Зал разразился громом аплодисментов. Сандро подошел к мольберту. Взяв в правую ногу уголек, он быстро набросал портрет Нонны, а потом Чарли Чаплина.
— Не может быть, чтобы у него рук не было, — говорил Манечке Иван Пантелеймонович. — Липа все это! Работает, работает сейчас ногами, а потом, в конце, разведет руки в стороны и поклонится…
Но гробовщик ошибся. Сандро, попав в мишень из пистолета и погасив свечу выстрелом из ружья, поклонился и ушел с манежа.
Шпрех объявил:
— В связи с внезапным бешенством удава дирекция цирка во втором отделении заменяет объявленный аттракцион новым, более сильным. Антракт. Желающие могут посетить конюшню и паноптикум.
Сандро снимал грим перед небольшим, треснувшим посредине зеркалом. Ему был виден разминающийся перед выступлением дядя Проня. Уже загримированный и одетый в открытое черное трико — борцовку, он жонглировал тяжелыми гирями.
Оба разговаривали тихо: совсем рядом, из-за брезентовой стены, отделяющей небольшую гардеробную от паноптикума, раздавался нестройный говор посетителей.
— Как же все-таки угораздило тебя в подвал этот провалиться? — спросил дядя Проня. — А может, ты не все рассказал мне, а, Шурка? Утаил что?
— Зачем не все рассказал? — закричал Сандро. — Зачем утаил?
— Кричи на дядьку, кричи. Он заслужил.
Сандро переменился в лице и подошел к дяде Проне:
— Прости, да? Больше не буду, да?
Дядя Проня отставил гири в сторону и провел своей ручищей по вихрастой голове мальчика:
— Дядька, конечно, простит.
— Зачем ты согласился «мертвец» работать? Зачем? — чуть не плача, сказал Сандро.
— А ты зачем работать пошел? Я не велел, а ты пошёл?
— Чтобы цирк горел, хочешь, да? Чтобы сбор не был?
— И я потому согласился, Шурка…
Из паноптикума доносился смех и громкие голоса.
— Мог бы Глеб Андреевич и поимка организовать… — протянул Сандро. — Поднял бы сборы и без «мертвец». Хоть и не люблю я поимка, арапство этот — но все лучше, чем «мертвец».
— Поимку сразу не организуешь, — возразил дядя Проня.
— Можно было бы не междугородный, а городской поимка устроить…
— Удав больной сейчас. Кто даст его трогать?
— Ничего удав во время поимка не сделается. Городской поимка не сложный…
Оба задумались.
Неоднократно, когда в цирке падали сборы, затевал Глеб Андреевич поимку. Поимка разыгрывалась в двух вариантах: городском и междугородном.
В местной газете появлялось объявление: «Из цирка пропал удав. Просьба ко всем, кто обнаружит следы беглеца, сообщить об этом в дирекцию цирка за приличное вознаграждение».
Несколько дней спустя появлялась новая заметка: «Удава встретили в лесу лесничий с сыном. К сожалению, им поймать удава не удалось. Просьба к горожанам, которые обнаружат удава, немедленно сообщить об этом в дирекцию цирка за щедрое вознаграждение».
В следующей заметке сообщалось, что удава видели рыбаки у моста. Когда город охватывала всеобщая паника, появлялось последнее сообщение: «Завтра, в воскресенье, в десять часов утра, в районе соснового бора состоится поимка удава. Дирекция цирка просит желающих помочь в охоте».
С раннего утра в условленном месте собирался народ. Доверчивых охотников ожидало разочарование. Заранее принесенный и ловко спрятанный удав был уже пойман… самими работниками цирка. Удав бился тут же, в крепких рыбацких сетях. Беглеца несли в цирк через весь город. — Сборы были обеспечены.
Междугородный вариант поимки был сложнее. Сандро помнил случай с крокодилом. Дело было в Нижнем Новгороде. Ящик с крокодилом поздней ночью погрузили на пароход. В Казани его до поры до времени припрятали надежные люди. А в нижегородской газете подняли шум. Пропал, мол, крокодил. Люди видели, как он плюхнулся в воду у пристани… Из разных деревень, местечек, которые находятся по пути от Нижнего до Казани, стали поступать сообщения, что встречали крокодила то пастухи, то рыбаки. Наконец пришло последнее сообщение из Казани: «Крокодил пойман! Попался рыбаку в сети. Назад в Нижний отправляют поездом». На вокзале организовали пышную встречу… Снова в цирке аншлаги!
На пороге появился Глеб Андреевич:
— Вот батарейка из кофра, вот лампочка. Еле достал. Директорская перегорела, так дядя Донат свою из носа вывернул. Сам припаивать будешь или мне прикажешь?
— Конечно, сам. Кому доверю, да?
— Ну, валяй! Паяльник сейчас принесу.
Глеб Андреевич скрылся. Некоторое время оба молчали. Из паноптикума доносился гул толпы.
— Ты что, Шурка, расстроился, что ли?
— Противно, дядя Проня. Все противно! Я жду, когда ты взорвешься, да? Недаром тебя слонище зовут. Слон — он добрый, терпит, терпит, а потом не выдержит да так разбушуется, что камень на камень не оставит, да? Вот я жду, когда ты взорвешься. Они на тебе катаются, да? Деньги зажимают, да? Штрафуют. Фамилию и то какой носишь? Итальянский? Мой имя хоть грузинский остался. Только фамилию укоротили. А у тебя и имя нет.
— Ну ладно, будет тебе! В цирке закон такой, чтобы артист выступал под иностранным именем. Ишь разошелся…
— Да, разошелся! Обидно получается, да? Почему в ЦУГЦ такой закон нет? Да, разошелся! Зачем «мертвец» согласился работать? Почему в ЦУГЦ «мертвец» не работают? Кто так рисковать разрешит? Кто у меня в жизни, кроме тебя, есть? Отец? Мать? Какой они отец, мать, если меня нищий продал? Помереть хочешь, да? Меня один на всей земле оставить, да?
Дядя Проня не ответил. Он отошел к гирям и отвернулся. Сердце его сжалось. «Ничего, Вонави, держись!» Он не хотел, чтобы Сандро видел его слезы.
В гардеробную вошел Глеб Андреевич. Дядя Проня как-то странно, боком, вышел из комнаты. Глеб Андреевич положил на стол паяльник, канифоль и кнопку от звонка.
— На, паяй! Да поскорее! Скоро первый звонок! Сандро отвернул винтики, отогнул контакты и стал монтировать провода.
— Ты чего как мышь на крупу надулся? — спросил Глеб Андреевич.
— А ты не понимаешь? Легко Вонави «мертвец» делать?
— Другого выхода нет, Сандро…
— Зачем так говоришь? Есть! Зачем не мог поимка организовать?
— Да я бы с удовольствием. Директор не пойдет на это.
— Зачем так говоришь? Что ты захочешь — так будет. Какой Али-Индус хозяин? Ты хозяин. Все знают.
Глеб Андреевич рассмеялся:
— Это фантазии ваши! Он хозяин. А какой хозяин пойдет на поимку с первых дней? Поимку в резерве надо держать. На самый худой конец.
— Что с тобой говорить! — резко мотнул головой Сандро.
— Ну, я пошел готовить могилу, — сказал Глеб Андреевич, ободряюще кивнул Сандро и удалился.
Мальчик продолжал возиться с проводами.
— Это Торквемада, первый великий инквизитор, — раздался из-за брезента чей-то молодой голос. — Жил он при Елизавете Кастильской. Я читал про него.
— Неужели взаправду раньше такие пытки были?
— Точно все показано. Паноптикум гудел. Раздался звонок.
— Быстрее, быстрее проходите. Все поглядеть хотят! — громко крикнул кто-то.
В комнату вошел дядя Проня. Глаза его чуть покраснели.
— Скандалить я не любитель, — сказал он, не глядя на Сандро. — Потому и уйдем мы с тобой тихо. Я ни на кого не в обиде. Жизнь есть жизнь. Всем жить надо. Кто как умеет, тот так и устраивается. Это спокон веков было, и ни мне, ни тебе не поменять порядку. Да и не в моем характере это. Одно скажу. Последний город мы у частника работаем. В ЦУГЦ переходим. Точно. Я давно уже решил. Вот удава выкупим с тобой, и всё… Мне ещё два взноса осталось. А за «мертвеца» директор прилично заплатить обещал. Так-то, брат Шурка…
— И зачем тебе этот удав? Будешь, как прежде, бороться. А за удав деньги обратно возьми. Ты столько за него внес, что не один, а два удав купить можно был…
— Так тебе Индус с Глебом Андреевичем деньги назад и вернут…
— Ну, а не вернут, пусть сами удавятся со свой удав…
— Нет, нет. Я так решил. Пойдем-ка поглядим, как с могилой дела.
— Нет, мне надо батарейка приладить. Дядя Проня вышел.
