Немного попривыкнув к удушливой волне, что так и валила из сантехнического помещения, я раз пять присела и наклонилась, касаясь ладонями пола, пытаясь размять занемевшую спину и затекшие ноги и восстановить в сведенных судорогой членах кровообращение. И тут увидела прямо у ножки дивана, той, что у самой стены, славненькую такую круглую штучку. Всю серебристую, а по краю черный каучук пущен. Я вытащила штучку из-под кресла, подумала, что, если просверлить в ней дырочку и подвесить на цепочку, получится стильное украшение для моей переметной сумы, сунула находку себе в карман и снова стала разминать ноги. Но тело еще долго оставалось чужим и не желало выполнять команд разомлевшего под диваном мозга.
И тогда я с завистью подумала, что старый хозяин этого дома Ахмед Камальбеков не знал небось таких проблем. До преклонных лет вон, говорят, танцы свои вытанцовывал. Как, должно быть, это здорово – мотаться по миру и собирать различные пляски и хореографические номера, а потом скакать то козликом, то гориллой с перьями на голове и в разных других местах организма по сцене Кремлевского Дворца съездов. И денег, должно быть, за это немало отваливают. Вон какие хоромы этот Камальбеков себе отгрохал. А кто его сейчас любит и помнит? Думаю, пара-тройка старушек-билетерш по старой памяти, да и то если творчеством Бориса Моисеева всерьез не заинтересовались.
На непослушных ногах я отправилась с осмотром по квартире. В первый момент, кроме распластанного на полу мертвого тела, я ничего и не увидела, теперь же мне целиком и полностью открылись безбедная жизнь и роскошный быт исполнителей народных танцев. Ишь какую «плазму» себе поставили, мне на такую ни в жизнь не заработать. Даже если я и стану частнопрактикующим психологом с ученой степенью. Экран-то какой здоровый, метра три в длину будет.
И камин! Самый настоящий камин, выложенный голландскими изразцами. А на изразцах орнамент. Под сенью раскидистых дубов или осин, я не сильна в ботанике, голубые пастушки в тирольских шляпах наигрывают на свирельках своим не менее голубым пастушкам в кринолинах. Пастораль, да и только! Как говорил мой бывший парень Лешка: «Я тащщусь, ибо прикольно!» И барная стойка тоже довольно миленькая. А напитков-то всяких-разных, напитков! Прямо даже обидно, что, кроме коктейля в стеклянной бутылочке «Шейк», я ничего не пью. А как было бы здорово сейчас развалиться на диване с бокалом вон того вон зеленого пойла в руке – не вижу отсюда, как называется, но бутылочка клевая.
Поколебавшись с минуту, я подошла к барной стойке и принялась изучать плотную шеренгу напитков. «Мартини бьянко», «Бейлиз», «Курвуазье», черт, всего и не перечесть. А вот маленькой прозрачной бутылочки с «Шейком» среди всего этого великолепия я так и не обнаружила. Тоже мне, приличный дом называется. Все вроде бы есть а того, что нужно, нет. С новыми, неизвестными мне напитками решила не экспериментировать – ну его, себе дороже. Налила в бокал грейпфрутовый сок из бутылки с широким горлышком и, закинув ноги на модерновую спинку, развалилась на синем кожаном диване, застеленном желтым пледом.
* * *
А уже через десять минут, наливая новую порцию сока, я твердо знала, чем буду заниматься в жизни. Танцы народов мира буду танцевать. Вот. И пошла эта психология куда подальше. На ней небось таких денег не заработаешь, чтобы вот так вот красиво жить. Я и в психологи-то подалась только потому, что там ничего особо делать не нужно. Знай сиди себе в кабинете и спрашивай каждого, кто сдуру к тебе сунется: «Вас что-то беспокоит? Хотите об этом поговорить? Ну, присаживайтесь, и, если вас мои тарифы не смущают, начнем, пожалуй. Итак...» И так из года в год. Скукота смертная. А тут езди себе по миру за казенный счет да только на камеру выкрутасы коренного населения отдаленных стран земного шара снимай. А потом перед зеркалом несколько танцевальных па разучил – и на концерт в «Олимпийский». А там уже полный зал поклонников. И все, как один, похожи на Лешку-предателя. Нет, что это я, в сто раз красивее. Нет, в тысячу! И все кричат: «Сашечка Абрикосова, мы тебя любим и обожаем!» А я им – цыганочку с выходом, вот так, вот так!
И тут я поймала себя на том, что уже не сижу на диване, задрав ноги, а, обмотавшись скатертью, ношусь по комнате и выбиваю какую-то дикую чечетку, которая, судя по всему, в моем утомленном науками сознании и есть цыганочка с выходом. Я остановилась, чтобы перевести дух, и тут услышала, что кто-то опять поворачивает в замке входной двери ключ.
Отшвырнув скатерть в сторону, обезумевшей от ужаса мышью я заметалась по квартире. Куда бежать, подо что забираться-прятаться? Снова нырнуть под диван? А вдруг тот, кто возится на лестничной клетке у двери, окажется бегемотом типа Зои Игнатьевны и по странной своей прихоти пожелает завалиться в квартире покойного спать, причем именно на мягкий, податливый диван? Ну уж нет, лучше заберусь-ка я в камин.
Это сейчас я понимаю, что только перегруженная науками фантазия могла подсказать мне эту авангардную мысль, а в тот момент мне казалось, что я просто гений. И вот, нечеловечески топая по паркету, я кинулась к своему укрытию. Ящерицей юркнула в дырку камина, уперлась руками в стенки, поджала ноги и так затаилась, искренне полагая, что меня не видно. Но видимо, фрагмент подошвы гриндерса все-таки выглядывал из камина, потому что уже через минуту я услышала победный клич полковницы (а это именно она зачем-то тайком пробралась в опечатанную квартиру):
– Ага, я вас вижу, духи белой равнины! Вот я вас сейчас, негодников, святой водичкой-то к стенке припечатаю...
А через секунду по комнате разнесся топот ее устойчивых каблуков, стремительно приближающийся к месту моего укрытия. Больше всего в этот момент я опасалась, что старшая по подъезду подбежит и дернет меня за ногу, вытаскивая, словно шкодливую кошку из птичьего дупла, и поэтому, собравшись с силами, принялась карабкаться вверх по черной от копоти кладке дымохода. Злокозненная же тетка всунула в камин руку с бутылкой от пепси-колы и, нажимая на бока и разбрызгивая содержимое тары, щедро орошала меня снизу вверх какой-то жидкостью, распевая при этом жизнеутверждающие гимны и очень сожалея, что в силу особенностей своей фигуры не может кинуться за мной в погоню и отправить туда, откуда я пришла, то есть в ад.
Подстегиваемая холодным душем и то и дело вскидывая лицо вверх, чтобы укрепить свою решимость открывающимся в конце каминной трубы квадратиком неба, я довольно сноровисто проделала изрядный путь по дымоходу и выбралась на плоскую дюралевую крышу. Вынула из кармана скомканный от длительного хранения в заднем кармане джинсов платок и стала оттирать черные, как у шахтера, руки. Ясное дело, что сначала на них пришлось поплевать, а потом уже тереть платком. И только после того, как ладони приняли более-менее приличный вид, увлажненным слюнями кусочком ткани я принялась на ощупь приводить в порядок лицо.
Именно в этот момент я поняла, как полезно иметь при себе полный набор косметических средств и принадлежностей. Вот Люська – она молодец. Всегда таскает с собой косметичку размером с дорожный саквояж. Я тоже раньше думала, что это чересчур громоздко и крайне обременительно. Зато в такой вот ситуации, оказавшись на крыше с перемазанной сажей физиономией, Люська чувствовала бы себя как рыба в воде. Достала бы пудреницу, притирки разные – и в два счета стала бы девушкой с обложки. Так сказать, крутой кавер-герл. А мне что прикажете с одним-единственным сопливым платком делать? Может, здесь, на крыше, найдется какая-никакая застоявшаяся лужица дождевой воды?
И я принялась вертеть головой, осматривая крышу. И тут же увидела крошечный, два на два метра, выступ под двускатной крышей с маа-аленьким оконцем. Такой домик, должно быть, и вдохновил писательницу Астрид Линдгрен на создание человечка с моторчиком, квартирующего на крыше одного из домов Стокгольма. Ух ты, я всю жизнь мечтала побывать в таком вот славном домишке! Не раздумывая и не сомневаясь, я подбежала к самому краю крыши и, толкнув приоткрытое окно малюсенького строения, влезла на подоконник. Затхлый запах с явными помоечными нотками окатил меня с ног до головы, но я не изменила своего намерения оказаться внутри помещения и как следует рассмотреть все, что там найду. Лишь только я, вглядываясь в сумеречную мглу комнатушки, шагнула вниз с крохотного подоконника, как тут же старческий голос сварливо произнес:
