Умы, как и тела, теряют равновесие, когда, сделав слишком большое усилие против препятствия, чувствуют, что последнее вдруг поддается. Это случилось и с Цезарем. Вначале он был благоразумен и умерен, но, ободренный успехом аграрного закона и неожиданным открытием своего нового могущества, раздраженный возмутительной оппозицией консерваторов, этот человек с живым и страстным умом изменил свой план. Он возымел проект основать в Риме демократию, аналогичную греческим демократиям, которая одна, без сената, управляла бы всей империей. Имея во главе трех Периклов, полных красноречия, славы и богатства, она одна решала бы в комициях, как это было при голосовании аграрного закона, дипломатические и финансовые вопросы, единственным судьей в которых был до сих пор сенат.

Неожиданное событие ускорило решимость Цезаря. В конце февраля Квинт Метелл Целер, готовясь отправиться в Цизальпинскую Галлию, умер в таких молодых еще годах и так внезапно, что обвиняли в его отравлении его жену Клодию.[669] Управление Галлией, с которым было связано в то же время командование в вероятной войне с гельветами, стало свободным,[670] и Цезарь, без сомнения, тотчас же возымел идею получить Галлию вместе с очень обширными полномочиями.

Но сенат никогда не согласился бы на это; нужно было, подобно Помпею, обратиться к народу. Цезарь не терял ни мгновения; он отказался от других своих завоевательных проектов, сколько бы их у него ни было, и старался уверить, что Галлии угрожает серьезная война.[671] Воспользовавшись впечатлением, произведенным открытием его союза с Крассом и Помпеем, он тотчас предложил народу через Ватиния закон, дающий ему управление Цизальпинской Галлией и Иллирией с тремя легионами на пять лет, начиная со дня, в который закон будет издан. Таким образом, можно было бы в случае начала войны до конца года сейчас же принять командование по примеру Лукулла. Благодаря оцепенению, в которое был повержен политический мир, благодаря деятельности Цезаря и помощи Красса и Помпея закон без затруднения был принят и одобрен 1 марта.

Но едва этот шаг удался, Цезарь, еще более возгордившись благодаря успеху, предпринял три других шага, не менее отважных. Он заставил народ признать египетского царя Птолемея Авлета другом Рима и разделил со своими друзьями полученное вознаграждение; он заставил народ согласиться на то уменьшение откупной суммы, которого публиканы просили у сената; наконец, он заставил народ утвердить все распоряжения Помпея.[672] Partes компании азиатских налогов поднялись в несколько дней.[673]

Цезарь шел от успеха к успеху; он с лихорадочной поспешностью пользовался удобным моментом и не остановился даже после принятия этих законов. С целью надолго укрепить могущественный союз он убедил Помпея в апреле месяце жениться на своей дочери Юлии,[674] которая была обручена с Сервилием Цепионом; за последнего в виде компенсации выдали дочь Помпея. Потом к концу апреля[675] Цезарь предложил второй аграрный закон, по которому территория Кампании, откуда государство получало значительный доход, должна быть распределена бедным семейным гражданам. Этот закон имел целью обеднение казначейства, а следовательно, и консервативной партии, которая, благодаря своему могуществу в сенате, часто пользовалась государственными грондами для защиты своих интересов; но главным его следствием было окончание аграрной революции, начатой в 118 г. Спурием Торием, так как он разрушал последние следы коммунизма в Италии.

Никогда сенат не был атакован с большей дерзостью в своих самых древних и самых священных прерогативах. Что были в сравнении с этими нападениями нападения, за которые погиб Гай Гракх? Цезарь доходил теперь до того, что пренебрегал созывом сената; он действовал и показывался повсюду как господин Рима,[676] и никто не думал серьезно ему противодействовать. Бесполезные взаимные обвинения, остроты, изолированные и тщетные попытки — вот все, что консервативные классы могли противопоставить, дерзким ударам этого революционера. Бибул, противодействуя на религиозной почве, объявил ничтожными все последние решения и не переставал издавать самые энергичные эдикты против Цезаря, Помпея и Красса.

Варрон назвал союз Цезаря, Помпея и Красса трехглавым чудовищем, и это выражение имело бурный успех в аристократических салонах Рима, где с утра до вечера злословили о трех вождях победоносной демократии: о Крассе, отвратительном ростовщике, продававшем свой голос при всех сенаторах и прятавшем за деньги преступников в своем доме; о Помпее, смешном победителе в войнах без сражений, женившемся на дочери человека, который обманывал его с его первой женой; о Цезаре, соучастнике Катилины и фаворите Никомеда. В среднем и высшем классах среди богатых и образованных людей, которые, не принимая участия в политических ссорах, наблюдали их в качестве беспристрастных верховных судей, огромное могущество триумвирата навлекало на Цезаря, Красса и Помпея большую часть того отвращения, которое в Риме, как во всех демократиях, всегда существовало по отношению к партиям и людям, стоявшим у власти, каковы бы они ни были. На углах улиц, где были выставлены грозные эдикты Бибула, сделавшегося почти популярным, теснились до такой степени, что почти загораживали проход.[677] Цезарь и Помпей были часто очень холодно встречаемы на праздниках и в публичных церемониях.[678] Молодые люди высших классов выражали полное презрение вульгарной демагогии, которую Цезарь окончательно утвердил в Риме.[679]

Сам Цицерон писал Аттику, что Помпей, конечно, мечтает о тирании и что республика превращается в монархию благодаря трусости знати и дерзости нескольких честолюбцев. Он был особенно задет тем, что попал в ряды второстепенных лиц[680] благодаря своему искреннему отвращению к демагогической тирании, благодаря своему страху перед возрастающей дерзостью Клодия, которому Красс, Помпей и Цезарь открыто покровительствовали и который желал отказаться от своего звания патриция, чтобы сделаться народным трибуном. Законные трудности были велики, но Цезарь явился к нему на помощь и при помощи legis curiatae de arrogatione сделал из него плебея. Конечно, он был избран трибуном на следующий же год.[681]

Однако столько злобы и гнева, по-видимому, не имели никакого результата. Правда, Помпей, который, как в 70 г., надеялся сделаться главой новой народной партии, состоящей из людей порядочных и друзей законности, был немного изумлен, оказавшись вместе с Крассом и Цезарем во главе демагогии, которая была отвратительна для его аристократического характера. Например, мысль, что весь Рим может повторять против него дерзкие нападки Бибула, была для него невыносима.[682] Он был также несколько испуган дерзостью Цезаря и старался искусственными софизмами отстранить от себя ответственность за нее.[683]