что в характере мне не хватает именно здорового цинизма. И всеми доступными способами старалась исправить сей недостаток. Когда хохот под сводами аудитории стих, в помещение робко всунулась голова перепуганной Инны Пьяных, которая чуть слышно попросила разрешения войти. И препод, дав милостивое соизволение, продолжил изгаляться над нами, несчастными первокурсниками. Он разбил на подгруппы весь список курса, поселив в моей душе уважение к его трудолюбию. Меня, Александру Абрикосову, он отнес в одну группу с Владиком Томатовским, Катей Зеленцовой, Ингой Кашиной и Юлькой Шницельман. А затем, хитро взглянув на еле сдерживающих хохот студентов, вбил последний гвоздь в гроб Люськиной мечты получить со мной на пару высшее психологическое образование, поместив ее, Людмилу Криворучко, среди Виктора Пулкова, Ирки Задовской, Наташки Ногиной и почему-то Левы Козлоухова.

Самое удивительное, что Руслан Георгиевич как в воду глядел. Приходько, Раздобудько, Наливайко и Пьяных действительно подружились и сделались на протяжении всех пяти лет обучения неразлучной четверкой. А вот Люська на следующий же день после пресловутого знакомства назло Руслану Георгиевичу бросила Университет психологии окончательно и бесповоротно.

А в принципе моей подруге с таким папашей, как Альберт Яковлевич Криворучко, вообще образование не нужно. Только голову забивать. Вполне достаточно дикторских курсов при канале ВТВ, на которых Людмилу за бешеные деньги научили более-менее складно излагать свои мысли, равномерно пудрить нос и прилично вести себя в обществе. И теперь Люська занята тем, что ждет предложений от центральных каналов телевидения. Да и предложения эти ей особенно без надобности. Все равно империя казино под маркой «Везувий» рано или поздно достанется ей, Людмиле Альбертовне Криворучко, единственной наследнице магната игорного бизнеса. И вообще, если честно, Люська к работе неспособная. Талантами подруга пошла в папу, и, что уж там лукавить, из всех способностей лучше всего у нее развита покупательная.

– Ну что, чудо мое, куда тебя теперь? – вывеламеня из задумчивости подруга, поворачивая ключ в замке зажигания. – Ко мне нельзя – папаша с Мальты заявился. Неделю дома гужеваться будет.

Меня будто водой окатили. А я так на Люську рассчитывала! Ведь если не к Криворучкам, то мне вообще некуда больше ехать. Страшная правда открылась мне во всей своей неприглядной реальности. Ведь, по сути, я бомж. Нет, у меня, конечно, есть московская прописка. И даже какая-никакая виртуальная квартира в тридцать два квадратных метра имеется. В ней проживают мама и портрет бывшего почтальона по фамилии Филипов, который почему-то возомнил себя мессией и назвался красивым именем Илларион. И мама ему поверила. А после того как мама поверила этому Иллариону Филипову, к ней стали наведываться какие-то подозрительные братья и сестры, жить в нашей крохотной квартирке месяцами, жечь на линолеуме в кухне костры и петь перед ними мантры. Тогда я пририсовала портрету самозваного мессии рога и клыки, что в принципе, на мой взгляд, отражает Илларионову сущность, и ушла из родимого дома. Что поделать, такова жизнь. Нет нам с бывшим почтальоном и его последователями места под одной крышей.

Ушла я вот в это самое общежитие при универе, откуда меня сегодня так внезапно и бессердечно поперли. К отцу тоже нельзя. Он каждый вечер водит к себе «коллег по работе», как корректно именует разнообразных теток.

К Лешке? Нет, и к Лешке не пойду. Не могу я ему этого простить. В общем-то, конечно, я сама виновата, но кто же знал, что он окажется такой сволочью?..

Короче, дело было так. В рамках своих исследований я попросила Люську встретиться с моим парнем и сказать ему, что я попала под машину. Насмерть. Все, мол, нету меня больше на белом свете. Похороны в среду. Что перед смертью, дескать, маясь в горячечном бреду, звала его по имени и просила кинуть в могилку Спанч Боба и Гомера Симпсона.

Я затаилась под Лешкиной дверью и приготовилась записывать крики отчаяния и горестные завывания осиротевшей души любимого человека, вместе со мной утратившего смысл жизни. А вместо этого услышала веселый голос того, кого целый год считала своим парнем:

– Да? Померла? Ну и хрен с ней. Мне Сашка никогда и не нравилась. Мне ты, Люсь, больше нравилась, но я подойти к тебе стеснялся. Ты такая классная, и машина у тебя офигенная...

Машина у Криворучко и правда зашибонская, красная «мазератти», но мне-то от этого не легче. Так что и к Лешке идти нельзя. Что я себя, на помойке, что ли, нашла? У меня, между прочим, внешние данные – закачаешься. Пирсинги во всех мыслимых и немыслимых местах, браслеты из бисера и камушков – сама плела, колечек одних только по два на каждом пальце. Крруууто! Правда, ногти, сволочи, не растут, приходится мазать бордовым лаком то, что есть. Накладные я не делаю из принципа – не люблю голимую кичуху. Джинсы ношу узенькие, модные, приспущенные на талии и на честном слове обвисшие где-то в районе нижней части бедер, эротично открывая трусики-стринги. Ну, маечка, там, с моим любимым Симпсоном – это уж само собой. Сумка у колена болтается большая, вместительная. Завистливая Криворучко глумливо именует ее «переметная сума». И между прочим, зимой и летом ношу высокие стильные гриндерсы красного цвета, что тоже для понимающего человека немаловажно. Между прочим, двадцать пять лет никто никогда мне не дает, все думают, что мне не больше восемнадцати. Так что мне стесняться нечего, я девчонка хоть куда. Любой нормальный парень почтет за честь иметь такую подружку. А что, это вариант – пусть меня Люська отвезет на какую-нибудь ночную дискотеку, я там попрыгаю с часочек, найду себе клевого перца и попрошусь к нему жить.