Дед еще немного поупражнялся в актерском мастерстве, изображая бурную радость по поводу смерти склочного соседа, но мне почему-то показалось, что эта новость не слишком-то его удивила.

Спускаться с крыши оказалось значительно проще, чем подниматься на нее. Для этого мне всего-навсего пришлось воспользоваться пожарной лестницей, расположенной с другой стороны здания и выходящей во внутренний двор. Уложив свои богатства в любезно предоставленный франтоватым цирюльником пакет, еще хранящий на дне остатки мусора Зои Игнатьевны, я двинулась в обратный путь.

Если бы я имела обременительную привычку думать, то непременно задумалась бы над странным поведением полковницы. Я бы, наверное, подумала так: а для чего эта Зоя Игнатьевна с три короба наврала следователю про фотографии, что они пропали, когда это она сама их покидала в мусор и снесла на помойку? Да еще и сжечь хотела, нехорошая женщина! Так, может, это она Сеньку Пупа, ой, извиняюсь, Семена Ахмедовича Камальбекова убила, чтобы отомстить за своего Валерика?

Но из всех вредных привычек привычку думать я считаю самой опасной для здоровья (бывало, как задумаешься над какой-нибудь ерундой, так весь день загруженная по самые уши ходишь и ничего другое в голову не лезет), а потому боролась с этим пагубным пристрастием, как могла. Я тряхнула головой, отгоняя навязчивые мысли, и, размахивая пакетом с фотками, двинулась на квартиру к Вениамину Палчу оказывать, как и было условлено, Люськиному дяде посильную помощь.

Выходной день был в разгаре, а кошмар, начавшийся для Аркадия Орлова прошлой ночью, все никак не хотел заканчиваться. Лишь только он, ругая всех без исключения вонючими гоблинами и душегубами, притащил израильский аппарат без проводов домой, как тут же задребезжал телефонный звонок. И густой бас хромого соседа прокричал:

– Аркаша, это вас! Дама с приятным сопрано уже раз пять вам звонила. Должно быть, это снова она.

Доктор Орлов хотел было юркнуть к себе – он отлично знал, кто эта дама, с таким упорством добивающаяся беседы с ним, но решил, что расплата все равно неминуема. И, ухнув прибор к стене под телефоном, уселся на стул и снял трубку.

– Орлов, где ты ходишь? – как он и ожидал, начала устраивать любовнику выволочку кардиолог Верочка. – Ты во время дежурства заходил в мой кабинет?

Аркадий протяжно вздохнул и скучным голосом ответил:

– Заходил, и что с того?

– Где прибор, мерзавец? – придушенным шепотом произнесла подруга травматолога. – Куда ты его дел? Ты что, совсем мозги пропил? Небось с Нинкой у меня в кабинете полночи на кушетке кувыркались, а теперь я же за тебя и отвечай.

Верочка уже неделю сильно сомневалась в верности возлюбленного и не без оснований полагала, что он во время ночных дежурств злоупотребляет казенным спиртом и любвеобильной натурой медсестры Нины Ушанской. Об этом Верочка охотно и подолгу любила поговорить во время их интимных встреч, чем вызывала тихое бешенство доктора Орлова. Вот и теперь ревнивая кардиолог, как акын, затянула старую песню, в финале которой приглашала Аркадия в поликлинику для приватной беседы с главврачом.

– Мне с утра Понамарев позвонил и сказал, чтобы я подготовила аппарат, к двум часам какой-то хрен из главка на осмотр приедет, – неприятным голосом чеканила она. – Хрен-то приедет – а что я ему скажу? Ты уж давай, Аркадий, приходи и сам с Сергеем Ильичом объясняйся.

Доктор Орлов пообещал появиться к часу дня у Верочки и, от расстройства позабыв затащить израильский прибор в комнату, пошел ставить чайник. За чаем с сытными, но вредными бутербродами с сыром «Эдам» и толстой розовой колбасой доктор Орлов немного успокоился и попытался взглянуть на ситуацию глазами стороннего наблюдателя. Со стороны все происшедшее показалось не таким уж и катастрофичным, как то виделось ему ранее. Подумаешь, прибор немного вышел из строя. Но в конце концов он все-таки у него, у Аркадия. А клеммы и провода можно попробовать разыскать, не такая уж это тяжелая задача. Надо только найти ту девицу, с которой собирался красиво отдыхать покойный Сенька Пуп, тряхануть ее как следует и стребовать назад недостающие детали.

В общем и целом картина происшедшего выглядела примерно так. А главврачу он скажет, что прибор во время дежурства врача-травматолога вышел из строя, и Аркадий, как порядочный человек, счел своим долгом сделать все от него зависящее и попытаться самостоятельно починить дорогостоящее оборудование. И для этого он за собственный счет отвез аппарат в Крутицкий переулок, к мастеру-самородку Никите Смолину. Тут для убедительности неплохо было бы назвать и пару-тройку фактов из биографии чудо-мастера по ремонту сложной медицинской техники, но детали врач-травматолог решил придумать по пути на работу. В уже более спокойной обстановке допил чай, вытер рот и руки куском туалетной бумаги и, беззаботно попыхивая сигареткой, двинулся по весеннему Арбату к поликлинике.

Солнце светило, как ярко начищенное медное блюдо, и посылало свои улыбки всем без разбора. И холеные иностранцы, покупающие шапки-ушанки с кокардами, и непромытые соотечественники, продающие им эти головные уборы за бешеные деньги, под магическим воздействием майских солнечных лучей братски любили друг друга и все живое вокруг. Навстречу Аркадию танцующей походкой на задних ногах шла лошадь. Лошадь была ненастоящая, а ряженная в чудесно сработанный яркий рекламный костюм. Морда животного излучала лукавство и задор. Большие желтые зубы торчали из-под открытых в улыбке поролоновых губ. Манисто из блестящих на солнце серебристых музыкальных инструментов, похожих на банджо, болталось на конской шее и при каждом движении издавало мелодичный звон. На гривастой голове, чуть съехав на глаза, красовалась растаманская беретка. Следом за лошадью топал паренек в дредах и, помимо старой гитарки, тащил на плече комплект африканских тамтамов и дружески подмигивал гуляющей публике.

Весна, теплый ветерок и человеколюбивое настроение, источаемое окружающими, захватили и доктора Орлова. «А то, может, жениться на Верочке?» – щурясь на солнце, думал он.

Шаги его кремовых мокасин гулко разносились по брусчатке, рождая в голове перспективы новой семейной жизни. Надо заметить, что Аркаша имел довольно скверную привычку – он не мог подолгу встречаться с одной и той же девушкой. Нет, он ее не бросал. Он, как благородный человек, на ней женился. Но и долго жить в одном и том же браке он тоже не мог – становилось жуть как тоскливо. И к тридцати годам на жизненном пути, пройденном травматологом Орловым, остались пять бывших жен. Приехавший некогда из-под Тулы врач-травматолог вынес из своих многочисленных семейных союзов комнату на Арбате и благозвучную фамилию Орлов, ибо до этого откликался на не слишком-то респектабельного Гадяшкина. Бывшие же жены остались каждая при своем интересе, а точнее – с ребенком от любителя узаконенных отношений и его мизерными алиментами, поделенными к тому же на пять равных частей. И вот теперь, под влиянием чарующей московской весны, доктор Орлов подумывал, а не жениться ли ему в шестой раз?

Но действительность, неприглядная, как собачья площадка по весне, внесла в планы врача-травматолога свои коррективы. Лишь только Аркаша, взглядом пресекая вопросы пациентов, томящихся в очереди на банкетке, толкнул дверь в кабинет любимой и, стукнув условным сигналом, игриво произнес: «Кошечка моя, это я, твой зяблик», как сухой и колючий, точно искусственный лед, голос главврача произнес:

– Входите, Орлов, мы вас ждем.

И только теперь Аркадий задумался, почему больные в коридоре, несмотря на приемные часы, безропотно сидят, терпеливо чего-то дожидаясь. Тут и менее сметливый человек понял бы, чего ждут эти люди, – они ждут продолжения скандала, началу которого, как видно, стали свидетелями чуть раньше. Следует сразу заметить, что пациенты обманулись в своих ожиданиях. Сергей Ильич Понаморев, главный врач районной поликлиники, был с доктором Орловым немногословен, но предельно конкретен.