Томас холодно кивнул и через некоторое время услышал за дверью женский смех.

Когда Анжелика, проводив Марию, вернулась, он нервно шагнул к ней навстречу.

– Кошмары? Какие кошмары? Наташа мне ничего об этом не говорила.

– Он иногда просыпается по ночам, – ответила Анжелика, отводя глаза. – Это происходит уже довольно давно.

– Что значит давно?

– Ну, началось в то время, когда вы разводились, потом все прошло. А вот сейчас опять…

– Когда он приезжает ко мне в Монтану, у него никаких кошмаров не бывает. Прошлым летом все было в порядке. Это все из-за того, что он сидит здесь как в тюрьме, а его матери вечно не бывает дома.

– Она должна работать. Но в любом случае это скоро кончится. Она не сегодня-завтра уйдет из «Эстеллы», а потом…

– Ей вообще не следовало браться за эту роль. – Он раздраженно махнул рукой. – Я должен поговорить с ней о Джонатане. Почему мне никто не сообщил, что у него кошмары?

– Наверное, потому, что вы не спрашивали.

Анжелика никогда не скрывала неприязни к Корту. Это была даже не неприязнь, а упорная, непримиримая враждебность, и он платил ей той же монетой. Более всего их отношения походили на отношения двух врагов-противников, равных по силе и за это уважающих друг друга.

В этой схватке, не прекращавшейся с того самого времени, как он женился на Наташе, Томас Корт обладал одним преимуществом: он был мужчиной, мужем со всеми правами мужа. После развода, как они оба сознавали, он это преимущество в значительной степени утратил.

– Вы плохо себя чувствуете? – спросила Анжелика, оглядывая его с головы до пят. Она всегда радовалась малейшему свидетельству его физической неполноценности. – Вы очень бледны и плохо выглядите. У вас был приступ?

– Я чувствую себя совершенно нормально. – Он отвернулся. – Просто в воздухе слишком много пыли, к тому же я устал. Я работаю с самого утра, с половины шестого. Приготовьте мне кофе и принесите в комнату Джонатана.

– Черный?

– Да. Я хочу дождаться Наташу.

– Напрасно. Она вернется очень поздно. После спектакля она обедает с этим маклером, а завтра ей рано вставать. В семь придет тренер. Потом она завтракает с Жюлем Маккехни, а потом…

– Сегодя она с ним обедает, а завтра завтракает? Это так необходимо?

Анжелика пожала плечами.

– Завтра утром будет заседание правления «Конрада», надо обсудить детали. Для Наташи это очень важно, понятно, что она волнуется. Тем более что завтра пятница и тринадцатое число. Не очень-то благоприятный день, верно?

Томас Корт страстно хотел, чтобы этот день оказался действительно неудачным для Наташи. Ему очень хотелось сказать это вслух, хотелось спросить Анжелику, встречается ли Наташа со своим маклером наедине или с ними будут другие люди. При одном лишь упоминании о Жюле Маккехни в ушах Корта звучал голос Джозефа Кинга. В таких ситуациях Кинг, его личный враг, всегда оказывался тут как тут. Но эти вопросы свидетельствовали бы о слабости Корта, а он не хотел давать Анжелике повод для восторгов. Он взглянул на ее грузную фигуру, плоское лицо с жесткими чертами, пронзительные черные глазки и вдруг почувствовал безмерную усталость. Иногда, особенно после изматывающих астматических приступов, у него пропадало желание сражаться.

– Вы еще о чем-то хотите со мной поговорить? – спокойно спросил он.

– Да. Мне надо кое-что выяснить. О Джозефе Кинге. О том, что произошло в Глэсьер-парке. – Она помедлила секунду. – Я знаю, что вы сказали Наташе.

– Ни минуты не сомневался.

– Я хочу знать правду. – Она замолчала, выражение лица смягчилось, в нем уже не было столь явной враждебности. – Я отвечаю за Джонатана. Я единственный человек, который находится с ним рядом днем и ночью. Мне нужно это знать.

– Не стану спорить. Я сам собирался…

– Я ничего не скажу Наташе, но я должна знать.

Их глаза встретились. Корт повернулся к двери.

– Хорошо, – сказал он. – Я все вам объясню после того, как повидаюсь с Джонатаном. Подайте кофе сюда, а не в его комнату, Анжелика. Я пробуду у него недолго.

– Не задерживайтесь. Ему давно пора спать.

– Папа, я хочу тебе показать книгу по летучих мышей, – говорил Джонатан, – и вот эту – про китов. Представляешь, они разговаривают друг с другом, летучие мыши и киты. У них есть специальный язык. Вот смотри…

Корт смотрел на сына с нежностью и печалью.

– Что? Летучие мыши разговаривают с китами? Никогда не знал.

– Да нет же! – Джонатан рассмеялся. – Какой ты глупый, папа. Они разговаривают друг с другом. Летучие мыши с летучими мышами, а киты с китами. Они это так здорово делают! Смотри.

Корт склонился над книгами. Его сыну были присущи трогательный педантизм, тяга к знанию и любовь к фактам. Диаграммы, которые он ему показывал, изображали частотные характеристики эхолокационных сигналов летучих мышей, в другой книге были похожие иллюстрации и информация о коммуникационной системе китов. Джонатан радостно болтал, а Корт тихо сидел, время от времени гладя сына по голове, и ждал, когда наконец эта комната, близость сына успокоят душу, как это обычно бывало.

В потаенном уголке сознания всплывали образы: темные кожистые крылья мелькали в воздухе ночных джунглей, лианы извивались, как удавы, в бархатной тьме возникали орхидеи, похожие на сладострастно приоткрытые рты. «Это меня мучает Томас», – звенел у него в ушах голос жены. Эти слова были произнесены, когда Наташа была на шестом месяце беременности и узнала, что муж продолжает ей изменять. Теперь Корт не мог бы припомнить подробностей той конкретной измены, он никогда их не запоминал. Это могло произойти с женщиной или с мужчиной и быстро закончиться, потому что Корт никогда и ни с кем не вступал в продолжительные отношения. Исключение составляла лишь его жена.

Он рвал эти короткие связи без сожаления, новый сексуальный партнер был для него простым инструментом удовлетворения острой потребности, ничем не отличавшейся от голода или жажды. Жена знала – он часто говорил ей об этом, – что все это ничуть не оскверняет его любви к ней, любви, которая была главной движущей силой его жизни и творчества, оставалась неизменной и была неподвластна времени. Одной из самых поразительных загадок их брака, думал он, мысленно перелистывая страницы своей жизни, было то, что Наташа одновременно была уверена в его любви и сомневалась в ней. Может быть, она, как и он, предпочитала грозу неопределенности безмятежной ясности преданного супружества. Он не знал наверняка, но, когда они были женаты, ему казалось, что в периоды его неверности, кроме боли и муки, она испытывала особое напряжение чувств, оживлявшее их любовь.

– Смотри, папа, – сказал Джонатан, показывая на фотографии в книге о китах. Он начал рассказывать что-то об айсбергах, о Северном Ледовитом океане, в неизмеримые глубины которого они погружаются, и Корт стал понемногу успокаиваться. В его памяти возник образ жены. Он увидел Наташу в первый раз, когда она уже была знаменита. Его же не знал никто. Он послал ей сценарий через общего приятеля, и она согласилась с ним встретиться. Она пришла в маленький офис, который он снимал в центре Лос-Анджелеса. В то самое мгновение, когда она переступила порог его кабинета, он понял, что должно случиться, и она тоже это поняла. Ее красота поразила его, он был к ней не готов, несмотря на то, что много раз видел ее на экране. Ее волосы свободно падали на плечи, на лице не было косметики, и одета она была в простое голубое хлопковое платье, похожее на одеяние мадонны. – Папа, папа! – Джонатан дергал его за рукав. – Ты совсем меня не слушаешь. Я же рассказываю про китов. Они поют друг другу и слышат звуки под водой за много миль. – Он улыбнулся. – Ты сейчас тоже за много-много миль отсюда, я же вижу.

– Прости, дорогой. Я просто немного задумался. Наверное, это от усталости. Я вспоминал, как в первый раз встретил маму и какая она была красивая. – Он посмотрел на часы. – А вообще-то, молодой человек, вам пора ложиться. Ты уже давно должен был спать. Давай-ка я тебя уложу.