Каждый уважающий себя мальчишка — чистильщик сапог должен иметь скамеечку, деревянный ящик, несколько банок с разноцветным кремом, четыре щетки и пару бархоток. В крайнем случае можно обойтись двумя щетками. Без скамеечки. Даже без бархоток. Глянец на штиблеты наведешь и длинными рукавами поношенного отцовского пиджака. А вот усесться на улице без щеток и ящика просто смешно. Разве обратят внимание на чистильщика, даже если он будет петь задорную песенку:

Ведь в конце песни нужно обязательно выбить щетками на ящике замысловатое и дробное: «Тра-ра-ра-ра-рам-пам-трам-пам-па!» — иначе какой же ты чистильщик!

А Борька Ваткин уселся напротив городского сада, под облупившейся вывеской старой китайской прачечной, имея только одну щетку и банку гуталина. Да и то черного! В то время как у большинства прохожих ботинки коричневые, или белые парусиновые, или цветные сандалии — тепло на улице!

Борьке пришлось устроиться на ступеньках прачечной, потому что у ворот сада все места были заняты: там уже сидели в ряд несколько мальчишек. Им было тоже лет по тринадцать. И, хотя чистильщики были такие же грязные и обтрепанные, как и он сам, их осанка и поведение говорили о солидности, большом опыте и полной независимости. А Борька робел: он в первый раз вышел на улицу чистить ботинки.

Вчера мачеха сказала ему: «Вырос. Нечего лодыря гонять. Зарабатывай сам!» Борька не против того, чтобы зарабатывать, хотя в этом особенной нужды нет: новый муж мачехи Сергей Михайлович работает церковным старостой: торгует свечами и просфорами, ведает кассой.

У Сергея Михайловича деньги есть. Борька знает. Как-то он вошел в комнату, а Сергей Михайлович стоит на коленках у печки-голландки. Заметил Борьку и говорит: «Пуговицу обронил…» А сам так зло, подозрительно глянул на него. И Борька стал помогать искать пуговицу. Ползали оба на коленках по полу, ползали, искали-искали, да так и не нашли… «Ну, бог с ней, — сказал Сергей Михайлович, — закатилась куда-то».

Это показалось Борьке подозрительным, и однажды, когда никого дома не было, он начал исследовать голландку и свободно вынул два нижних кирпича. Борька сунул в дырку руку и вытащил жестяную коробку «Конфекты ландрин». Раскрыл коробку, а в ней лежат какие-то колбаски, переложенные старой ватой. Колбаски завернуты в бумагу, аккуратно обмотаны витками.

Борька развязал нитку, развернул бумажку, а в ней монеты. С портретом царя. С двуглавым орлом. По пять и по десять рублей чистого золота. Так и написано на монетах: «Чистого золота». Борька скорее упаковал колбаску, сунул коробку на место, заложил кирпичами. И с тех пор боялся вообще смотреть на печку.

Сидит Борька на солнышке, греется. Жалко только, что никто не подходит к нему. Зато у мальчишек работы завались.

Раздалась песня:

Из-за угла появился отряд красноармейцев с винтовками. Высокий голос у запевалы. А отряд запевале отвечает. До того дружно, что хочется подхватить:

Кажется, бросил бы щетку с банкой да побежал за отрядом!

Красноармейцы скрылись.

«На учение…» — подумал Борька.

Промчался мимо лихач в коляске на дутых шинах. В ней два нэпмана. Толстые, тоже надутые. И лихач надутый. В цилиндре и поддевке. А волосатый до чего! Глаз не видать. Как поп.

— Но, милая! — визгливым бабьим голосом завопил извозчик, привстал на козлах да как стукнет кнутом между ушами сытую лошадку!

Ну и понеслась пролетка! А сзади-то, сзади! Мальчишка-беспризорник прицепился между рессорами. Худой как щепка, смуглый. Из татар, что ли?

«Хорошо бы, пролетка под толстяком треснула, — представил Борька. — Вот смеху было бы!»

Пролетка остановилась у ювелирной мастерской.

Борька один раз был там с Сергеем Михайловичем и мачехой перед самой их свадьбой. Борьку взяли, чтобы помог тащить покупки.

В маленькой мастерской Сергей Михайлович сдал несколько золотых монет старичку оценщику, таких же, какие в колбасках в печке спрятаны.

Старичок разложил монеты на невысокой стойке, долго рассматривал их сквозь лупу, потом царапал и чем-то капал на них, взвешивал на весах…

Борька с интересом наблюдал за старичком, стоя на цыпочках. От напряжения у него заболела шея и кончики пальцев на ногах. Вот до чего долго старичок возился с монетами! Наконец оценщик ссыпал их в ящик и отсчитал Сергею Михайловичу толстую пачку денег…

Целый день ходили по разным магазинам. Борька так не уставал никогда в жизни. Тонкие бечевки от свертков врезались в пальцы. Казалось, ещё немного, и они отвалятся.

К счастью, Сергей Михайлович с мачехой тоже устали и остановили извозчика. Из-за горы свертков щуплого маленького Борьку совсем не стало видно. Он еле дышал…

Ну и накупили всякого добра Сергей Михайлович с мачехой! И одежду. И обувь. И мануфактуру, И муку. И конфеты. И ситный…

Борька придумал интересную игру: обнюхивал все свертки подряд и пытался по запаху определить, что в каком пакете лежит. Нюхал долго. Пока голова не закружилась. А потом уснул.

Дома мачеха дала Борьке одну только баранку — мягкую, вкусную, посыпанную маком. Давно это уже было, наверное, через полгода, как помер отец…

— Эх, зачем нужно было отцу жениться на мачехе! Ведь это она свела его в могилу, запилила! День и ночь ворчала. Вот он и помер… А как помер, Борьке пришлось совсем плохо. Бить стала. Когда вышла за старосту, и того хуже…

Борька вздохнул.

Протарахтела по булыжнику голубая тележка мороженщика с медным рукомойником на боку. Её толкал смешной румяный старичок в белом фартуке.

Борька долго смотрел вслед тележке: давно не ел мороженого. Отец часто угощал его: «Выбирай, Борька, какое хочешь! Фруктовое, сливочное или шоколадное».

Борька любил фруктовое. Очень ловко мороженщики укладывали его в вафли. Положат в формочку большую вафлю, потом ложкой сделают из мороженого целую горку, прикроют сверху вафелькой поменьше, нажмут снизу пальцем на формочку, и… пожалуйста.

Борька радовался, если на вафле было написано «Боря». Но чаще попадались «Зои», «Маши», «Даши», «Луши». Везет девчонкам!

В последний раз вафля «Боря» попалась ему в тот счастливый день, когда они с отцом ходили в цирк.

На берегу реки, в городском саду, артисты растянули на столбах старую брезентовую крышу. Мальчишки часами простаивали у цирка. Борька пытался прорваться в него без билета, «зайцем», — не вышло. Просил отца сходить с ним на представление. Мачеха запретила: «Вот ещё! Будешь деньги на глупости тратить! Да и грех это — в цирк ходить! Великий грех! Бесовское дело!» Борька было оробел: «Может, и вправду бесовское?» Но отец не послушался мачехи, успокоил Борьку и сводил его в цирк.