Он любил ее потому, что с ней день становился светлей, одно ее присутствие вселяло в него радость, потому что она была правдива. Он любил ее потому, что она часто терялась и смущалась, как он сам, потому, что она вот так отвечала на его поцелуй. Просто он любил ее и все в ней.
Линдсей очень хотелось, чтобы он еще раз поцеловал ее – когда он прикасался к ней, она обретала себя. Они шли по искрящемуся снегу, и Линдсей подумала, что сегодня ночью она уже приняла одно верное решение, и теперь принять второе будет нетрудно. Проложить курс оказалось легче, чем она предполагала – да, на пути встречались рифы, но их можно было обогнуть.
– Ты не знаешь, можно загадывать желание на полную луну? Или только на молодую? – спросила она Колина. Она расстегнула свое пальто, пальто Колина и прижалась к нему.
– Уверен, что можно, – ответил Колин.
Линдсей загадала желание, но, будучи не только суеверной, но и практичной, она знала, что нельзя полагаться лишь на сверхъестественные силы. Она склонила голову на грудь Колина, словно прислушивалась к биению его сердца. Сердце Колина что-то ответило ей, и Линдсей успокоилась.
– Я хочу сказать тебе, – проговорила она. – Я знаю, что ты видел меня с Роулендом сегодня ночью. Ты говорил с ним об этом?
– Не совсем. Мне надо бы спросить тебя, но я боюсь.
– Бояться нет причины, Колин. Я даю тебе слово.
– Тогда мне нечего спрашивать. Ответ получен.
– Я прощалась с Роулендом, а он прощался со мной. Мы оба оставили позади что-то, что так и не случилось. По-другому я объяснить не могу. Но, может быть, ты поймешь.
– Я понимаю.
– Это было прощание навсегда, Колин. Правда. – Она посмотрела ему в глаза и улыбнулась. – И тебе следует знать, что прощание было очень строгим, мы продемонстрировали истинно британскую сдержанность.
У Колина просветлело лицо.
– Я рад, – усмехнулся он. – Если бы вы ее не продемонстрировали, я бы этого не вынес. Только не пытайся прощаться со мной, я тебе этого никогда не позволю. Тебе это ясно?
– Сказано решительно.
– Я полон решимости. Сегодня ночью я многое понял. Нельзя тратить время впустую, его может не хватить. Кроме того… – Он взял ее за руку, они пошли дальше. – Не забывай обо всех моих предках – английских и американских. В моих жилах течет кровь безжалостных собственников, хотя по мне этого и не скажешь.
– Ах, эти предки, – сказала Линдсей. – Я о них и забыла. И об этом твоем богатстве тоже. Так и быть, я прощаю тебе и то и другое. Думаю, я буду тебя любить вопреки всему.
Колин остановился посреди дороги, словно налетел на неожиданное препятствие.
– Что ты сказала? Что ты сейчас сказала?
– Я сказала, что буду любить тебя, – ответила Линдсей. – Хотя почему буду? Я люблю тебя, Колин. – Произнеси это еще раз! – Колин схватил ее за руки.
– Я шепну тебе на ухо, – пообещала Линдсей, увлекая его к дверям отеля. – Сначала мы поднимемся наверх, потом я позвоню сыну, потом я должна умыться и раздеться…
Колин застонал.
– А потом я скажу это слово, которое тебе так понравилось. Когда мы будем в постели.
В постели они оказались очень скоро. Но разговора не получилось – в нем не было необходимости.
Жюльетт Маккехни приехала в «Конрад» в семь утра и обнаружила, что дом заполонили репортеры и полиция. Она никак не могла связаться с Наташей по телефону, и ей стоило немалого труда прорваться в «Конрад». Когда она наконец проникла внутрь, то столкнулась лицом к лицу с Эмили Ланкастер.
– С каких это пор вы стали ранней пташкой, Эмили? – довольно невежливо спросила она вместо приветствия.
– Я вышла, чтобы взять газеты, – с достоинством объяснила Эмили. – К сожалению, газет еще нет. Ужасно жаль. Мы с Фробишер мечтали почитать о скандале.
– А вы сами вчера что-нибудь видели?
– Видела?! Милая моя, да я была в самой гуще событий!
– Какой ужас, правда? Я видела в новостях по телевизору. Не могла поверить своим глазам. – Жюльетт взглянула на Эмили широко открытыми голубыми глазами. – Бедная Наташа! Кто была эта женщина?
– Какая-то психопатка. К счастью, – продолжала она, – ее муж не дал случиться худшему.
– Бывший муж.
– Знаете, ему пришлось запереть ее в квартире, потому что она была в истерике. Конечно, если бы эта сумасшедшая увидела ее, все могло бы кончиться гораздо хуже. Так говорит мой племянник Колин. Знаете, мой племянник вел себя как герой. Действовал без колебаний, бросился в погоню. Такой храбрец! Я горжусь им.
Жюльетт не интересовали ни племянник Эмили, ни его храбрость.
– Представьте себе, – театрально продолжала Эмили, – сплошной кошмар, крики, люди бегают туда-сюда. Мне стало плохо. Страшное сердцебиение. Моя подруга сказала: «Эмили, дорогая, тебе плохо?» – и знаете, Жюльетт, именно в эту секунду я поняла, что теряю сознание. Ужасная боль. Все это, конечно, от стресса. Я схватилась за грудь и подумала: «Это конец. У меня сердечный приступ». – Да, ужасно, – проговорила Жюльетт, – это так понятно в вашем возрасте. Эмили, мне надо идти…
– К счастью, – продолжала Эмили, – там оказался лучший друг моего племянника. Прекрасный молодой человек! Кроме всех прочих превосходных качеств, сведущий в оказании первой помощи. Он, знаете ли, альпинист. Он обо мне позаботился. Так приятно, когда о тебе заботится мужчина, не правда ли, Жюльетт? Только оказалось, что это не сердечный приступ. Несварение желудка, я думаю. Наверное, из-за супа, хотя он был замечательно вкусный. К тому времени, как я пришла в себя, на лестнице раздавались крики…
У Жюльетт, которая все время порывалась уйти, возникло подозрение, что этот неиссякаемый поток бесполезной информации имеет определенный подтекст. Она остановилась и пристально посмотрела Эмили в глаза.
– Между прочим, Эмили, – сказала она, – я лично не люблю, когда мужчины обо мне заботятся. Меня это всегда раздражало, если не сказать больше. Это касается и тех случаев, когда они оказывают первую медицинскую помощь, и всех прочих тоже.
– Я думаю, моя милая, – с нажимом проговорила Эмили, – что сейчас не самое лучшее время для визита к мисс Лоуренс. Бедняжка провела бессонную ночь…
Жюльетт не понравился тон, которым была произнесена последняя фраза.
– А я думаю, что это не ваше дело, Эмили, – бросила она и направилась к лифту.
Когда дверь лифта закрылась, Эмили удовлетворенно улыбнулась. На тропе войны, подумала она, а потом спросила себя, как Жюльетт умудряется в такую рань так элегантно выглядеть. К тому же ей нравились женщины, способные постоять за себя, поэтому Жюльетт Маккехни сразу выросла в ее глазах.
– К ней нельзя, – недовольным голосом проговорила Анжелика, впустив Жюльетт. – Она приняла успокоительное и не хочет никого видеть.
– Тогда я подожду, пока она будет готова меня принять.
Жюльетт, знавшая, что Анжелика ее недолюбливает, и платившая ей такой же неприязнью, бросила на нее уничижительный взгляд, прошла в белую гостиную и села.
– Анжелика, я прекрасно знаю, что Наташа не принимала никакого успокоительного. Ее невозможно уговорить выпить даже аспирин.
– Она расстроена, подавлена. – Анжелика с вызовом посмотрела на Жюльетт. – И большинству людей этого не надо было бы объяснять.
– Именно поэтому я здесь. Я ей нужна.
– Сон, отдых и спокойствие – вот что ей нужно.
Жюльетт бросила на нее убийственный взгляд. В детстве ее учили ни при каких обстоятельствах не вступать в пререкания с прислугой.
– Я не понимаю, – начала она, хмуро оглядывая комнату, – как это могло произойти? Это просто чудовищно. Как себя чувствует Джонатан?
У Анжелики потеплел голос.
– Ему уже лучше. Он был страшно напуган. Приходил врач, сделал все необходимое. Сейчас Джонатан спит.
– Где его отец?
– Не имею понятия, – ответила Анжелика тоном, ясно дававшим понять, что это ее нисколько не интересует. – Ему пришлось давать показания полиции – ему и этому англичанину, который там был, когда она упала. Корт уехал к себе.
