— Раз уж мы заговорили о пристрастиях, — с пугающим спокойствием начал он, — я расскажу тебе, чего я не только терпеть не могу, но и не допущу. Мы уже выяснили, что нельзя запираться от меня здесь или в любой другой комнате. Если дверь и была заперта, то только потому, что так решил я. Я не хочу слушать твои попреки в присутствии других людей. Это выглядит, словно я не способен справиться с тобой, а если остальные убедятся в этом, тебе будет о чем пожалеть. Ты осталась в живых только потому, что я сумел убедить напарников и пообещал им приструнить тебя. Что касается Хьюстона, держись от него подальше, иначе Детра выцарапает тебе глаза. Она так или иначе попытается, так что рядом с ней будь настороже.

— Не понимаю, о чем вы говорите.

Этан скептически усмехнулся и из-под опущенных ресниц проследил, как Мишель хочет изобразить на лице невинное выражение.

— Разве ты не слышала, что сказала Ди?

— Слышала, разумеется. Я почувствовала враждебность, едва она вошла сюда. Но не понимаю, чем я ее обидела.

Голос Этана превратился в хриплый, нетерпеливый шепот.

— Неужели репортеры могут быть такими наивными? Я думал, ты уже давно поумнела.

— Я совсем не наивна!

— Сомневаюсь. Ди рассердилась потому, что заметила твой интерес к Хьюстону.

— Вот именно, — торжествующе подхватила Мишель, — именно этого я и не поняла. Что вы имели в виду, приказывая мне держаться от него подальше? Хьюстон кажется мне таким же отвратительным, как вы.

Этан уставился на ее губы, взглядом напоминая о недавнем поцелуе, и вскоре заметил виноватое выражение на лице Мишель.

— В общем, я предупредил тебя — держись от него подальше.

Это было не просто предупреждение, а приказ. Мишель предпочла не объяснять Этану, собирается ли она выполнять его.

— Вы застали меня врасплох, — напомнила она. — Если бы вы постучали, у меня хватило бы времени одеться.

— Я стучал. Несколько раз.

Мишель нахмурилась, пытаясь припомнить, чем она занималась в то время, как распахнулась дверь. Она расчесывала волосы, погрузившись в размышления.

— Я не слышала, — она прикусила нижнюю губу, — и я не собиралась цепляться за Хьюстона.

Этан понял, что Мишель сказала правду. Как и Детра, он ясно видел, что интерес проявлял только сам Хьюстон. Это грозило неприятностями, а если Мишель пойдет навстречу Хьюстону, неприятностей следует ждать наверняка.

— Можно мне взять гребень? — спросила Мишель, указывая на пол у ног Этана. Он нагнулся и бросил гребень на постель. Мишель поймала его и принялась расчесывать волосы. — Сколько вы будете держать меня здесь?

— Столько, сколько понадобится, — отозвался Этан и, глядя, как ее пальцы перебирают влажные пряди, с трудом поборол искушение сказать правду: «Сколько захочу».

— Как это?

— Не знаю.

— Несколько дней? Недель?

Этан покачал головой и беспечно произнес:

— Месяцы, годы или всю жизнь. Как получится.

— Как получится? От чего это зависит?

— От того, сколько ты проживешь. — Этан наклонился вперед и положил руки на колени. — Или от того, сумеешь ли ты убедить нас, что никого не выдашь.

Размеренные движения ее руки, расчесывающей влажные каштановые кудри, приостановились. Интересно, чем можно их убедить, задумалась она. Это по плечу только талантливой актрисе. Ее мысли сразу же приняли иное направление. Единственной актрисой, которую знала Мишель, была Кэти Дакота, жена Логана Маршалла. В свою очередь, это напомнило Мишель о самом издателе, а затем — о газете «Кроникл». По непонятной причине она вновь уставилась в лицо Этана Стоуна, пытаясь вспомнить, где видела его раньше.

Хотя Этан не знал, какой оборот приняли ее мысли и чем вызван этот пристальный взгляд, он понял, о чем вспоминает Мишель. Рассеянным движением он потер верхнюю губу — как делал, когда носил усы. Осознав свой жест, он застыл, боясь выдать себя.

Он заерзал в кресле и перекинул одну ногу через подлокотник.

— Полагаю, утром Детра найдет для тебя какую-нибудь одежду, — произнес он, — Только тебе придется подогнать ее. Ты же слышала, Ди не станет этим заниматься.

— Я тоже ничего не стану делать. Я не умею шить.

— Неудивительно, — с сарказмом отозвался Этан. — Неужели мать ничему тебя не учила?

— Нет, учила, и многому. Просто я не стала учиться рукоделию.

— Должно быть, ты была слишком избалованной. Мишель привела в раздражение собственная внезапная улыбка. Ей не хотелось, чтобы Этан смешил ее.

— Это фамильная черта, — холодно объяснила она.

— Наряду с болтливостью и упрямством.

Мишель отвела взгляд, поражаясь столь откровенной оценке: казалось, Этан с легкостью читал ее мысли и насмехался над ней.

— Нет, болтливость и упрямство — мои собственные. — Она уловила проблеск улыбки на лице Этана, такой же ленивой, как его походка, тонкой, как его насмешки. Стараясь отвлечься, Мишель сделала вид, что с любопытством оглядывает комнату.

Прежде она не замечала, как здесь уютно: мебель темного дерева, ореха или вишни, простая и крепкая, лишенная затейливой резьбы — последнего штриха руки искусного мастера, но тем не менее удобная и надежная. Кроме кровати, комода и тумбочки у кровати, здесь помещались большое кресло, в котором расположился Этан, обитая такой же тканью банкетка, два плетеных стула у печки, шкаф, стол и умывальник. На мраморной доске умывальника стояли большой таз и кувшин. Единственное окно в комнате закрывали шторы в голубую и белую клетку. Стены оклеены обоями с изящными фиолетовыми цветами на кремовом фоне. Кроме зеркала над комодом и пояса с кобурой на гвозде у двери, на стенах ничего не висело. Там, где пол не был прикрыт ковром, он казался чистым, недавно вымытым. В сущности, вся комната выглядела опрятно. Припомнив, что кто-то из женщин стирает Этану белье, Мишель задумалась, кто убирает в комнате — сам Этан или кто-нибудь из девушек Ди, получающих плату за эту услугу.

Этан заметил, что Мишель оглядывает комнату, и пытался понять, о чем она думает.

— Полагаю, ты привыкла к другой обстановке.

Мишель помедлила с ответом.

— Да, дом, где я выросла, был совсем другим, — тихо сказала она, — но я привыкла к скромному жилью. — Она повернулась к Этану, ожидая увидеть его усмешку. Он не усмехался. Вероятно, не желал знать, что имеет в виду Мишель. Разумеется, ему не было дела до нее. — Меня будут искать, — напомнила она. — Коллеги из газеты, родственники. Вы подумали об этом?

— Подумал — когда понял, что придется взять тебя с собой.

— О чем это вы? Что вы сделали?

— Заставил свидетелей, которые видели, как ты выбежала из вагона, поверить, что убил тебя. Не знаю, что они сумели разглядеть с такого расстояния, но выстрелы наверняка слышали.

— Но труп не найдут, и они поймут…

— Они поймут, что я сбросил его со скалы — вместе с твоим другом. Люди просто решат, что трупа им не найти. После того что Хэппи и Оби сделали с вагонами «Кроникл» и служебным вагоном, неужели ты считаешь, что кто-нибудь поверит в мое милосердие?

— Нет, не поверит.

Этан не знал определенно, был ли он оскорблен или испытал облегчение, услышав ее немедленный ответ.

— Вот именно. — По его мнению, обсуждать тут было нечего.

— Интересно, видела ли это Ханна, — проговорила Мишель, обращаясь скорее к себе самой, нежели к Этану. — Лучше бы не видела. — Она вспомнила о «путешествии надежды» немецкой семьи, о статье, которую так и не написала. Но размышлять было ни к чему. Следовало действовать. — Где мое пальто? Там, в кармане, у меня остался карандаш и блокнот с заметками. А очки? Я не могу писать без очков.

— Сегодня тебе не понадобится писать. — Этан вытащил из кармана золотые часы, взглянул на стрелки и громко захлопнул крышку. — Уже девятый час.

— Спать еще слишком рано.

— В любой другой день — может быть, но не сегодня. В отличие от меня ты выспалась в седле. Я намерен наверстать упущенное.

— Мне нужны карандаши и блокнот. — Мишель запустила пальцы в волосы.