Сидя на заднем сиденье «даймлера», я поймал взгляд Джимми, отразившийся в узком зеркальце в салоне.
– Все в порядке, сынок? – спросил он, чуть заметно кивнув головой. В его голосе звучали усталые нотки.
– Да, – ответил я. – Наверное, да…
Когда мы подъехали, Джимми отпер и придержал дверь квартиры, пропуская меня вперед. Его нос сморщился в любезной улыбке.
– Располагайся, чувствуй себя как дома, – сказал он. – Гарри может немного задержаться.
Потом он ушел, а я остался в квартире один.
Чтобы скоротать время, я налил себе большой бокал бренди из бара Гарри и стал разглядывать его коллекцию пластинок. Джуди Гарленд, Дороти Сквайрс, несколько опер и подборка речей Черчилля времен Второй мировой. На кофейном столике лежала «История западной философской мысли» Бертрана Рассела и замусоленный «Физик пикториаль».[3] Бросившись на кожаный диван-честерфилд, я принялся листать журнал. Действие амфетамина почти закончилось, а после второго бокала бренди меня разморило и я задремал прямо на диване.
Открыв глаза, я увидел Гарри, склонившегося надо мною в пальто, и вздрогнул от неожиданности. Гарри легонько толкнул меня ногой.
– Все в порядке? – шепотом спросил он.
В его облике было что-то безумное. В лице Гарри мне чудилась какая-то рассеянная игривость, какую, наверное, испытывает кот, готовясь прикончить пойманную мышь.
– Где ты был? – спросил я, растирая лицо, чтобы прогнать остатки сна.
– Ш-ш!.. – Гарри прижал палец к губам. – Тебя это не касается.
Я сел на диване, и он улыбнулся.
– Идем, – сказал он негромко и, взяв за руку, повел в спальню.
Когда я проснулся в следующий раз, было одиннадцать утра.
– Черт! – воскликнул я, садясь на кровати.
– Что стряслось? – сонно спросил Гарри.
– Я опоздал на работу!
– Да пошла она к черту!
– Мне нужно хотя бы позвонить – сказаться больным или придумать какую-нибудь уважительную причину.
– Ничего тебе не нужно. И вообще – зачем тебе горбатиться на чужого дядю? Позвони лучше своему боссу и скажи, куда он может засунуть свою работу.
Я рассмеялся.
– Ты мог бы работать у меня, – предложил Гарри.
– Вот как? А что я буду делать?
Гарри лукаво улыбнулся.
– Ты мог бы пригодиться мне здесь, – сказал он. – Присматривать за квартирой, ухаживать за мной и все такое…
С этими словами Гарри увлек меня обратно под одеяло и крепко прижался ко мне.
– Ну, что скажешь? – снова спросил он и еще раз широко улыбнулся мне.
– Я согласен, – сказал я.
Так это началось. Я уволился с работы, и Гарри взял заботу обо мне на себя. Я оказался на содержании.
Он покупал мне вещи. Мы вместе ездили по магазинам выбирать одежду. Гарри не нравились магазины на Карнаби-стрит. «Слишком дешево и крикливо», – говорил он. Вместо этого Гарри стал возить меня в «Блейдз» на Дувр-стрит. На этой улице Руперт Лайсетт Грин творил настоящие чудеса, умело соединяя преимущества индивидуального пошива с новомодным приталенным силуэтом и яркими тканями. Здесь Гарри заказал мне целых два костюма. Остальную одежду (новейшие изделия от Кардена) мы покупали в магазине Дуги Миллингса на Грейт-Палтни-стрит.
Сам Гарри одевался с несколько большим консерватизмом. Как правило, он заказывал костюмы в ателье «Килгор, Френч и Стэнбери» на Сэвил-Роу. В основном это были тройки из темно-серой шерсти или из синей ткани в узкую белую полоску. К счастью, мне удалось уговорить его перейти на пиджачные пары. Жилеты давно стали анахронизмом, да и часовые цепочки, которые он тоже изредка носил, вышли из моды. Кроме того, мы убедили портного изменить силуэт пиджака, немного обузив его, благодаря чему Гарри стал выглядеть немного выше и изящнее.
Пошитые вручную рубашки мы покупали на Джермин-стрит, в «Тернбуль и Ассер» или «Харви и Хадсон». Галстуки приобретались в «Мистер Фиш» на Клиффорд-стрит.
Довольно скоро я совершенно избаловался. Узнав, что такое haute couture, я уже не желал ничего другого. Еще я понял, что в методах, к которым прибегал Гарри для достижения своих целей, гардероб играл не последнюю роль. Его одежда, отличавшаяся если не безупречным вкусом, то высокой ценой и качеством, служила едва ли не важнейшим средством запугивания противника. В ней его потенциальная жестокость обретала декоративное обрамление.
Со временем я познакомился и с основными сотрудниками «фирмы». Водителя, который возил меня на квартиру Гарри, звали Джимми Мерфи. Тони Ставрокакис был известен также как Тони Грек или Пузырь. Джок Макласки, здоровяк из Глазго, отзывался на прозвище Большой Джок. И конечно, весьма важную роль играл Дэнни Гульд, или Дэнни Деньги, – щуплый парень в круглых проволочных очках, который имел дело со счетами и прочей бухгалтерией. Кроме них с «фирмой» сотрудничало еще немало самых разных людей, но это были, так сказать, второстепенные персонажи, которых Гарри собирал только в случае необходимости. Но такие случаи бывали крайне редко. Гарри не гнался за масштабами, предпочитая действовать аккуратно, малыми силами. Чем меньшему числу людей ему приходилось доверять или платить – тем лучше.
Нетрадиционная сексуальность Гарри была для его парней данностью, с которой им приходилось мириться. Никакого выбора у них, впрочем, не было. Не раз Гарри довольно безапелляционно высказывался в том смысле, что женщина способна превратить любого мужика в тряпку. Мое положение в иерархии «фирмы» было, правда, несколько менее определенным, чем у основных сотрудников, но зато я ни для кого не представлял опасности. В те времена я просто принадлежал Гарри, и его друзья и партнеры считали меня чем-то вроде движимого имущества босса. Думаю, они относились ко мне примерно так же, как к большинству женщин, с которыми жили другие мужчины. Мне, однако, казалось, что Джимми Мерфи меня недолюбливает, но впрямую он никогда об этом не говорил, и мое впечатление основывалось главным образом на оброненных им случайных замечаниях или перехваченных взглядах.
Как бы то ни было, формально я никогда не был полноправным сотрудником «фирмы». Лишь иногда мне поручали доставить по адресу конверт или посылку, выяснить какую-нибудь мелочь. Время от времени, когда Гарри собирался нанести визит кому-то из «клиентов», он посылал меня вперед в качестве, так сказать, последнего предупреждения. И все всегда проходило гладко. Гарри терпеть не мог накладок и лишних неприятностей. Как самый настоящий джентльмен, он никогда не действовал непреднамеренно грубо или жестоко. Правда, для мелких поручений у него были и другие люди, занимавшиеся примерно тем же, что и я, но мне приходилось с этим мириться.
Потом у меня появилась своя небольшая работа. Как и большинство продюсеров, Джо Мик был весьма заинтересован, чтобы его новые синглы попадали в чарты. Он платил Гарри, и тот все устраивал. Дело было сравнительно простым. В Лондоне существовало около шестидесяти зарегистрированных музыкальных магазинов, на основе объемов продаж которых и составлялся официальный хит-парад. Достаточно было купить в этих магазинах около сотни экземпляров новой пластинки, и сингл оказывался в таблицах популярности. Чтобы новая вещь поднялась на пару строк выше, на следующей неделе следовало приобрести еще несколько пластинок, а потом «подмазать» ребят на радио, чтобы они почаще крутили ее в эфире. Эту работу поручили мне, потому что в «фирме» я был самым младшим и мне по возрасту полагалось заниматься чем-то подобным. Единственная трудность заключалась в том, что в некоторых магазинах покупка, к примеру, сразу десяти дисков вызывала определенные подозрения. Администрация могла просто не включить сей факт в свои отчеты. В подобных случаях мне приходилось наглядно объяснять управляющему, что́ хорошо, а что плохо для бизнеса. У Гарри я научился напускать на себя безразлично-угрожающий вид, а для пущего эффекта брал с собой здоровяка Макласки. Само собой разумеется, что другие звукозаписывающие компании прибегали к аналогичной тактике, поэтому нам с Джоком приходилось, кроме всего прочего, выявлять агентов конкурирующих фирм и объяснять им, что к чему, после чего они частенько начинали скупать пластинки Джо Мика, а не тех производителей, на которых, по идее, должны были работать.
