Кроме города, ничто на планете не свидетельствовало о том, что некогда она была населена, хотя захоронения находили даже в тысяче километров от него, но чем дальше от лабиринта, тем реже. Возможно, за прошедшие века остальные города исчезли с поверхности Лемноса, и сохранился лишь этот. Или же укрытие, рассчитанное на миллион существ, было на Лемносе единственным городом. Теперь ничто не свидетельствовало о существовании других некогда населенных пунктов. Сама идея лабиринта подсказывала, что перед своим исчезновением это племя заперлось в твердыне, чтобы спастись от грозного неприятеля; но Мюллер знал, что это только домысел. Вопреки всему он не мог избавиться от впечатления, что лабиринт появился из-за какого-то сбоя в развитии цивилизации, как следствие всеобщей паранойи, а не из-за внешней угрозы.

Не получилось ли так, что сюда вторглись некогда чужаки, для которых преодоление лабиринта не представляло никакой сложности, и перебили всех жителей города, после чего очищающие механизмы убрали с улиц кости? Проверить это было невозможно. Попав в город, он застал его тихим и мертвым, как будто здесь никогда не было никакой жизни – город автоматов, пустой, безупречный. Лишь животные населяли его. Мюллер насчитал примерно двадцать видов млекопитающих. Травоядные животные паслись в городских садах, а хищники жили в заброшенных домах и на охоту выходили в парки. Экологическое равновесие здесь было совершенным. Этот город напоминал ему Вавилон пророка Исайи: но будут обитать в нем звери пустыни, и домы наполнятся филинами; и страусы поселятся, и косматые будут скакать там.

Теперь этот город принадлежал Мюллеру. Он мог до конца жизни заниматься исследованием его тайн.

Попытки проникнуть в город совершали не только люди Земли. Входя в лабиринт, Мюллер не мог не увидеть тех, кто не преуспел. В зонах H, G и F лежало довольно много скелетов людей. Три человека добрались до зоны Е, а один даже до зоны D. Но он весьма удивился, обнаружив кости неведомого происхождения. В зонах H и G встречались скелеты крупных, напоминающих драконов созданий, все еще прикрытые клочьями скафандров. Если когда-нибудь любопытство одержит победу над страхом, он может вернуться туда, чтобы взглянуть еще раз. Ближе к центру лабиринта лежало изобилие останков самых разнообразных существ, в основном человекоподобных, но заметно отличающихся от людей. Он не мог и догадываться, как давно прибыли сюда эти создания; могут ли лежащие открыто скелеты сохраняться даже в таком сухом климате более нескольких веков? Эта галактическая помойка была для Мюллера отрезвляющим напоминанием о том, что он превосходно знал: что несмотря на то, что человечество за двести лет исследования Галактики не встретило никакой иноземной разумной расы, во Вселенной полно других разумных существ и рано или поздно встреча с кем-нибудь из них произойдет. На кладбище костей на Лемносе присутствовали останки по меньшей мере двенадцати различных рас. Этот факт усиливал гордость Мюллера тем, что лишь ему удалось проникнуть в сердце лабиринта, но существование множества разумных рас, вышедших в космос, его не радовало. Он предпочел бы и с людьми никогда не встречаться.

Первые несколько лет он удивлялся, почему останки вообще остаются в лабиринте. Он знал, что механизмы города безжалостно устраняли любой мусор – как пыль, так и кости съеденных им животных. Но скелеты потенциальных захватчиков лабиринта оставались. Почему такое отклонение от опрятности? Почему исчез труп животного размером со слона, попавшего в энергетическую ловушку, но продолжали лежать останки дракона, убитого этой же ловушкой? Потому что дракон обладал защитной одеждой, а значит, был разумным? Мюллер понял, что уборщики обходят стороной только трупы разумных существ.

В качестве предостережения. Оставь надежду всяк сюда входящий.

Эти скелеты – один из видов оружия в психологической войне, которую вел с каждым пришельцем бездумный и бессмертный дьявольский город. Они должны были напоминать: смерть подстерегает здесь повсюду. Как именно город определял, какие трупы убирать, а какие не трогать, Мюллер не знал, но не сомневался, что какая-то методика существует.

Сейчас он смотрел на экраны. Следил за суетой крохотных фигурок возле космического корабля.

«Пусть только попробуют войдут, – думал он. – Город много лет никого не убивал. Уж он-то ими и займется. Я в безопасности».

И еще он знал, что даже если они доберутся до него, то надолго тут не задержатся. Его недуг оттолкнет их. Может, им и хватит ловкости одолеть лабиринт, но им не справиться с тем, что сделало Мюллера отверженным среди сородичей.

– Убирайтесь прочь! – произнес он вслух.

Услышав рокот двигателей, он вышел наружу и увидел, как площадь пересекает движущаяся тень. Значит, они обследуют лабиринт с воздуха. Он спешно вернулся обратно, посмеявшись в душе над инстинктом, повелевшим ему спрятаться. Разумеется, они способны отыскать его, где бы он ни находился. Экраны наблюдения подскажут им, что в лабиринте живет человек, и они, конечно, постараются наладить с ним связь, даже не зная, кто он. А затем…

Он оцепенел от внезапно навалившейся на него тоски. Пусть они придут. Он снова сможет разговаривать с людьми. Забыть об одиночестве.

Он хотел, чтобы они пришли.

Всего лишь мгновение. Мимолетное желание вырваться из одиночества подавила логика: леденящее осознание того, что случится, если он снова предстанет перед ними. «Нет, – подумал он. – Не подходите! Или погибнете все в лабиринте! Держитесь подальше! Не приближайтесь! Не подходите!»

– Прямо здесь, внизу, Нед, – сказал Бордман. – Это, должно быть, он. Видишь точку на этом экране? У этого объекта правильная масса, правильная плотность и вообще все сходится. Один-единственный живой человек; это должен быть Мюллер.

– В самом сердце лабиринта, – сказал Раулинс. – Ему действительно удалось проникнуть туда.

– Как-то удалось.

Бордман всмотрелся в изображение на экране. С высоты нескольких километров структура внутренней части города просматривалась весьма четко. Он различал восемь зон, каждая со своим характерным стилем застройки; были хорошо видны площади и бульвары, острогранные стены, хитросплетение улиц, закручивающееся в головокружительный чужеродный узор. Зоны были концентрическими по отношению к широкой площади посередине всего этого, и детектор массы на разведывательном самолете обнаружил Мюллера среди невысоких зданий к востоку от этой площади. Но никаких проходов из одной зоны в другую Бордман найти не смог. Казалось, что все состоит из тупиков, и наметить путь по наблюдениям с воздуха не удавалось. А каково же пытаться сделать это, идя по земле?

Бордман знал, что это почти невозможно. В информационной системе корабля были подробные отчеты всех предыдущих неудачных экспедиций. Бордман собрал всю информацию о проникновении в лабиринт, какую смог, и почти все из этого не обнадеживало, за исключением лишь одного несомненного факта: Ричарду Мюллеру это удалось.

– Наверное, это звучит наивно, Чарльз, – сказал Раулинс, – но почему бы нам просто не опустить самолет-разведчик и не посадить его прямо на центральной площади?

– Сейчас я тебе покажу.

Он отдал распоряжение. От корпуса самолета отделился робот-зонд и начал падать на город. Бордман и Раулинс следили за его полетом, пока он не оказался на высоте нескольких десятков метров над крышами зданий. Сквозь его фасеточный глаз они получили изумительно четкое изображение строений внизу, так что можно было рассмотреть даже замысловатую фактуру поверхности большей части каменной кладки. Внезапно робот-зонд исчез. Блеснуло пламя, взметнулся клуб зеленого дыма – и больше ничего не стало.

– Все осталось, как прежде. Весь этот район по-прежнему прикрывает экран. Все, что приближается сверху, сжигается.

– И даже если птица…

– На Лемносе нет птиц.

– А дождь? Что-либо, падающее на город…

– На Лемносе нет осадков. По крайней мере в этом полушарии. Защита не пропускает ничего постороннего. Это нам известно со времен первой экспедиции. Некоторые смельчаки установили это самым печальным способом.