Подобно Тиберию, Гай был проникнут сознанием необходимости спасти по крайней мере одну часть старого общества; но этот план реставрационных и консервативных реформ силой вещей — как всегда бывает с подобными проектами в критические эпохи — превращался в его уме в революционное действие, которое вместо утверждения того, что было хорошего в прошлом, ускоряло его разрушение. Участь брата и его реформы указывали, что бесполезно было пытаться излечить бедствия Рима, предварительно не разрушив или, по крайней мере, не унизив могущественную партию знатных концессионеров и узурпаторов общественных земель; план восстановить класс собственников при помощи римских нищих был слишком прост и в действительности мало выполним. Гай сам в качестве триумвира сознавал, каким трудным предприятием, полным несправедливостей и зол, было разыскание ager publicus. Более того, даже допуская, что новые поселенцы ревностно начнут возделывать распределенные им земли, в чем вовсе нельзя было быть вполне уверенным,[141] нелегко было оживить лучшие свойства древнего духа в 400 000 римских граждан, управлявших империей (по цензу 125 г. их было 394 375 человек). Римский народ ограничивался теперь олигрархией собственников, банкиров, предпринимателей, купцов, ремесленников, авантюристов и сброда, жадной до удовольствий, возбуждений и внезапных прибылей, высокомерной, буйной, испорченной городской жизнью; и эта олигархия — бесполезно было бы на этот счет обманываться — всегда ставила собственную выгоду и удовольствия выше всякой реформы, даже наиболее спасительной. Без сомнения, в этой олигархии многие лица, особенно бедный мелкий люд, жаловались на настоящее положение дел, но лишь потому, что они не могли удовлетворить своих желаний; и если для того, чтобы дать выход своему недовольству и ненависти против богатых, они одобряли реформу, то они вовсе не были расположены для спасения государства вернуться к более трудолюбивому, более честному и более простому образу жизни. Новые идеи созревали в уме Гая во время долгих походов, вдали от Рима.

При возвращении из последней экспедиции в Сардинию, когда корабль, на котором он ехал, поднявшись по Тибру, бросил якорь в Риме, Гай нашел большую толпу, приветствовавшую его аплодисментами.[142] Мало-помалу, когда ужас, внушенный убийством Тиберия, рассеялся, римское простонародье стало искать себе покровителя и мстителя; и брат жертвы, известный своими доблестями и уже вызвавший против себя подозрение знати, казался желанным человеком. Таким образом, наступил, наконец, день, в который увлекаемый памятью своего брата, событиями, ожиданием народа, недоброжелательством врагов, собственным гением Гай предложил план общей реформы, где он изложил идеи брата, но в более совершенном виде, а также высказал свои собственные, вполне оригинальные и смелые, иногда даже опасные. Выбранный народным трибуном на 123 г. комициями, в которых участвовало большое количество сельских избирателей,[143] Гай прежде всего попытался лишить партию крупных арендаторов общественных земель той поддержки, какую оказывали им другие классы.[144] Капиталисты и сенаторы легко вступали в соглашение для того, чтобы грабить государство; но богатые всадники из гордости, из желания еще большей власти, из алчности до сих пор слабо поддерживали абсолютную власть, которой пользовались в государстве, в судах, в армии знатные, оргии и долги которых им приходилось оплачивать, — и Гай, возобновив одну из идей Тиберия, предложил lex judiciaria, по которому постоянные комиссии (questiones perpetuae), судившие по обвинениям, выставленным против провинциальных правителей, и по другим политическим преступлениям, составились не из сенаторов, как прежде, но из всадников и были облечены более широкой юрисдикцией.[145] В то же время один из его товарищей, Маний Ацилий Глабрион, предложил важный закон против взяточничества правителей (lex Acilia repetundarum). Судебный закон был весьма важен для богатых всадников, которые с этих пор могли судить даже сенаторов; но Гай еще содействовал им проведением закона, окончательно реорганизовавшего новую азиатскую провинцию, пергамское царство, наследованное Римом десять лет тому назад и бывшее после подавления национального восстания прочным достоянием Рима. Гай вопреки тому, что сделал в Испании его отец, предложил установить в провинции Азии сбор десятины со всех продуктов, сбор scripturae, т. е. арендной платы за общественные земли, и сбор portoria, или таможенных пошлин; но он прибавил, что взимание этих налогов будет сдано на откуп не местным капиталистам, как было в Сицилии, но в Риме через цензоров и римским капиталистам.

Гай намеревался воспользоваться крупными суммами, которые государство должно было извлечь из этих откупов и увеличения таможенных пошлин на предметы восточной роскоши,[146] чтобы приобрести расположение бедного люда, уничтожив навсегда то полуголодное состояние, которое имело место в Риме даже в урожайные годы. Он предложил lex frumentaria, по которому доставка в Рим съестных припасов делалась общественной обязанностью и государство должно было снабжать Рим хлебом, продавая его по пониженной цене, по 61/3ассов за модий.[147] Он думал, что эти крупные государственные покупки хлеба по всей Италии будут выгодны для собственников и что, организуя постройку обширных житниц, он в Риме даст работу предпринимателям и рабочим.[148] Затем, чтобы угодить гражданам и беднякам, он предложил восстановить в силе законы Тиберия и снова, по lex agraria, передать триумвирам власть решать, является ли данный участок общественной или частной землей.[149] К этому, возобновляя, без сомнения, мысль своего брата, он присоединил lex militaris, устанавливавший семнадцать лет как минимум при наборе рекрутов, которые к тому же должны были делать обмундирование не на собственный счет, но на деньги государственного казначейства.[150] Он предложил, наконец, lex viaria — грандиозный проект проведения новых дорог в различных частях Италии, особенно в южной, для предоставления работы предпринимателям и рабочим и облегчения продажи сельских продуктов.

Предлагая, таким образом, комициям столько различных законов, из которых одни нравились богатым финансистам, другие арендаторам, бедным гражданам или пролетариям, Гай легко мог добиться утверждения всех своих проектов[151] и положить начало той политике торговых интересов, которую в течение столетия со всевозрастающей энергией проводила демократическая партия. Однако, по странному самообману, Гай считал возможным воспользоваться этой политикой для совершенно иной цели — для возвращения, по крайней мере частичного, римского общества к его первоначальному виду и простоте.

Вновь избранный подавляющим большинством трибуном на следующий год, он выступил с еще более смелыми предложениями. Масса ремесленников, торговцев, художников, ученых, авантюристов стекалась в Рим отовсюду; это вело к бесчисленным затруднениям, особенно сложным было продовольствие; хлеб и плата за помещение были очень дороги, масса же была без средств. Между тем в других областях Италии многие города и деревни пустели.[152] Lex frumentaria не был средством безопасным; благодаря ему очень возросли издержки государственного казначейства, которому уже нанесла удар испанская война. Рим был слишком населен; следовательно, нужно было побудить известное число финансистов и торговоцев переселиться в другие города, куда за ними последовала бы и часть мелкого люда, покинув столицу. Гай думал о трех пунктах Средиземноморского побережья: Скиллетии, Таренте и Карфагене. В Скиллетии уже была таможня для товаров, ввозимых из Азии; Тарент давно славился своей торговлей и богатством. Для купцов, торговавших с Грецией, Македонией и Востоком, разве не было удобнее жить в Скиллетии или Таренте, нежели в Риме? После разрушения Карфагена Рим поглотил карфагенскую торговлю: следовательно, римским коммерсантам, ведшим торговлю в Африке, также был расчет поселиться там. Действительно, многие из них уже устроились в Цирте. Нельзя ли было выстроить на развалинах пунического Карфагена римский Карфаген, которому дать имя Юнонии? Гай предложил основать в Скиллетии, Таренте и Карфагене три колонии, но образованные не из людей неимущих, как бывало раньше, а из людей зажиточных[153] — торговцев и капиталистов, которым можно дать большие участки земли, чтобы побудить их покинуть Рим.