Рия кивнула в сторону туалетного столика.

– Я убрала их внутрь, туда, где их не найдут.

Уэст нажал на веки подушечками пальцев, затем потер их. Он попытался сбросить сонную дрему, но никак не мог.

– Ты влила мне опиум в горло?

– Я дала тебе успокоительное, но совсем чуть-чуть. К тому же ты сам мне сказал, что у тебя по-настоящему разболелась голова.

На самом деле он ничего такого не помнил, но решил, что она не стала бы лгать по пустякам.

– Который час?

– Начало шестого, я думаю. – Она уже предвидела следующий вопрос. – Вечера, а не утра. А что, ты собираешься уезжать?

Уэст провел рукой по волосам, но не пригладил их, а взъерошил.

– Нет. Еще нет. О Драко позаботились?

– Много часов назад. Он на конюшне.

– Хорошо. Спасибо, что проследила.

– Спасибо не мне, а мистеру Добсону. – Рия вдруг подумала, что слова ее прозвучали слишком грубо, и уже иным тоном добавила: – Тебе здесь всегда рады.

Уэст поднял глаза на Рию и вдруг понял, что заставил ее тревожиться, и расстроился.

– Видит Бог, – вздохнул Уэст, – я не хотел, чтобы ты увидела картины.

– Я знаю.

– Ты видела обе? – Он увидел в ее глазах ответ. – Не важно, – заметил он чуть погодя, – все равно ты увидела бы.

Рия присела на край кровати.

– Я тоже не хотела бы их видеть, но я же не знала, что там, пока не развернула.

– Если в твоих словах и есть логика, то она от меня ускользает. – Он поднял руку, предупреждая возможные объяснения. – Не надо. В таких делах, когда хочешь что-то распутать, все еще сильнее запутывается.

Рия кивнула, соглашаясь.

– Принести тебе ужин? Сегодня на ужин ростбиф и пудинг с изюмом.

– Нет, пока не хочется. – Он коснулся ее руки и переплел свои пальцы с ее пальцами. – Я обошелся с тобой неласково? Прости, я не хотел.

– Принимается.

– Мне следует принести еще извинения? – спросил он, удерживая ее взгляд. Глаза его превратились в ярко-зеленые. – Ты сожалеешь о чем-то?

Рия покачала головой:

– Я ни о чем не жалею.

– Даже о том, что случилось в конце?

– Нет, – твердо произнесла она, стараясь казаться убедительной. – Вначале я взгрустнула… немного. Потом подумала и решила, что только моя наивность заставляла меня верить, что могло произойти по-другому.

Уэст склонил голову набок и пристально посмотрел на нее:

– Значит, ты не хочешь детей?

Рия сосредоточенно жевала нижнюю губу, обдумывая ответ. Теперь все как-то осложнил ось. Она не могла сказать ни просто «да», ни просто «нет».

– Чего я действительно не хочу, – проговорила она наконец, – так это наградить тебя бастардом.

Пусть делает свои выводы. Она сжала его руку, давая понять, что ничего не будет конкретизировать.

– А теперь, может, ты сам мне расскажешь, без пытки, что случилось до того, как ты сюда приехал? Где ты обитал?

Уэст от неожиданного поворота мигнул, но уходить от ответа не стал.

– Недалеко отсюда. Ты знаешь тот коттедж, что герцог когда-то оставил моей матери? С тех пор как умерла мама, он мой. Вот там я находился прошлым вечером – в гостях у себя самого.

– Спасибо за ответ, но я жду подробностей.

Подчиняясь неизбежному, Уэст вздохнул и подвинулся на кровати, освобождая для нее место. И когда она села рядом, он рассказал ей о том, как он нашел картины и где, и объяснил, зачем брал их в Лондон. Рия могла бы спросить, какие именно отношения связывают его с полковником, но она иногда понимала, какие вопросы лучше не задавать.

Она очень хорошо умела слушать, по ходу рассказа она задавала вопросы лишь для уточнения сказанного. Уэст не стал говорить ей ни о поездке к Херндону, ни о том, что выяснила леди Нортхем у портних на Ферт-стрит.

– Мисс Парр присоединилась к нам вскоре после того, как я закончил показывать картины Сауту, – продолжал Уэст. – Я думаю, она подслушивала нас, находясь на верхней площадке лестницы, и проявила большое самообладание. Я не представлял, каково ей будет смотреть на картины или видеть, как на них смотрим мы. Я уже не говорю о Саутертоне. Для него все очень проходило болезненно. Мисс Парр призналась, что знала о существовании картин. Она сказала, что их примерно сорок – все в одной тематике.

Рия поежилась.

– История ее грехопадения.

– Я тоже так подумал, – подтвердил Уэст, – но мисс Парр объяснила, что в намерения художника входило показать, что женщина достойна поклонения.

– Или достойна, чтобы ее принесли в жертву, – тихо предположила Рия. – Она должна сознавать, что ее изобразили как жертву.

Уэст поразился проникновению Рии в замысел художника. Они с Саутертоном пришли к тому же мнению лишь после разговора с Индией.

– Возможно, все уже началось, – заявил Уэст, опустив голову на подушку. – Она попросила меня сделать ей подарок, отдав ей картины. Она хотела уничтожить их своей рукой, чтобы они не стали достоянием публики. Я не мог пойти ей навстречу, и Саутертон тоже понял меня. Ты не можешь представить, как мне трудно дался отказ ей…

– Я могу представить. – Рия склонила голову ему на плечо и погладила его руку. – Ты порядочный. Ты хороший. Ты джентльмен. – Она улыбнулась чуть насмешливо. – Нет, я не забыла о нашей встрече в переулке возле твоего клуба и знаю, что ты и сейчас носишь нож за голенищем, но одно другому не мешает. Я знаю, какое отчаяние ты чувствовал, сказав ей «нет», ведь ты должен вернуть картины Беквиту – у тебя нет выбора.

Уэст тяжело вздохнул.

– Я объяснил мисс Парр, что в коллекции, которую я нашел, других картин с ее изображением не имелось, но она не успокоилась. Две или двадцать – какая разница, если они уже пошли по рукам! От Саутертона я также узнал, что картины написаны без ее согласия. Прежде ее накачали наркотиками. Когда она позировала, в комнате находились только она и художник. Все, кроме нее самой, – плод воображения автора.

– Только вот сами комнаты – они существуют, – заметила Рия.

Уэст никогда не сомневался в остроте ее ума, и ее высказывание – лишнее тому доказательство.

– Ты их узнала. Не думал, что ты сможешь. Я сам с трудом их узнал.

– Шесть лет подряд я проходила мимо этих портретов каждый день, а ты их видел всего раза два.

– Три. Я остановился посмотреть на портреты, перед тем как пришел к тебе утром. Те же мраморные колонны фигурируют почти на всех портретах учредителей. Те же капители, та же резьба на обеих картинах, тот же узор на бордюре. Значит, мисс Парр и отцы-основатели изображены в одном и том же месте. Ты когда-нибудь присматривалась к портретам попристальнее?

– Нет, но я помню, что, увидев портреты, я подумала, что они весьма подходят для того, чтобы висеть в школе. Храм – храм науки, кладезь знаний античности. Древнегреческие девы и… кони, кажется.

– Нимфы и сатиры. – Он обернулся, чтобы посмотреть, как она отреагирует. Рия смотрела на него раскрыв рот. Он нежно взял ее за подбородок и закрыл ей рот. – По крайней мере, ты не говоришь мне, что я не прав. Уже прогресс.

Она убрала его палец.

– Лишь потому, что ты не дал мне говорить. Ты уверен? Ты не допускаешь, что здесь закралась ошибка?

– Картины мастерски сделаны. Я понимаю, почему ты никогда не обращала внимания на изображение на бордюрах. Все внимание приковано к фигурам на переднем плане. А я сегодня специально изучал рисунок бордюров, чтобы сравнить их с теми картинами, на которых есть мисс Парр. У меня сомнений нет. А ты вольна придерживаться своего мнения.

Рия с трудом подавила желание броситься изучать портреты. Она посмотрит их потом.

– Еще что-нибудь?

– Кушетка и портьеры не настолько уникальны, но и их можно узнать. Из всех портретов, висящих в школе, только на одном на заднем плане можно увидеть те же портьеры, – и он сделан относительно недавно, как мне кажется. Цвета те же самые, хотя не такие яркие, как на картинах с мисс Парр, Я еще подумал, что кушетка цвета сапфира очень удачно подчеркивает цвет его глаз.

– Ты говоришь о сэре Алексе Коттоне, изображенном сидящим на кушетке с книгой в руке, и глаза у него действительно голубые и привлекают внимание. – Рия подоткнула под спину подушку. – Кстати, он последний присоединился к совету попечителей.