– Потому что он был ужасно скучный и гораздо менее эффективный, чем мой подход. Спросить ее об этой Лоуренс – это было самое настоящее озарение. Виртуозное исполнение. За эту роль я заслуживаю высшей награды.

– Ты перестаралась, хватила через край. Боже, почему я дал себя уговорить на эту авантюру? Мне следовало знать, что тебе нельзя доверять. Ты знаешь, что она теперь будет думать? Она будет думать, что безумие – наша семейная болезнь. А тебе не приходит в голову, что все это может возыметь прямо противоположный эффект? О Боже, Боже! – Он встал и снова начал ходить по комнате. – Бедная Линдсей! Как ты могла быть так несправедлива?

– Бедная Линдсей держалась весьма неплохо. Немного не хватает скорости реакции, но у нее есть твердость и выдержка. Я одобряю.

– Я тебе это говорил. Смелость, доброе сердце и самые красивые в мире глаза. Вынеси приговор. Есть у меня надежда, Эм?

– Ископаемые! – Эмили снова рассмеялась. – Мне ужасно понравилось. Ты знаешь, она была в настоящей ярости – лицо все красное… А я так ловко находила аргументы…

– Ты была невыносима. И ты поставила ее в глупое положение. Почему? Почему ты не придерживалась того, что я написал?

– Потому что тогда я ничего бы не узнала. А вместо этого исключительно благодаря собственной находчивости узнала все, что мне было нужно.

– Да, конечно, а она теперь будет тебя ненавидеть. Восхитительно! Ты мне действительно очень помогла, Эм!

– Чепуха! Она придет сюда еще, у нее благородная натура, и в следующий раз все будет как надо. Я обещаю. – Она помолчала. – На День Благодарения?

– Может быть. – Их глаза встретились. – Но я еще пока не уверен. Я должен быть очень, очень осторожен. Я боюсь все испортить, а это так просто. Я хочу… Я просто хочу все время держать ее в объятиях.

– Это заметно.

– О Боже! Ты заметила? Как ты могла заметить? Как ты думаешь, а она не заметила? Когда я взял ее за руку?

– Как ни странно, не заметила. Но она не знает тебя так же хорошо, как я. Колин, ты можешь перестать ходить взад-вперед? У меня в глазах рябит.

– Мне пора. Она ждет. Давай же, Эм, я хочу знать, что ты думаешь.

– У нас есть еще две-три минуты. Фробишер подержит ее подальше отсюда, чтобы нас не было слышно. Почему я не могу сказать тебе этого потом, когда ты вернешься? Если ты, конечно, все-таки вернешься.

– Потому что я хочу знать сейчас. Эм, пожалуйста…

– Ты еще не отдал ей конверт?

– Нет, еще нет. Но собираюсь. – Он перестал ходить и несколько успокоился. – Ну давай, Эм, утешь меня. Я всегда делал такие дурацкие ошибки, а сейчас это для меня действительно важно. Я прав?

Эмили была тронута его тоном и выражением лица. Она знала, какой ответ он хочет услышать. Лицо у нее стало серьезным, и некоторое время она молча глядела на него.

– Ты уверен? – спросила она наконец.

– Абсолютно.

– Ты принимаешь во внимание ее возраст?

– О Боже, только не начинай снова о плодовитости. Это было ужасно.

– Колин, твоя семья живет в «Шюте» более четырехсот лет.

– Меня это не волнует.

– Нужно помнить о продолжении рода.

– К черту продолжение рода!

Эмили вздохнула. Она видела, что у него горят глаза, она питала слабость к страсти, была предана племяннику и хотела видеть его счастливым, хотя хорошо знала, что романтика и удовлетворенность жизнью редко идут рука об руку.

– Колин, кто-то должен тебе это сказать, поэтому скажу я. Ее сыну около двадцати лет, и, как бы молодо она ни выглядела, ей не может быть меньше сорока. Ты знаешь о биологических часах? Кажется, так это сейчас называют?

– Я уже подсчитывал.

– И это не изменило твоих намерений?

– Не могло изменить. – Кровь бросилась ему в лицо. – Я люблю ее, Эм.

Эмили вздохнула. Против ее племянника было трудно устоять, когда у него был вот такой вид, как сейчас, и она надеялась, что женщины – и, может быть, даже Линдсей в том числе – разделяют ее мнение. Кто действительно был рыцарственным, так это ее Колин.

– Ну что ж, я понимаю, – тихо проговорила она. – Колин, не говори больше ничего, а то я расчувствуюсь, а сентиментальность сейчас ни к чему. – Она вздохнула. – Не стану давать тебе советов, потому что молодые люди в твоем состоянии редко прислушиваются к советам. Возраст, конечно, серьезный недостаток, но во многих отношениях она действительно то, что тебе нужно. Ведь я не слепая. Она честна, ни капли расчета. А еще она умна и остроумна. Твой отец пришел бы от нее в восторг. Я так и вижу ее в «Шюте».

– И я тоже.

– Но тебе придется ей во всем признаться. Дворец мало похож на хижину, о которой она мечтает.

– «Шют» не дворец, это мой дом. И я собираюсь ей это объяснить. – Колин, уже полностью успокоившийся, кинул на нее озабоченный взгляд. – Мне надо все тщательно спланировать, Эм. Я не могу рисковать, не могу ее потерять. Это целая кампания по завоеванию.

– Я вижу. – Она засмеялась. – Я вижу также, что мой приговор не имеет ни малейшего значения. Если бы я сказала «нет», ты изменил бы свои намерения?

– Нет!

– Как решительно.

– Эм, у меня есть шанс?

Эмили улыбнулась, потом вздохнула.

– Как трудно делать такие предсказания. Ты ей нравишься, а для начала это неплохо. А кстати, соперник у тебя есть?

– О Господи, я не знаю. Не думаю. В это трудно поверить, но она говорит, что у нее никого нет.

– Она так говорит? – Эмили мельком взглянула на Колина. – Ну ладно, ты всегда был в состоянии добиться желаемого. Пока ты ведешь себя довольно разумно.

– Я собираюсь и дальше вести себя разумно.

– Только вот я не уверена насчет этого платонического подхода, боюсь, как бы ты не перестарался. Интересно, что она упоминала о мужчинах, которые прячутся. Я всегда знала, что главное – вовремя сделать решительный шаг. А теперь пожелай мне спокойной ночи, негодный мальчишка, и не заставляй ее больше ждать. Полный вперед!

– Festina lente, – поправил ее Колин, и в глазах у него появился озорной блеск. – По крайней мере, еще две недели. Через полчаса я вернусь.

В такси – а Колин оказался таким же мастером ловить такси, как и общаться с официантами, – Колин сел, оставив между собой и Линдсей три джентльменских дюйма. Линдсей это восхитило.

– Извините, что я так долго, – сказал Колин. – Мне пришлось успокаивать Эмили. Она действительно волнуется насчет завтрашнего заседания.

– Она, наверное, проголосует против.

– Боюсь, что да.

– Ну, что ж поделаешь… Надеюсь, я ее не особенно расстроила. Теперь я чувствую себя виноватой. Не надо было быть столь категоричной. В ее возрасте трудно менять привычки.

– Не беспокойтесь об этом. От меня она и не такое слышала. Вообще-то она любит хороший спор. Она только что вас расхваливала.

– В это трудно поверить.

– Нет-нет, вы ошибаетесь. Она считает, что вы очень хорошенькая. Что у вас необыкновенные глаза, по-настоящему красивые, честные глаза.

– Боже мой, – пробормотала Линдсей, втайне польщенная.

– И потом она в восторге от вашего вкуса. – Колин искоса взглянул на нее и подавил усмешку. – Особенно ей понравилась белая блузка. – Линдсей, вспомнив, что говорила Пикси об этой блузке, покраснела в темноте.

– Она сказала, что ей понравился ваш голос, что в нем есть что-то притягательное.

– Стоп. Стоп. У меня уже голова распухла.

– О, и еще ей ужасно понравилось, что вы возражали ей и стояли на своем.

– Вы уверены, Колин? У меня такого впечатления не сложилось.

– Я вас предупреждал – она довольно странная. Но пусть вас не вводят в заблуждение ее манеры. Когда вы получше ее узнаете, то поймете… – Он запнулся. – То есть, если вы снова с ней увидитесь, я надеюсь, она вам больше понравится. Она прекрасно разбирается в человеческих характерах – и во многом другом. Я никогда не принимаю важных решений, не посоветовавшись с ней.

– А вы следуете ее советам? – спросила Линдсей, удивленная его тоном.