Она кивнула.
– Не слышу ответа.
– Да, мистер Маршалл, – послушно сказала она, – вы изъясняетесь доходчиво.
– Тогда еще вот что, – добавил он язвительно-приторным тоном, с трудом сдерживая рвущийся наружу гнев, – держись от меня подальше, Дженни! Я бы предпочел вообще не знать о твоем присутствии в доме. Передай мои пожелания миссис Брендивайн, она назначит тебе более подходящие обязанности.
– Да, сэр, – тихо сказала она, – я могу идти?
– Скатертью дорожка!
Дженни ушла, а Кристиан, стянув с плеч полотенце, поглубже уселся в ванну и хмуро уставился на огонь в камине. Прокрутив в уме свой разговор с Дженни, он спросил себя, не воспримет ли она его резкость за приглашение собирать вещи. Правда, и собирать-то ей нечего да и идти некуда. И все же у него не было намерения выгонять ее из дома. Он только хотел отослать ее с глаз долой. С глаз долой, из сердца вон – этого было бы достаточно.
В эту ночь Дженни никак не могла заснуть. Такое случалось с ней и раньше, правда, тогда ее страх и растерянность были не так сильны. Она знавала бессонные ночи еще до того, как попала в клинику Дженнингсов, страдала от них в больнице и уже пришла к выводу, что никогда от них не избавится, даже в доме Маршаллов. Когда она поведала о своем плохом сне доктору Тернеру, он заверил ее, что это постепенно пройдет. Время, сказал он ей, – вот что ей нужно, чтобы сознание успокоилось.
Дженни далеко не была в этом уверена. За окном бушевало ненастье. Капли дождя, смешанные с ледяными градинами, стучали в стекло. Яростный ветер то стихал, то вновь набрасывался на дом, прижимаясь холодной щекой к оконным стеклам. Снег, высветливший Нью-Йорк, сошел, и улицы с переулками покрылись тонким слоем льда. Раскидистый дуб, который рос перед самой комнатой Дженни, царапал ветками стекло. Концы их были унизаны алмазными кусочками льда и в сочетании с ветром превращались в некое подобие стеклореза.
Дженни накрыла голову подушкой, чтобы не слышать всех этих звуков – барабанной дроби, свиста и завываний. Перед ее мысленным взором стояло лицо Кристиана Маршалла, и избавиться от него было не так-то просто. Когда она закрывала глаза, он был там, внутри, в упор смотрел на нее своими холодными глазами и улыбался грустной улыбкой, насмешливой и жестокой. Когда она открывала свои уставшие глаза и смотрела на противоположную стену, то и там видела его изображение – точеный профиль, сурово сжатый рот. Он злобно стискивал зубы, и мускул двигался на его впалой щеке.
«Он хочет, чтобы я ушла, – в отчаянии думала Дженни, – я его чем-то обидела». Разумеется, сейчас он жалеет обо всем, что сделал для нее. Не надо было его дразнить, говорила она себе. И зачем только она уговорила миссис Брендивайн поменять обстановку в комнате Кристиана? Пусть бы себе гнил в своей мрачной спальне. Надо было послушаться своего внутреннего голоса и держаться от Кристиана Маршалла подальше. Его грубые замечания просто невыносимы. Вот чего ей сейчас не хватает, так это еще одного мужчины, который бы ею помыкал! А его откровенно непристойное напоминание о том, что он мужчина? Это уж было слишком. Она только однажды намеренно соблазняла его, но делала это ради того, чтобы вырваться из клиники, а для такой цели, считала Дженни, все средства хороши. У нее не было желания когда-нибудь снова оказаться под Кристианом Маршаллом.
Дженни беспокойно ворочалась с боку на бок, временами проваливаясь в тяжелый сон. Сны и явь смешались в одно, и Дженни ощущала лишь ноющую, доводящую до тошноты боль в желудке. Она свернулась калачиком в постели, мечтая забыться сном и уйти от мучительных мыслей. Но вместо сна начались кошмары. Она слышала чьи-то крики и думала, что, наверное, кричит сама. Но это было полной бессмыслицей – Дженни прекрасно знала, что больше не может кричать. Она передернулась – судорожно, до треска в костях.
В комнате было холодно, жутко холодно. Дженни потянулась за одеялами, но обнаружила, что их нет. Пол был мокрый, а ночная рубашка на ней – сырая. Пальцы на руках и ногах окоченели и болели невыносимо. Она еще крепче съежилась, пытаясь согреться собственным теплом, и принялась сосать пальцы. Каменная стена неприятно терла спину своей шершавой холодной поверхностью, но возвращаться в постель Дженни боялась. Если она это сделает, ее опять привяжут ремнями и она сойдет с ума.
В коридоре послышались шаги. Три пары ног. Она узнала тяжелую поступь Вильяма Макколея, шаркающую походку Рональда Уайта и почти военный чеканный шаг доктора Гленна. Они пришли за ней! Дженни нахмурилась, пытаясь сосредоточиться, и почувствовала подкатывающую тошноту, грозившую вывернуть ее наизнанку. Да нет, это ошибка – ведь она уже не в больнице! Но почему так холодно и почему пришли санитары? И доктор Гленн! Он назначил процедуру, она слышала. Сейчас они принесут ванну, наполнят ее водой и опять будут ее топить. Задрожав, Дженни прижалась к стене, надеясь сделаться невидимой на фоне беленых стен. Слезы покатились по щекам. Может быть, ее никто не заметит? Тогда она убежит, пока они будут ее искать.
Нет, не получилось. Вильям и Рональд внесли ванну и, несмотря на сопротивление Дженни, опустили ее в воду. Сейчас они обращались с ней грубо. Их пальцы железной хваткой сжимали ее плечи. Нежными они бывали только тогда, когда кто-то смотрел или когда они чего-то хотели от нее. Иногда они давали ей еще одно одеяло, вторую порцию супа или даже ослабляли ремни, но за это Дженни должна была разрешить им трогать себя. В большинстве случаев она позволяла им делать все, что они хотели, иначе пришлось бы мерзнуть, голодать и задыхаться в тугих ремнях.
Чаще всего они просто шарили руками по ее телу. Создавалось такое впечатление, что они ее побаивались. Конечно, она ведь была сумасшедшей – наверное, поэтому они так странно с ней обращались. Вильяму нравилось держать в ладонях ее груди. Он вставал сзади и терся об нее. Он никогда не снимал с нее ночную рубашку. Иногда он просовывал руки под ворот, иногда просто трогал ее через ткань. Рональд же любил смотреть на нее, получая удовольствие в основном от созерцания. Пока Вильям щупал Дженни, Рональд стоял в дверях – следил, чтобы не пришли врачи, и видел все. Когда этого было мало, он прижимал ее руку к своему члену и долго держал там, уставившись на Дженни тупыми, осовелыми глазами, потом клал на ее руку свою и начинал двигать, при этом взгляд его менялся.
– Я сделаю это для тебя, – сипло прошептала она, потому что сказать громче не позволяло надорванное горло, – ты тоже можешь меня трогать, я разрешаю. Только не клади меня в… – Он нагнулся над ледяной водой и начал опускать ее. Дженни вцепилась в его плечи. – Нет! Пожалуйста, не надо!
Дженни сменила тактику. Вот сейчас она покрепче ухватится за него и утянет за собой. На этом кончится процедура доктора Гленна и ее кошмар. Все будут смеяться, когда Рональд упадет в ванну вместе с ней.
– Мистер Маршалл, мистер Маршалл, скорее идите сюда! – миссис Брендивайн изо всех сил колотила в дверь Кристиана. – Проснитесь, мистер Маршалл! Вы нам нужны! – Экономка взглянула на Мэри-Маргарет, молоденькую судомойку, и опять показала в сторону комнаты Дженни:
– Иди посмотри, может, сможешь открыть замок своей шпилькой. – Она поддала дверь носком ноги в шлепанце, даже не почувствовав боли. – О-о-о! Да проснется когда-нибудь этот человек?
– Сейчас я попробую открыть, – отозвалась Мэри-Маргарет.
Она выдернула одну шпильку из своих ярко-рыжих волос и присела на корточки перед дверью, от усердия наморщив нос.
– Что, черт возьми, здесь происходит? – резко спросил Кристиан, открыв дверь.
Он хмуро глянул на Мэри-Маргарет, которая от неожиданности чуть не вонзила в него шпильку. Кристиан удержал падавшую девушку и поставил ее на ноги. Растерянно проведя рукой по волосам, он обратился к экономке:
– Что все это значит, миссис Брендивайн? Сейчас, наверное, часа два ночи.
Экономка потуже затянула пояс на своем халате. Она отлично знала, который час, но этот вопрос едва ли заслуживал обсуждения.