Коннор удивился сам себе, заколебавшись. Наконец ответил:

— Да. Это все правда.

Хотя она ничего другого и не ожидала, ее плечи слегка опустились. Она глубоко вздохнула и снова повернулась к нему лицом. Подняла подбородок и на этот раз нашла в себе мужество посмотреть прямо в его спокойные и далекие глаза.

— Несколько часов назад я узнала, что жду ребенка. И спросила себя, не можете ли вы быть его отцом.

Коннору Холидею случалось получать одновременно два удара кулаками под ложечку, но это было менее болезненно, чем удар, нанесенный ему Мэгги. Он знал, что правильно расслышал ее, и не стал оскорблять, прося повторить сказанное.

— Почему бы вам не присесть, Мэгги? — Это позволяло ему сделать то же самое. Он чувствовал, что нуждается в этом.

Она оглянулась и выбрала небольшой диванчик напротив кресла Коннора. Присела на самый краешек, как птичка на жердочке, аккуратно сложив руки на коленях и выжидательно подняв к нему лицо.

Коннор подошел к двери, тихо приоткрыл ее и снова закрыл, чтобы удостовериться, что за ней не стоит Берил. Затем вернулся к своему креслу, отложил в сторону книгу и сел.

— Вы знаете, кто отец? — тихо спросил он. Лицо Мэгги залил румянец, но она продолжала смотреть прямо в лицо Коннора.

— У меня никого не было… то есть, насколько мне известно — никого. Я подумала о вас только из-за того, что вы мне говорили.

Он наклонился вперед, упираясь локтями в колени. Сложил ладони так, что пальцы образовали острую крышу.

— Не пора ли вам оставить притворство?

— Притворство? О, понимаю. Вы думаете, что я все придумала. — Она покачала головой. — Возможно, мне не хотелось бы это помнить, мистер Холидей, но все равно это правда: я ничего не могу вспомнить.

Коннор обдумал ее слова и ответил на то единственное, что имело для него какой-то смысл:

— Коннор, Мэгги. С таким же успехом можете называть меня по имени. Тогда не будет путаницы с именем моего отца.

Ужасная мысль пришла в голову Мэгги, и в ее выразительных глазах отразился панический испуг.

— Неужели я… вы понимаете… с вашим отцом?

Что-то промелькнуло во взгляде Коннора. Голос его прозвучал более холодно, чем ему бы хотелось:

— Нет. В этом вы не повинны.

Чувствуя некоторое облегчение, хоть и несколько сбитая с толку, Мэгги разжала пальцы, мертвой хваткой впившиеся в складки платья.

— С вами… да, — произнесла она. — Да.

Она изумленно затрясла головой.

— Мне трудно в это поверить, — сказала она почти шепотом. — Словно это случилось с кем-то, кого я даже не знаю. — Она замерла и уставилась на Коннора, пытаясь представить, как прикасается к нему. Трудно было преодолеть гранитную твердость его лица, его холод, который способен был прожечь ее насквозь. Неужели ее пальцы перебирали его иссиня-черные волосы? Тонули в густых прядях у затылка? Неужели она дотрагивалась до запавших щек под скулами и ощущала тепло его бронзовой кожи?

Целовала ли она его? Она помнила поцелуй в библиотеке ее дома, когда он хотел помешать ей закричать. Она спрашивала себя, однако, о другом поцелуе, о поцелуе без насилия и гнева, просто ради удовольствия. Целовала ли она его таким поцелуем?

Взгляд Мэгги опустился к губам Коннора. Она пристально изучала их форму, пока не осознала, что намек на улыбку на его губах был вызван насмешкой над ней самой. Смутившись, она опустила глаза:

— Не понимаю, как я могла делать то, о чем вы рассказывали.

— Вы это сделали.

— Но я не знаю, как это делается.

— Вы научились.

— Но…

— Мэгги, — произнес он почти мягко. — У вас будет ребенок. Какие еще доказательства вам нужны?

Косточки ее пальцев побелели, когда она сжала кулаки на коленях.

— Это может быть еще чей-нибудь ребенок?

Слабая улыбка Коннора исчезла.

— Для вас это было бы более приятно, правда? Легче поверить, если бы это был не я, не мои заскорузлые руки работника с ранчо к вам прикасались.

Она поняла, что рассердила его, но не совсем ясно понимала чем.

— Да… нет… я не это имела в виду. — Мэгги поднялась и обхватила себя руками вокруг талии. Подошла к единственному окну в проеме в форме арки и остановилась, глядя на улицу. — Я не знаю, о чем вы сейчас говорите. Вы должны понять, как это нелегко. Все нелегко. Я несколько часов бродила, прежде чем набралась мужества прийти сюда, и, возможно, только страх удерживает меня в этой комнате, но я все еще здесь и пришла за ответом. Мне необходимо узнать хотя бы что-то об отце моего ребенка. — Она снова обернулась к нему и спросила на прямик: — Вы — отец моего ребенка?

Он мог бы ответить, что не уверен, что не может отвечать за часы, которые прошли после того, как она ушла от него, или за дальнейшие дни и недели. Но он отверг свои предыдущие мысли о том, что она шлюха, потому что теперь твердо знал, что это не соответствует действительности.

— Это мой ребенок, — ответил Коннор.

Мэгги некоторое время молчала, просто думала. Она даже не чувствовала, что Коннор пристально смотрит на нее.

— Это было 24 марта, да?

— Да. Вы это помните?

— Не так, как вы думаете. Это единственный день в моей взрослой жизни, который я не могу вспомнить целиком. — Она бросила на него взгляд. — Где мы встретились?

Коннор встал. Указал ей на диван, а сам потянулся к звонку, чтобы вызвать слугу.

— Думаю, вам лучше присесть, Мэгги. Я прикажу принести нам что-нибудь на ленч. Разговор может затянуться.

Пока готовили ленч, они совсем не разговаривали. Мэгги просмотрела отобранные Раштоном книги, а Коннор притворялся, что чем-то занят, и не смотрел на нее.

Ему постоянно хотелось взглянуть на нее, и это его озадачивало. Он еще не сумел разгадать и понять ее. Было легче иметь с ней дело, когда он считал ее потаскухой. Потом он вспомнил, что вопрос о двенадцати тысячах долларов остается открытым. Почему-то это помогло ему расслабиться.

Мэгги не хотелось есть. Под пристальным взглядом Коннора есть было еще труднее, но ей все же как-то удалось отдать должное приготовленному ленчу.

— Расскажите, что вы помните о дне 24 марта, — сказал Коннор. Он намазал маслом булочку, протянул половину Мэгги.

— Большую часть дня я провела в библиотеке. Скай вместе с приятелем хотели, чтобы я присоединилась к ним в сборе мусора. — Она откусила маленький кусочек булки. — Мне вовсе не хотелось идти с ними, но моя сестра умеет быть очень настойчивой. Легче уступить. Мы разбились на команды и пошли искать предметы из нашего списка. Главная причина, по которой Скай хотела моего участия, заключалась в том, что теперь она смогла бы побыть со своим другом Дэниелом. Никто другой не позволил бы ей исчезнуть с ним вместе, но у меня не было выбора.

— Значит, она была с Дэниелом, а вы — одна? Мэгги кивнула. И слегка улыбнулась, не чувствуя, что глаза ее затуманились.

— Я не возражала, — сказала она. — И не боялась. Продолжала собирать предметы по списку. Мои затруднения начались с пары белых перчаток.

— Не понимаю, — произнес Коннор. Он понял, что ей очень не понравилось оставаться в одиночестве, но признаться в этом — значит предать сестру. — Что там насчет белых перчаток?

— Мне необходимо было их найти. Я увидела человека, выходившего от Дельмонико, на руках которого были белые перчатки, и я подумала, что просто попрошу их у него. — Она вздохнула. — Только я поступила настолько безрассудно, и долго шла за ним пешком, прежде чем осознала, что никогда не смогу попросить его отдать мне перчатки ради глупой игры. И когда отстала от него, поняла, что заблудилась. — Мэгги перевела взгляд на тарелку, отодвигая в сторону кусочек холодного ростбифа, затем неуверенно взглянула на Коннора. — Больше я ничего не знаю. Следующее, что я ясно помню, это что меня разбудила Скай в моей собственной постели на следующее утро.

Коннор долго смотрел ей в глаза, прежде чем она опустила взгляд.

— Вы хотите услышать об этом, Мэгги? — спросил он. — Вы действительно хорошо подумали и уверены, что хотите знать то, что произошло?