– Вместо этого! Что, черт побери, произошло, Дюпре? Черт тебя побери, старик, заканчивай, если уж начал!

– Я ничего не знаю доподлинно. – с сожалением произнес Дюпре, опустив взгляд в свой бокал с виски. – Все, что мне известно, передавалось шепотом от акадийца к акадийцу. Стирлинг узнал обо всем. Он обвинил ее, набросился с кулаками. Ленора упала с лестницы и прежде времени разрешилась от бремени дочерью. И вот ей, лежавшей в кровати, умиравшей от потери крови, он поклялся, что убьет ее любовника.

А еще он пообещал, что использует ее дочь для своих целей и сделает так, что она расплатится за каждый грех, совершенный ее матерью. И когда бедная Ленора, в конце концов умерла, он нашел молодого француза, забил его до смерти и похоронил в неизвестном месте.

– Боже мой!.. – выдохнул наконец Эрик. Он не хотел верить рассказу этого человека. Обвинения были слишком ужасны.

Но он не мог просто так отмахнуться от них. Он видел, как Найджел Стирлинг обращается со своей дочерью. Видел своими глазами.

Но доказывает ли это, что тот и вправду совершил убийство? Что он мог пасть так низко?

Его сердце внезапно дрогнуло, готовое разорваться на части. Боже!

Он хочет поверить ей. Он хочет любить Аманду, дать ей все на свете.

На каком же крючке держит ее Стирлинг?

Он желал ее. Он хотел обнимать и баюкать ее, поддерживать и ободрять. Хотел сделать так, чтобы никто не смог ее обидеть. Чтобы Найджел Стирлинг никогда больше не смог коснуться ее своими лапами.

Он вдруг подскочил в кресле, вспомнив об одном человеке. Жаке Биссе.

О Жаке, который, увидев Найджела, пришел в неописуемую ярость и готов был его убить… О Жаке, которого нашли, когда Эрик был еще совсем ребенком. Нашли на обочине дороги, едва живого, без сознания, почти бездыханного. О Жаке, который так и не вспомнил, кто он и откуда. Все, что Жак знал, – это то, что он француз. Привлекательный, со смеющимися темными, глазами, тонкими чертами, полными чувственными губами…

– Ее отец…

– – Простите, я не расслышал, милорд…

Эрик энергично замотал головой:

– Нет-нет, ничего…

Внезапно лицо Дюпре затуманилось и приобрело несчастное выражение.

– Лорд-Камерон, не стоит думать, что вас обманули. Никто не знает об этом… о, я так расстроен. Я подумал, что вы не станете презирать свою жену за то, что она дитя любви, а не законная дочь лорда Стирлинга. Пожалуйста, не презирайте ее за это…

– Уверяю вас, сэр, что я никогда не буду презирать свою жену.

Услышав эту весть, Эрик только порадовался за нее.

– Сэр! Я поведал вам эту историю, потому что считаю себя должником матери этой девочки. Долгие годы меня терзало чувство вины, и умоляю вас…

– Обещаю вам, месье Дюпре, что тайна рождения моей жены останется между нами двумя. Однако я прошу вашего разрешения рассказать правду Аманде, если сочту нужным.

– Сказать леди, что она дитя любви? Не вижу, каким образом это, может, обрадовать девушку, воспитанную так, как она!

– То есть назвать ее незаконнорожденной? – уточнил Эрик с легкой иронией в голосе. – И все же, месье Дюпре, эта новость может принести ей радость. Когда-нибудь потом. Если настанет такое время…

Дюпре поднял руки в типично французском жесте:

– Она ваша жена, лорд Камерон. Вы знаете ее гораздо лучше.

«Далеко не так, как мне хотелось бы», – подумал Эрик. А вслух произнес:

– Благодарю вас.

Дюпре поднялся из-за круглого дубового стола и распрощался.

Эрик допил виски и остался сидеть при, догорающей свече, задумчиво глядя на умирающий огонек.

Затем он быстро встал, потребовал перо, бумагу и чернила и начал писать осторожное письмо жене.

Он не простил ее, не знал, сможет ли. Но он любил ее и хотел.

Жак и слуги постоянно опекали ее, но полностью за нее отвечал только он. Теперь, когда Эрик немного остыл, пора было увидеться с ней вновь.

Он не знал с точностью, что она предпримет.

Конвент завершился двадцать седьмого марта, и Эрик вернулся в Уильямсберг, где, согласно его приказу, должна была ждать Аманда.

Но он не поехал сразу домой, а остановился в таверне «Роли», чтобы промочить пересохшее горло элем и принять ванну в одной из задних комнат с помощью единственного мальчишки-слуги, который никак не мог взять в толк, зачем Эрику потребовалось так отдраивать себя. Он мог бы поехать домой и насладиться ванной в гораздо более комфортабельных условиях, но не хотел предстать перед Амандой грязным, покрытым дорожной пылью. Слишком многое разделяет их теперь. И он был далек от желания видеть жену.

– Черт бы ее побрал! – громко проворчал он под горячим влажным полотенцем, лежавшим на лице.

– Простите, милорд? – озадаченно спросил слуга.

Эрик негромко засмеялся, снял полотенце и улыбнулся мальчишке:

– Ничего, дружок. Просто используй все возможности, пока не женился, да и потом тоже не зевай.

Слуга ухмыльнулся. Эрик положил полотенце на лицо, и опять она предстала перед его масленным взором. Аманда.

Сколько раз он лежал без сна, терзая себя! Мир вокруг распадался на части, его жизнь сплеталась с драматическими революционными событиями, но, несмотря на это, он проводил ночи, а порой и дни в болезненных раздумьях, мечтах и кошмарных снах, главным действующим лицом в которых была его жена. Он слишком сильно любил ее. И это было мучительно: день за днем гадать, что же она чувствует к нему, никогда не знать наверняка, что скрыто за дрожащими ресницами в этих красивых глазах. В ней всегда оставалось что-то загадочное, недоступное ему. Он ушел от нее в гневе, но именно ему пришлось расплачиваться. Сейчас, зная о ней гораздо больше, он хотел попытаться еще раз выяснить, что на самом деле лежит на сердце Аманды.

И еще, признавался себе Эрик, дело было в уязвленной мужской гордости. Он порой поступался собой ради нее. Внутренне он поклялся, что никогда не предаст Виргинию, или другие колонии, или своих соратников из-за нее.

Вода остыла Он попросил полотенце и одежду, быстро оделся и, дав слуге на чай, вышел на улицу, где был привязан его конь. До дома оставалось всего несколько минут езды.

Подъехав к особняку, Эрик помедлил. Послушалась ли Аманда его приказа приехать сюда? Его слова были сухими, но он недвусмысленно требовал ее присутствия. То письмо продиктовала его гордость Мягко сияющая луна поднялась на небо. Первые весенние розы уже начали распускаться, побеги винограда карабкались по решетчатым шпалерам на крыльце. В гостиной неярко светил газовый рожок, и у Эрика вдруг неистово забилось сердце: глядя на окна, он увидел за ними ее силуэт. Тонкая, грациозная, Аманда прошла через комнату к выходу. Спустя несколько секунд она уже открыла парадную дверь.

– Эрик?

Он соскочил с лошади, потрепал ее по холке и пустил животное на узенькую полоску газона перед домом. Конь сам найдет траву.

Эрик вгляделся в стоявшую на крыльце жену. Была весна, дул нежный ветерок, и ее платье тоже было весенним – белое, кружевное», с узорами из голубых цветочков. Волосы были скромно собраны на затылке, но несколько прядей выбились и, словно язычки пламени, касались ее щек, спадали на плечи. Он не мог в темноте видеть выражение ее глаз, но ему очень хотелось услышать приветливые нотки в ее голосе.

Он не ответил ей, этого не требовалось. Улицу освещали фонари, а луна добавляла волшебного блеска. Он медленно двинулся вперед по дорожке, пытаясь разглядеть ее лицо. Она не шевельнулась. Эрик подошел к крыльцу, а она все еще оставалась неподвижной. И вот он уже стоит прямо перед ней, вдыхая сладкий аромат ее волос и тела. Он почувствовал торопливый стук ее сердца, увидел, как неистово пульсирует жилка у нее на шее, и ему захотелось подхватить ее на руки и тотчас же отнести наверх. Но Он сумел сдержаться, остудив себя вопросом: а чем на самом деле вызвана ее дрожь? Может быть, не радостью от его приезда, а страхом после очередного неизвестного ему предательства. Прекрасные глаза Аманды были так широко распахнуты и смотрели с таким тревожным беспокойством, как если бы она его любила и ждала…