Наконец Филип заговорил:

– Одному Господу ведомо, что я почувствовал, когда этот чернокожий ребенок протянул мне ладанку. Он выполз из-под брюха Кумира, совал ее мне в руки, нашептывая время и место. Потом подошел слуга, который должен был вывести меня через задние ворота, а я все стоял, прижимая к себе ладанку и не в силах прийти в себя. Потом я покинул Савой и ехал шагом до самой гостиницы в предместье Саутворка, где остановился. Там я провел остаток дня, глядя на эту ладанку и не зная, что мне делать, как быть. Во мне все пело от счастья, но вместе с тем я опасался встречи. Ты – принцесса Уэльская, законная супруга Эдуарда Ланкастера, против которого я воюю. К тому же я больше, чем кто-либо, знаю, как ты безрассудна, потому опасался, что тайная встреча может погубить тебя и твое доброе имя. Поначалу я решил, что мне не стоит приходить.

– Этого я и опасалась… – прошептала Анна.

– Но затем понял, что никогда не прощу себе, если не увижусь с тобой. Хотя бы на миг, для того чтобы возвратить эту реликвию.

Он встал и, подойдя к столу, бережно опустил на него ладанку и вернулся к Анне.

– Но я не предполагал, что наша встреча окажется такой, несмотря на то что в глубине души я мечтал хотя бы коснуться края твоего плаща, моя принцесса.

Он сел рядом, и она сама прильнула к нему, припала всем телом.

– Я так ждала тебя…

Его взгляд, устремленный мимо нее, стал жестким. Он думал о чем-то своем и вздрогнул, когда она коснулась его щеки.

– Поцелуй меня… Поцелуй, как целовал тогда, вечность назад.

– Анна…

– Я ничего не боюсь, когда ты со мной!

Она улыбалась и видела, как загораются его глаза, и под этим взглядом вдруг ощутила давно забытое волнение. Филип бережно взял ее лицо в свои ладони и, как редкостный плод или полный до краев кубок, притянул к себе.

Это был бесконечный, упоительный поцелуй, весь состоящий из множества иных, страстных и нежных. Анна испытывала головокружение и слабость, в то же время в груди пылал огонь и стало трудно дышать. Их волосы перепутались, она почувствовала его губы и дыхание на своей шее, в ямке у ключицы, блаженно закрыла глаза и, обняв его, опрокинулась на ложе. Он с силой сжал ее сказочно податливое тело, и Анна застонала и засмеялась одновременно. Она вздрагивала и таяла под его прикосновениями.

Губы Филипа ласкали ее нежно и алчно, захватывая то, что она отдавала ему – отдавала без остатка. Не было сил разомкнуть ресницы, хотелось лишь подчиняться. Все забытое возвращалось к ней, наполняло ощущением совершенного счастья; оно подступало, охватывало ее тело и ее сердце. Она что-то шептала, ловя его поцелуи, упиваясь лаской. Не было греха, не было ни тоски, ни раскаяния. Она была свободной…

Анна медленно открыла глаза и почувствовала слезы на щеках. Филип, приподнявшись на локте, с улыбкой наблюдал, как она приходит в себя. Она обняла его, удивляясь тому, как нежна его кожа. Ее ладонь неторопливо скользила по его плечу, предплечью.

– Фил, я все это совершенно забыла.

– Я понял, милая. А как же Эдуард?

Он почувствовал, как Анна вся сжалась.

– Прости. Я не должен был тебя спрашивать. Но я поневоле часто думал об этом.

– Он вовсе не ты… – шепнула Анна, и Филип крепче обнял ее. – Зачем, ну зачем ты отдал меня ему?

– Не говори ничего…

Было тепло. Он накрыл ее одеялом и поцеловал в глаза. Анна тихо засмеялась.

– Я еще не поздравила тебя с приобретением титула. И… – ее голос дрогнул. – И наследника.

Он ничего не ответил, и Анна вопросительно взглянула на него.

– У тебя сын или дочь?

– У меня никого нет.

И тогда он поведал ей, как, вернувшись в Нейуорт, узнал, что Мод Майсгрейв, промучившись трое суток, умерла, разрешившись от бремени мертвым мальчиком.

– Она так легко переносила беременность… Кто бы мог подумать?

Анна молчала.

– Знаешь, о чем я думал, стоя в склепе над ее могилой? О том, что ты была права. Меня никто не ждал в Нейуорте. Конечно же, там мои люди – слуги, отряд. Они приняли меня как хозяина, но я был совершенно одинок. Я потерял интерес даже к стычкам с шотландцами. И тогда я вернулся ко двору.

Анна спрятала лицо у него на груди.

– Мы упустили свой миг, Филип. Но сохранили любовь.

Она посмотрела на него.

– А раз так, я многое смогу вынести. Мне достаточно только изредка вот так обнимать тебя.

Филип не мог отвести от нее глаз.

– Ты не боишься греха?

– С тобой – нет.

Она оставалась все той же – упрямой, шальной и горячей. Он узнавал эту непокорность судьбе, силу духа, дерзость.

– Я упустил тебя. Я не заслужил такой любви.

– Ты лучше всех! Никого и никогда я не смогла бы так любить.

Они еще долго говорили в серебристых лучах лунного света. Порой, вспоминая ушедшие дни, смеялись. Филип с радостью узнавал знакомый мальчишеский смех Анны. Он коснулся рукой ее щеки.

– Клянусь обедней, но или здесь недостаточно светло, или я чего-то не вижу. Где же веснушки, Анна, мои любимые, очаровательные веснушки?

– Увы, Фил, – смеялась Анна. – Исчезли вместе с детством.

– Жаль. Я не встречал девчонки с веснушками красивее тебя. И вообще никого красивее…

Анна насторожилась.

– А Элизабет Грэй? Она укрылась в аббатстве Вестминстера, и мне так и не довелось ее увидеть. Ведь она очень красива, верно, Фил?

Он легонько щелкнул ее по носу.

– Когда-то ты меня уже спрашивала о ней. Да, бесспорно, она хороша собой. Но совсем другая, чем ты. Ты – как бесенок и ангел в одном обличье. Даже без своих славных веснушек.

Потом он вспомнил об Оливере.

– Молодой Симмел вернулся в Нейуорт. Какой-то кузнец сделал ему приспособление с крюком, он надевает его на обрубок руки и удерживает им щит. А рубит левой. И как! Он говорит, что это ты научила его этому, рассказав про какого-то однорукого воина твоего отца.

– Творец небесный! Я ведь все это выдумала.

– Иной раз и ложь во благо.

Время шло, и они снова тянулись друг к другу, сливаясь в порыве любовного безумия. Физическая близость наполняла их исступлением. Обнимая Филипа, Анна жаждала новых и новых прикосновений. Его ласки, его сила, его страсть дарили ее телу почти невыносимую сладость. Но все же, в минуты затишья, она порой замечала напряженный, странный взгляд Филипа, словно направленный сквозь нее.

– Что с тобой?

Он не отвечал, пряча лицо в ее волосах, отшучивался.

Эта ночь иссякла быстрее, чем им хотелось. Анна и не заметила, как поблек, посерел свет луны на окнах. Они умолкли. Откуда-то долетел голос ночного сторожа:

– Господь дарует нам новый день! Четвертый час, и да будет ваше утро добрым!

Анна испуганно взглянула на Филипа. Приподнявшись на локте, он улыбнулся ей и сейчас же стремительно встал и начал одеваться. Анна сидела, прижав к груди край одеяла, ее волосы разметались по плечам.

– Филип! Скажи мне, ведь это не в последний раз? Скажи «да», иначе я не смогу более выносить свое одиночество.

Он вдруг кинулся к ней, обнял.

– Господи Боже мой, Анна! Это невыносимо! Ты ведь принцесса из дома Ланкастеров, а я воюю с Алой Розой, с твоим отцом. И я не могу поступить иначе. Король Эдуард – мой сюзерен и друг. Я служу ему, потому что я в него верю…

Он не договорил и опустил голову. Анной вдруг овладел ужас. Вновь тень войны Роз разлучала их. Девушка уперлась руками в грудь рыцаря и оттолкнула его.

– Фил, – беззвучно проговорила она. – Фил, что ты делал в доме герцога Кларенса?

Майсгрейв молчал.

– Ты оказался здесь, и я видела, как капеллан проводил тебя в покои Джорджа.

Снова тишина, и Анна наконец осознала, что приезд Филипа в Лондон вовсе не случаен. Ее вдруг стал бить озноб. Они оба молчали и чувствовали, как стремительно отдаляются друг от друга, и это было куда страшнее, чем если бы они не встретились.

– Мне пора, – глухо сказал Филип. – Еще до восхода солнца я должен оказаться на хульке[13], отплывающем в Голландию.