Мэгги достаточно освоилась на кухне, и ей не надо было зажигать лампу. Она с грустью вспомнила о доме и подумала, как удивилась бы миссис Кэйвенау тому, что она так свободно чувствует себя на кухне. «Дом, — подумала Мэгги. — Это мой дом».

Она даже не сознавала, что произнесла эти слова вслух, пока от двери не раздался голос Коннора:

— Похоже, ты сделала открытие.

Мэгги слегка вздрогнула. Потянувшись было за буханкой хлеба, она остановилась и оглянулась через плечо:

— Наверное, так и есть. Только приятное открытие. — Она положила хлеб на стол и спросила, ища нож: — Хочешь поесть?

Коннор выдвинул стул и сел.

— Нет, я не хочу.

Мэгги отрезала хлеба. Когда она огибала стол, чтобы достать масла, Коннор поймал ее и усадил к себе на колени.

— Я слишком тяжелая для тебя, — возразила она, пытаясь встать.

Смеясь, Коннор не отпускал ее.

— Мое седло весит больше тебя.

— Но ты же сидишь на нем.

— И таскаю на руках. Во всяком случае, я бы сам сел к тебе на колени, если бы не твой живот. — Его большие руки обхватили ее живот. В желудке у Мэгги заурчало. — Я надеялся, что ребенок подаст мне знак. А не ты, — сказал он.

— Ребенок ослабел от голода, — ядовито заметила Мэгги. — Как и его мать.

Коннор поставил Мэгги на ноги и отпустил за маслом.

— Так накорми этого мальчишку.

Ей удалось ускользнуть от него на обратном пути к столу, и она уселась напротив.

— У нас будет девочка, — заявила она.

— Откуда ты знаешь? — подозрительно спросил Коннор.

— Я не знаю, — ответила Мэгги. — Не могу побиться об заклад на последний грош. Но у меня предчувствие.

— Тогда накорми нашу дочь, — сказал Коннор. — Делаю ставку на твое предчувствие.

Мэгги намазала хлеб маслом.

— Ты ничего не будешь иметь против дочери?

— Нет. А ты думала, что буду? Мэгги поколебалась.

— Не знаю, — тихо произнесла она. — Я совсем не знаю, как ты относишься к подобным вещам… к девочкам, которые вырастают и становятся женщинами, и хотят делать то, что обычно делают мужчины. Некоторые мужчины считают, что от девочек в основном никакой пользы. — Хоть Мэгги и не видела его глаз в темноте, но чувствовала, что он пристально смотрит на нее.

— Никакой пользы, кроме того, чтобы ложиться в постель и рожать детей, — сказал он. — Ты это имела в виду?

— Что-то в этом роде.

— Ты права, — ответил Коннор, на минуту задумавшись. — Ты и правда совсем не знаешь, как я к этому отношусь. — У нее были все основания сомневаться в нем, все основания испытывать презрение. — Я не сделал ничего, чтобы ты поняла, что я не отношусь к таким мужчинам.

Мэгги ничего не ответила.

— Этим ранчо управляла моя мать. Она работала бок о бок с дедом и братьями и некоторое время — с моим отцом. Когда они все ушли, она занималась этим одна.

Она работала больше, чем любой из наемных рабочих.

Умела ловить скот арканом, ставить клеймо, стрелять, а была она не выше тебя ростом. Это ранчо было у нее в крови, и ни о чем другом она не мечтала, как только сохранить его. Полагаю, я никогда особенно не задумывался о том, что может и чего не может женщина, по крайней мере до тех пор, пока не пожил на Восточном побережье. — Он замолчал, а когда заговорил снова, голос его слегка охрип от глубокого чувства. — Поэтому — нет, я совсем не против, чтобы у нас родилась дочь, и на тот случай, если ей когда-нибудь захочется управлять этим ранчо, я его сохраню для нее. А если она решит стать врачом, как мама, то мы придумаем способ, как это осуществить.

В глазах Мэгги блестели слезы. Она встала со своего стула, обошла стол и просто позволила Коннору заключить себя в объятия. Положила голову ему на плечо.

— Я не врач, — сказала она.

— Пока.

И он так произнес это, что Мэгги почти поверила, что это может осуществиться. Она поцеловала его в подбородок, потом в губы. Этот поцелуй длился долго, делался все более страстным.

Коннор нехотя отстранился:

— Я думал, ты голодна.

— Да. Но я больше не хочу хлеба.

Коннор встал, увлекая за собой Мэгги. Отнес ее в спальню, и они стали любить друг друга, на этот раз руками и губами, прикасаясь и пробуя пальцами и языком. В этой игре они наслаждались контрастами ткани: его огрубевшие пальцы нежно касались шелковистых длинных прядей ее волос, шершавый кончик большого пальца скользил по ее нежной коже. На ее шее у затылка было такое мягкое местечко, что, когда он поднял ее волосы и поцеловал туда, Мэгги задрожала. Она чувствовала, как его кожа под ее пальцами сжимается в предвкушении ее прикосновений.

Тело его было теплым, а руки — прохладными. Ей казалось, что на вкус его кожа одновременно солоноватая и сладкая. А он подумал о терпком мускусном запахе, когда прижимался ртом к ложбинке между грудями.

Они исследовали и делали открытия. На этот раз времени хватало. Мэгги находила его поразительно экзотичным: плоскости и углы его тела настолько отличались от ее собственных, ширина его костей, сила мышц, черные волосы, стрелкой спускавшиеся по плоскому животу, ямочки у основания позвоночника, которые казались ей несовместимыми с его мужественностью. От езды верхом бедра у него были стальными, но под коленками остались чувствительные места. Ему нравилось, когда ее пальцы зарываются в его волосы, нравилось, как она покусывает зубками мочки ушей, нравилось чувствовать, как ее губы втягивают кожу на его плече. И в других местах тоже.

Этот обмен прикосновениями усиливал нарастающую страсть. Наслаждение было обоюдным, но его пика они достигали по очереди. Она довела его до высшего блаженства первым, а затем все его внимание сосредоточилось на ней.

Когда он поцеловал внутреннюю часть локтевого сгиба, из глубины ее горла вырвался слабый стон. Ей нравилось ощущать прикосновение его горячего рта к груди, его ладони к внутренней поверхности бедер, его дыхания, когда он шептал ей на ухо. Руки ее казались очень маленькими, когда он брал их в свои. Его язык дразняще касался кончиков пальцев, когда он их целовал один за другим. Его рот прижимался к ее ладоням. И в других местах тоже.

Потом они лежали рядом, на этот раз лицом друг к другу, соприкасаясь согнутыми коленями. И держались за руки под одеялом, переплетя пальцы.

— В тот первый раз, когда мы встретились, — сказал Коннор, — ты сидела в постели проститутки и выглядела так, словно ждала меня. Помнишь?

— Нет, — прошептала она. Он легонько сжал ее руку.

— Я иногда вспоминал об этом. У меня из головы не выходит одна мысль, она не дает мне покоя. Ты вела себя застенчиво, но доверчиво, и позже, узнав, что ты испытала в тот вечер с матросом и Харланом Портером, я поразился, как ты могла так легко довериться мне — еще одному незнакомцу.

Мэгги пожалела, что не может вспомнить.

— Не знаю, почему я так поступила, — ответила она. Но в действительности она помнила, как повернулась к нему в постели, как дотронулась до него без приглашения с его стороны, а только следуя глубоко скрытому в ней желанию. — Ты имел все основания считать меня шлюхой.

— А ты имела все основания считать меня доктором. Тугой комок у нее под ложечкой слегка расслабился.

Мысль о том, что она ошибочно приняла Коннора Холидея за врача, ей понравилась. Она улыбнулась, из глубины ее горла вырвался хриплый смешок.

— Твое поведение у постели больного не совсем этично, — заметила она. И уже без смеха спросила: — Ты говоришь серьезно?

— Ты была больна, и Харлан Портер с тобой плохо обошелся. Миссис Холл сказала, что собирается послать за доктором. Я вошел с кожаным чемоданчиком…

— Полным денег.

— …который можно было принять за медицинскую сумку, — продолжал Коннор. — Не знаю, что ты тогда думала, Мэгги, но знаю, что с тобой все в порядке. И всегда было в порядке. Твое любопытство так же естественно, как и твое желание. Но когда я встретился с тобой в следующий раз, то намеренно заставлял тебя чувствовать себя вульгарной и стыдиться себя, потому что так было легче, чем признаться, что сам себя так чувствую. Легче было спрятаться за гневом по поводу потерянных денег, чем признаться, что я причинил тебе боль в ту ночь, легче назвать тебя шлюхой, чем поверить, что, возможно, я взял тебя против твоей воли. Кровь твоей девственности была на мне, на простынях, а мне все равно было удобнее думать, что ты сыграла со мной дешевый трюк, чем примириться с явными доказательствами.