Линдсей повернулась к зеркалу и уставилась на свое отражение. Она откусит этот язык, отрежет его. Никогда, никогда больше Роуленд Макгир не услышит от нее резкого ответа, как бы он ее ни провоцировал. Отныне она будет говорить с ним – как друг, разумеется, – нежно и мягко, будет источать на него бальзам своей женственности. Она будет ангелом, обещала она себе, и не только с Роулендом, но и со всеми остальными мужчинами. Может быть, именно резкость и была причиной всех ее проблем? И как удивительно, что Пикси с ее острой чувствительностью считает, что у Линдсей может быть шанс в отношении Роуленда.

Приняв решение измениться и начать практиковаться в мягкости и женственности немедленно – можно прямо сегодня попробовать на Колине, – Линдсей повернулась перед зеркалом. Пикси придирчиво осмотрела ее с головы до ног. Взгляды женщин встретились в зеркале, и обе улыбнулись.

– Ну что ж, должна сказать, ты выглядишь потрясающе. Я неплохо поработала – кожа светится, глаза сияют. Ты совершенно преобразилась. – Пикси искоса взглянула на нее. – Но, по-моему, здесь не только моя заслуга, должна быть еще какая-то причина. Может быть, предвкушение?

– Что? – Линдсей ответила непонимающим взглядом. – Ах, ты имеешь в виду Колина? Ну да, приятно будет спокойно пообедать в каком-нибудь тихом месте.

– Спокойно? – Пикси недоверчиво хмыкнула. – Наверное, он тебе все-таки нравится? Могу понять. Стройный, байронического типа, хорошо сложен, буйные волосы, джинсы на нем сидят потрясающе, хорошо держится.

– До чего же ты наблюдательна, Пикси! Надо будет запомнить все, что ты сейчас сказала.

– И между прочим, довольно предприимчив.

– Предприимчив? – Линдсей энергично помотала головой. – Нет, Пикси, ничего подобного. Он милый, немного ветреный, слегка наивный, не очень уверенный в себе…

– Что ты говоришь? – насмешливо протянула Пикси. – Сначала он узнает, каким рейсом ты летишь, и летит тем же. Потом он убалтывает стюардессу в Хитроу – я сама видела, как он это делает, – и добивается, чтобы вас обоих посадили в первый класс. Я видела тебя с ним в баре. Он пялился на тебя своими голубыми глазами с ангельски-невинным видом. Я вижу этого человека насквозь, Линдсей, и точно знаю, что у него на уме и чего он хочет. – Она захихикала. – И если бы я была на твоем месте, я бы ему это дала. Сегодня же!

Линдсей слушала эту речь молча. С высоты только что обретенной мудрости она с жалостью поглядывала на бедняжку Пикси, которая так узко мыслила.

– Пикси, – сказала она, – ты становишься циничной. Ты отдаешь себе в этом отчет? Когда станешь старше, ты поймешь, что иногда мужчинам и женщинам нравится встречаться и разговаривать. Без всяких задних мыслей, без продолжений в постели.

Пикси презрительно фыркнула. Линдсей почувствовала, что ее характер снова утратил некоторую часть мягкости.

– Черт возьми, Пикси, – начала она и поняла, что язык тоже ее подвел, – знаешь, что мы будем делать после ресторана? Мы поедем туда, где он остановился. И там, Пикси, он меня представит своей тетке, вернее, двоюродной тетке, поскольку она почему-то выразила желание со мной познакомиться. Мне жаль тебя разочаровывать, но ей восемьдесят пять лет, поэтому вряд ли она…

– О-о, он везет тебя к тетке? – Было видно, что Пикси напряженно размышляет. Потом ее лицо озарилось светом. – Тогда, знаешь ли, это серьезно. Это хорошо. Я рада за тебя, Линдсей. Теперь у меня сложилась более определенная картина – это может быть надолго, я имею в виду несколько месяцев, даже больше. Как хорошо, что мы привели тебя в порядок, у тебя впереди великая ночь! Я все вижу как наяву – ты очаровываешь старую леди, она тебя одобряет, а потом старушке пора баиньки. Он как истинный джентльмен привозит тебя обратно в «Пьер», ну а потом – приглушенный свет, чарующая тихая музыка и тому подобное… – Пикси доверительно взяла Линдсей за руку. – Хочешь я дам тебе с собой немного травки? У меня есть запас. Иногда очень помогает, когда надо с кем-то трахнуться в первый раз – снимает напряжение, дает уверенность, что все идет как надо.

После этой фразы мягкость характера окончательно испарилась, и Линдсей возмущенно оттолкнула ее руку.

– Пикси, ты что, совсем спятила? Или, может, оглохла? Сколько раз я должна повторять? Мы просто обедаем, потом едем к его тетке, а потом я возвращаюсь в отель. Одна. Если ты не слышишь, читай по губам: я не собираюсь ни с кем трахаться, как ты выражаешься. Ты усвоила?

Пикси была смертельно оскорблена. Она одарила Линдсей возмущенно-недоверчивым взглядом, отпустила несколько едких замечаний относительно женщин, которые носятся со своей псевдодобродетелью, и решительно направилась к двери.

– Бедный Колин, – сказала она на прощание. – Линдсей, это низко и подло с твоей стороны. Я в тебе разочаровалась. – Она открыла дверь. – Знаешь, как я называю подобное поведение?

– Лучше не говори, – взмолилась Линдсей.

– Я называю его чертовски аморальным, – возвестила Пикси и ушла, гордо хлопнув дверью.

Линдсей очень удивилась, когда поняла, что именно понимает Колин под «тихим ресторанчиком». Ресторан находился на Пятьдесят пятой Восточной улице, был очень знаменит и роскошен. Поняв, что именно он является местом назначения, Линдсей резко остановилась в нескольких метрах от входа под розовым навесом. Она уже собиралась сказать, что выбор Колина слишком экстравагантен, а посетителей в этом ресторане обдирают как липку, но вспомнила о своем решении избегать резких высказываний.

– Колин, вам не кажется, что здесь может оказаться не совсем подходящая обстановка? – сказала она.

Колин озадаченно взглянул на нее, не понимая, что она имеет в виду.

– Да нет, это очень приятное место, – наконец ответил он. – Я уверен, вам понравится. Здесь прекрасная кухня и карта вин в милю длиной. Метрдотель очень симпатичный. Его зовут Фабиан, и он за нами присмотрит.

Линдсей так и подмывало возразить, что к метрдотелям в нью-йоркских ресторанах такого класса применимы какие угодно определения – высокомерный, грубый, заносчивый, – но только не симпатичный. Прежняя Линдсей так бы и сказала, но новая Линдсей лишь издала нечленораздельное восклицание.

Вопреки ожиданиям и страхам Линдсей, столик, за который их посадили, оказался одним из лучших, и какой-то человек – она не сразу поняла, кто это, – человек с приятным глубоким голосом и несомненным французским акцентом произнес фразу «ваш обычный столик». Этот обычный столик был расположен в тихом, уютном углу. На белоснежной льняной скатерти стояли свечи и со вкусом подобранные цветы. Официант под присмотром доброжелательно улыбающегося седовласого мужчины открывал бутылку шампанского. Ей пришло в голову, что улыбающийся мужчина скорее всего и есть тот самый Фабиан.

– Весьма рекомендую, мистер Лассел, – говорил Фабиан. – Урожая семьдесят шестого. Я помню, вам оно понравилось.

Перед Линдсей появилось меню в кожаном переплете. Открыв его, она заметила, что там значатся три вида икры, омары, приготовленные пятью разными способами, но цены не указаны.

– Bon appetite, – сказал Фабиан, и Линдсей поняла, что этот человек ей очень нравится. Он удалился. Колин произнес гаэльский тост, который, по его словам, он услышал в Шотландии.

Линдсей отпила глоток шампанского, на вкус оно оказалось восхитительным, несравненно лучше, чем все, что ей когда-либо доводилось пробовать. Вспомнив о своем новом имидже, Линдсей сладким голосом спросила Колина, как он провел день.

– Отвратительно. Просто ужасно. Посмотрите, у меня до сих пор трясутся руки. – Он протянул ей руку.

Линдсей взяла его за руку и не обнаружила ничего особенного.

– Все в порядке. Совсем не дрожит. По крайней мере теперь.

– Правда? – В невинных голубых глазах мелькнула искорка смеха. – Это удивительно. Пощупайте пульс.

Линдсей нашла пульс и сосредоточенно нахмурилась.

– Учащенный, – объявила она наконец. – Явно учащенный.

– Я так и думал. Это злой гений во всем виноват.