Катя могла бы привести несколько ответов на этот вопрос, и не все из них прозвучали бы достаточно вежливо. В других обстоятельствах она именно так бы и поступила, но сейчас, милосердно снизойдя к мужской и сыновней слепоте Тома, она промолчала. Она подумала, что, когда наступит более благоприятный момент, придется объяснить Тому, что он, подобно многим дочерям и сыновьям, бессознательно лишает мать признаков пола. Сама она избежала этой ошибки лишь потому, что ее мать вполне откровенно демонстрировала свою сексуальность, что заставляло Катю одновременно завидовать ей и презирать ее. Об этом двойственном отношении Кате тоже хотелось рассказать Тому, но время пока не пришло. Она помедлила в нерешительности, потом встала и подошла к единственному в комнате зеркалу – маленькому, с трещиной.

Как и ее мать, Катя была высокой, но в отличие от нее далеко не худой. Она строго изучала свое отражение, пока ей не пришло в голову, что лучше распустить волосы.

– Может, мне переодеться? – начала она. – Я не совсем уверена насчет этого свитера.

– Переодеться? Зачем?

– Ну, не знаю. Если все эти люди приезжают…

– Не надо. – Том тоже поднялся. Он поцеловал ее сзади в шею, намотал на палец рыжую прядь. – Не надо, ты хороша как есть, ты…

Снаружи послышался скрежет тормозов и проклятия Линдсей, пытавшейся поставить машину.

Том побежал вниз встречать мать, а Катя осталась в комнате и еще некоторое время с неудовольствием смотрела на собственное отражение. Наконец появились тяжело нагруженные Том и Линдсей, отдуваясь и, как всегда, перескакивая в разговоре с пятого на десятое.

Том был в Оксфорде всего несколько недель, первый триместр второго года, и Линдсей еще не видела его новой квартиры. Будучи по природе жизнерадостной и тактичной, она сразу же начала всем восхищаться. Замечательный дом с прекрасным видом на черепичные крыши. Комната очень просторна, пятно на ковре совершенно незаметно, а что касается этого вишневого дивана, то он, наверное, очень удобный, а индийское покрывало на нем просто прелесть, какая Катя умница. Кухня через лестничную клетку, общая с соседями? Как удобно! Нет, конечно, смотреть кухню необязательно, но она привезла керамическую кастрюлю, она может пригодиться, и еще несколько свитеров, которые забыл Том, вот-вот похолодает, и еще она на всякий случай привезла плакат, чтобы стены не выглядели слишком голыми, и где-то здесь, черт бы побрал эти сумки, флакончик духов, которые Кате так понравились в прошлый раз.

Произнося все это, Линдсей, которая никогда и никуда не приезжала с пустыми руками, рылась в сумках и разворачивала свертки. Все привезенное было принято с благодарностью. Стены действительно казались слишком голыми, и Том пришел в восторг от плаката с пауком из «Смертельного жара». Катя открыла большой флакон духов «Аврора», и комната, освещенная осенним солнцем, наполнилась весенними ароматами гиацинта и нарцисса.

Катя поцеловала Линдсей, затем, напомнив себе, что она – будущая романистка и потому должна наблюдать людей, отошла подальше и стала смотреть на нее. Ей нравилась Линдсей, и теперь, узнав ее получше, она поняла, что та сознательно прибегает к некоторым актерским приемам. Линдсей почти никогда не входила в комнату, она врывалась в нее, болтая без умолку, начиная предложение и тут же перебивая сама себя. Тонкая фигурка и коротко подстриженные темные курчавые волосы действительно придавали ей несколько мальчишеский вид, и она могла от природы обладать той неуемной энергией, какой обычно обладают мальчишки, но, как подозревала Катя, в значительной степени эти качества она сознательно культивировала. Катя угадывала, что этот поток энергии играет защитную роль. Болтовня, жестикуляция, беспечность были формой маскировки, они отвлекали внимание – и Линдсей к этому стремилась – от ее настоящих чувств и мыслей. Линдсей из лучших побуждений постоянно скрывала свои истинные чувства – по крайней мере, так думала Катя.

Теперь, наблюдая за ней, Катя чувствовала, что на самом деле Линдсей скучает по Тому и боится, что он об этом догадается. Боясь посягнуть на его свободу, она разыгрывала перед ним маленький спектакль: испытывая, возможно, одиночество, она подчеркивала свою занятость, желая, возможно, побыть с сыном подольше, она все время говорила о том, что сразу после ленча ей необходимо возвращаться в Лондон.

Катя была тронута ее притворством и удивлялась полной слепоте Тома. Том любил мать, и во многих отношениях они были очень близки, и все же он не понимал ее.

Она отметила, что Линдсей пришлось еще больше напрячь свои актерские способности, когда Том объявил, что звонил Роуленд Макгир и что он с другом скоро будут здесь. Внезапную радость скрыть трудно, и Линдсей не удалось этого сделать: у нее загорелись глаза, на щеках появился румянец, а голос зазвенел.

– Роуленд звонил? Сюда? С каким другом? Ах да, с Колином. Господи, я с ним говорила прошлой ночью, когда пыталась добраться до Роуленда. Он был страшно пьян.

Тут Линдсей сразу вспомнила, что привезла с собой шампанское, чтобы отпраздновать новоселье.

Бутылка была открыта, что предоставило Линдсей новые возможности для отвлекающих маневров. Пока Катя с Томом мыли бокалы, Линдсей сдирала фольгу с бутылки и с воодушевлением, хотя и с некоторыми купюрами, пересказывала свой разговор с Колином.

Конечно, она не могла рассказать сыну, как сидела прошлой ночью перед немигающим красным глазком автоответчика. В конце концов, позвонить Роуленду, оставившему свой телефон на случай непредвиденных обстоятельств, было вполне простительной слабостью, хотя за два часа до этого она клялась навек изгнать его образ из сердца и отбросить все связанные с ним надежды. Но против этой торжественной клятвы работала глубокая подспудная тревога, вселенная в нее последними словами Джиппи.

Джиппи сказал «Йорк», что не могло означать ничего, кроме «Йоркшир». Он посоветовал ей проверить автоответчик, но на нем не было никаких сообщений. Возможно, само их отсутствие и было сообщением… при этой мысли сердце Линдсей не выдержало. Что-то случилось, поэтому Джиппи и казался таким встревоженным. Может быть, Роуленд заболел или – живое воображение Линдсей уже неслось вскачь, – еще хуже, произошел несчастный случай. Несчастный случай в горах? Автомобильная катастрофа? Лопнувшая веревка? Сломавшийся карабин? Линдсей уже видела Роуленда, лежащего в расселине, бледного, умирающего с ее именем на устах. Сомнения оставили ее, и она без колебаний набрала номер в Йоркшире.

– Я попала на Колина, – рассказывала она, разливая шампанское. – У него был праздник. Дело в том, что Томас Корт собирается снимать фильм в Англии, и Колин работает у него менеджером по выездным съемкам.

– Томас Корт! – Том уважительно присвистнул.

– Корт его совершенно замучил, но благодаря Роуленду Колин наконец нашел дом, который никак не мог найти. Мы говорили очень долго. Он все рассказывал мне про Корта и его странную бывшую жену. Ее долгое время преследовал какой-то маньяк, у нее произошел нервный срыв, и, по-видимому, именно из-за этого они и развелись. В общем, Колин вел себя неосмотрительно. А потом, – она замялась, – потом он начал со мной флиртовать. Это было довольно забавно, ведь мы даже никогда не встречались.

Том вздохнул и строго взглянул на мать.

– И еще более забавно, потому что он был пьян в стельку. Мы говорили целую вечность. Роуленд отправился на одну из своих ночных прогулок, и Колин все время уверял меня, что он вот-вот вернется, но он не возвращался. А потом, – она с улыбкой взглянула на сына, – и это было самое интересное – он сделал мне предложение.

– Предложение? – Лицо Тома приняло еще более строгое выражение. – При том, что он тебя даже не видел? Наверное, он совсем ничего не соображал.

– Он влюбился в мой голос, – с достоинством объяснила Линдсей. – Мы говорили о наваждении, одержимости, витающей в воздухе, как болезнетворный микроб. Наконец речь зашла о любви, и тут он сделал мне предложение. И я, разумеется, согласилась.